Все мы родом из детства - Мурашова Екатерина Вадимовна

– Да, пожалуй, не то… – вынуждена была согласиться я.

Мы говорили о наследственности. Я искала какую-нибудь зацепку и, как и все предыдущие специалисты, работавшие с этой семьей, не могла ее найти.

Самая обычная семья. Познакомились в институте, поженились после его окончания, теперь он работает по специальности, инженером, а она – в недвижимости. Двое детей – мальчик и девочка. Мальчика зовут Вадим.

В десять лет Вадим учился в третьем классе с одной тройкой по математике, ходил на футбол и в фотокружок, любил лепить из пластилина и не любил делать уроки. Обычное дело. Однажды вечером сын с матерью поссорились из-за уроков, она была на нервах из-за работы и крикнула ему что-то вроде: не хочешь все делать как полагается – тогда вообще не хочу тебя видеть! Убирайся! Вадим тут же перестал психовать и молча ушел в свою комнату. Мать выпила на кухне две чашки кофе и подумала, что эти чертовы уроки того не стоят. Наутро все было как обычно: Вадим позавтракал, взял ранец, помахал провожающему его отцу от угла, за которым была школа, и… больше в этот день (и в много последующих) его никто не видел.

В школу он не пошел, домой не вернулся. В 10 часов вечера милиция приняла заявление родителей. В одиннадцать Вадим позвонил бабушке и сказал: со мной все в порядке, не волнуйтесь, я просто ушел.

Портреты Вадима висели в метро и универмагах. Его нашли через три месяца в Вологодской области. Милиционерам его «сдал» местный бомж со словами: не дело оно, мальчонка ведь еще совсем. Про семью не рассказывает ничего: небось родители – звери…

«Звери»-родители плакали и молились за того бомжа. Были длинные разговоры «в одни ворота» (Вадим молчал), мать просила у сына прощения и, как велел психолог, говорила о своих чувствах. Наняли репетитора, Вадим вернулся в школу, в свой класс, учительница была подготовлена и ни о чем не спрашивала.

– Ну как тебе в школе? – заботливо спросили родители после первой недели.

– Ничего, только скучно, – ответил мальчик и, подумав, добавил: – Там совсем нет ветра.

Вадим отучился два или три месяца и опять исчез. Пожилой капитан милиции сказал отцу: «Не волнуйтесь, поймаем! Нынче уж знаем, что он не в люк свалился и не в канаве убили, а по своей воле. Но губу не раскатывайте, он опять уйдет. Поверьте моему опыту, теперь уже ничего сделать нельзя. Так и будет бегать, натура такая. Я таких много видал…»

Но откуда, отчего же эта натура?! В семье всё в порядке, мозги у самого мальчика вроде тоже на месте…

Все было. Лечили у психиатра. Сначала был заторможенный и ничего не хотел, потом перестал спать и есть. Однажды сказал: я теперь уйду или умру. Испугались, лечение прекратили, Вадим немного пришел в себя и, конечно, тут же исчез… По совету педагогов отдали в кадетский корпус. Там продержался почти полгода, говорил: любопытно. Как только надежда родителей окрепла, сбежал, увел с собой еще двух мальчиков. Тех быстро нашли, Вадим их бросил на вокзале со словами: слабаки вы, идите назад… Ругали, били, упрашивали, убеждали, записывали в туристический кружок, окропляли святой водой и возили к экстрасенсу. Ничего не помогало. Один раз вернулся сам, своей волей, черный и страшный – выдалась очень холодная зима и еще что-то такое случилось… он не рассказывал. Где и с кем жил, как добывал еду и прочее – можно было только догадываться. Приблизительно два года назад женщина-милиционер сказала: да он у вас чудо-рассказчик, такого мне наплел, интересно даже… После этого случая подобные отзывы родители слышали не раз: интересно даже.

Мне, конечно, тоже стало интересно.

– Где сейчас Вадим?

– Если бы знать… – мать заплакала. – Мы ведь каждый раз думаем: всё! Больше мы его не увидим… Убьют, умрет где-нибудь в подвале…

– Когда проявится – приводите. Скажите, что таблеток у меня нет, а психолог я для него явно не первый, так что вряд ли он будет особо сопротивляться…

Вадим был небольшой, жилистый, обветренно-загорелый, похожий на небольшого койота.

– Жратву-то где берешь? – спросила я. – Воруешь?

– Бывало, – кивнул подросток. – Сейчас больше зарабатываю – собрать-разобрать, разгрузить-загрузить, покараулить чего. Дрова умею колоть, на рынке торговать, столярку простую, учился немного. И истории еще, особенно если в деревнях… Я город меньше люблю, мне проселочные дороги и поля нравятся. Мне, когда я дома, они завсегда снятся. Во сне я иду по дороге босиком, вокруг поля, пыль продавливается между пальцами, кузнечики по бокам стрекочут, солнце печет, жаворонок высоко-высоко, или, наоборот, над головой небо со звездами медленно так поворачивается…

– Что за истории?

– Это я еще когда совсем мальцом был, научился. Слушаешь других, как у них жизнь сплелась, а потом сложишь по-своему и рассказываешь, как будто про себя. Женщины плачут часто, мужики тоже жалеют, сигарет дадут, водки, ночлег…

– Расскажи мне что-нибудь.

– Хорошо. Только это девчонка одна, она в поселке при железной дороге жила, и я на себя переводить не буду, в память ее, да и вы ж все равно знаете…

У него изменилось все – мимика, голос, поза. И я буду не я, если он не впал в какую-то разновидность транса.

– «В нашем бараке теперь немного людей живет – уехали. Нам с матерью некуда было, мы жили. Сверху в окне одно стекло выбито было наискосок, сколько я себя помню, и через него всегда дуло. Мать уйдет куда по делам, а мне накажет: сиди тихо, а то тебя ведьма заберет. И я думала: ведьма вот оттуда прилетит, через дыру. Забьюсь под тряпье всякое, чтоб не вымерзнуть вовсе, и смотрю туда, чтоб не пропустить. Они и вправду ко мне тогда прилетали, ведьмы-то, и играли со мной… Закружится, загудит… Не веришь? Вот и мать тоже не верила, а ведь от них по всей комнате звездный иней оставался, разноцветными огнями играл… А потом однажды мать вовсе не пришла. Я ее трое суток ждала…»

Я, конечно, не заплакала и угощать мальчика сигаретой не стала бы ни при каких обстоятельствах. Но в конце истории (она кончилась совсем плохо) от полстакана водки не отказалась бы…

И вот с такими сюжетами, таким опытом и такими снами он возвращался к одноклассникам, которые рыдали о двойках и менялись наклейками с покемонами…

– У меня есть к вам просьба. Если вдруг уже изобрели таблетку, которая может это вылечить, не говорите про нее моим родителям. Хорошо?

– У меня нет для тебя таблетки. Но мы с тобой одной крови, ты и я. Ведь, по сути, я тоже рассказчик историй.

– Что стало с пиратом? – спросила я женщину. – Ну, с тем, который ваш предок?

– Он вроде потом остепенился, завел семью, кабак открыл. Торговал краденым, говорили, сундук с золотыми монетами где-то зарыл, но, как умер, не нашли… А к чему вы это спрашиваете?

– А если бы все можно было изменить, кем бы вы его хотели видеть?

– Да нам не надо ничего особенного! – горячо воскликнул отец. – Что-нибудь обычное – инженер или строитель, а если у него плохо с математикой, так пусть стал бы менеджером каким-нибудь…

– Ваш Вадим – человек Дороги. Все ушкуйники, корсары, первопроходцы, варяги, Колобок и Максим Каммерер – его духовные родственники. Но он не просто странник. Он еще и странник-сказитель. В африканской традиции они называются гриотами. В южноамериканской – это женщины, кантадоры…

Вадим слушал жадно: он не сомневался в себе, но устал слышать о том, что он изгой среди нормальных людей. Он хотел быть частью древней традиции. И, несмотря на всё, он был еще так юн и неопытен. Я ничем не могла ему помочь. Но архетип Дороги – один из самых мощных, там много древней и вечной силы и надежды; не всем же сидеть, уткнувшись в зомбоящики замасленными от чипсов мордочками…

– Ему никогда не сидеть в офисе, – лицемерно вздохнула я. – Но офис-клерков и маркетинг-менеджеров в нашем мире явный избыток, а сказителей устной традиции осталось немного. Ваш сын силен и талантлив, и не теряйте надежды – судя по судьбе предка-пирата, он все-таки может когда-нибудь остепениться.