Разум чудовища - Виталий Романов

«Но почему он так рано на рабочем месте?!» – воздевая руки к потолку, спросил Лючидо. И тут же опомнился, «уполз» под стол.

Вопрос не имел смысла. Хортон находился здесь, всего в нескольких метрах от Самуэля. Это означало: надо как можно быстрее убираться прочь из кабинета. Смириться с поражением оказалось невероятно трудно. Лючидо ткнул кнопку монитора, рискуя привлечь внимание президента «Сигмы». На экране горела все та же надпись: пароль доступа неверен. Лючидо убрал старый код, медленно, аккуратно ввел шифр. Отправил… «Пароль доступа неверен».

Злобно ругнувшись, Самуэль отменил команду, вновь потушил монитор и скользнул к двери. Надо было выбираться наружу, бросив все к черту. То ли он трижды ошибся, набирая код доступа, то ли пароль сменили. Если сменили – можно ожидать тревоги в любую секунду. Следовало уносить ноги.

Приложив ухо к двери, Самуэль убедился, что в коридоре царит тишина. Решившись, он быстро выбрался из комнаты. Аккуратно, бесшумно прикрыл дверь, со всех ног бросился к боковой лестнице, по которой намеревался выйти обратно на улицу.

«Не мой день, нет, не мой день!» – с отчаянием подумал он, выскальзывая из офисного здания. До истечения срока ультиматума оставалось чуть более суток. Самуэль Лючидо пробирался через парк, обратно к стоянке. Член совета директоров «Сигмы» чувствовал себя больным и разбитым. После всего, что произошло, работать он не мог.

Джон Хеллард знал: теперь, после «благополучной» посадки крейсера, непременно будет создана группа визуального контроля и анализа, задачей которой станет обследование корабля. Затем материалы приложат ко всем записям, скачанным из электронной памяти звездолета. Тем, что получены еще в период движения судна к Земле.

И, конечно, максимально полную базу по экспериментальному крейсеру соберут для того, чтобы передать аналитикам, в чьи обязанности входит поиск ответов на неприятные вопросы. Хеллард с вероятностью в девяносто пять процентов угадывал, кому придется обрабатывать полученную информацию.

Он вздохнул, открыл окно. Утренний воздух бодрящей струей ворвался в комнату, принес прохладу. Ночью Джон не поехал домой, остался в резервном гостиничном номере, неподалеку от рабочих зданий и летного поля «Сигмы». Этой ночью (или под утро?) Хеллард принял единственно возможное решение – сейчас он не имеет права бросить дела и уехать в отпуск. Не сможет оставить все, даже несмотря на накопившуюся за год усталость, временами сдающие нервы и приступы головной боли, с которыми плохо справлялись самые эффективные препараты…

Из окна номера открывался вид на тянувшийся впереди, за деревьями, космодром. «Пять минут лета на флайере, – подумал Джон. – И „Безупречный“ перед тобой». Вдалеке, почти у сливавшегося с небом бескрайнего поля, торчала вверх узкая темная игла. Эксперт-аналитик долго и пристально смотрел на черный «нос» крейсера. Джон не торопился. Предстояла сложная партия, в которой неправильно было бы спешить. Эту игру Хеллард обязательно должен выиграть. Должен! Ради ребят, что остались там.

Джон знал: точно так же смотрит на крейсер Энди Хортон. Скорее всего, старик не спал всю ночь. За последние дни он сильно сдал. Может быть, эти ночь и утро – самые трудные в его жизни. А может, те, когда «Безупречный» вынырнул из небытия?

Вон сейчас Энди смотрит на почерневшую от гари иглу… Сверхдорогую игрушку «Сигмы». Смотрит… Принимает нелегкое решение. Если только нет ошибки. Нет, не может быть ошибки, он выбирает из списка абонентов фамилию… Теперь, чуть выпятив квадратный подбородок, ждет ответного сигнала. Нетерпеливо кромсает зубами кончик сигары…

Трель служебного фона! Аналитик грустно усмехнулся, помедлил немного, слушая мелодичные позывные спецсвязи. Потом активировал соединение.

– Джонни! – раздался в динамике хорошо знакомый голос Хортона.

– Доброе утро, босс! – ответил Хеллард, уже окончательно прощаясь с мыслями о скором отпуске, о теплом солнечном береге моря. – Если оно, конечно, доброе.

– Привет, Джон! Джонни…

– Да, босс?

– Слушай, перестань, а? Что ты заладил сегодня с утра: «босс», «босс»? Сколько лет общаемся на «ты»?

– Не помню, босс… Года три? Или больше? Прости, Энди, я крепко перебрал вчера… Сегодня… ночью… – Хеллард потер лоб.

– Ты ведь все понимаешь, правда?

– Конечно, Энди!

– Возьмешься? – президент «Сигмы» решил не тратить времени попусту на «ритуальные танцы» вокруг главной темы.

«Вот оно, предложение, от которого невозможно отказаться».

– А кто же еще, босс… Энди! Разве у нас переизбыток аналитиков высокого уровня? Мне казалось – наоборот – необходимо увеличить штат.

– Ну, опять ты за свое, – голос президента корпорации чуть потеплел.

Только сейчас Хеллард почувствовал, какое внутреннее напряжение сковывало Хортона. (Нет, он не грыз нетерпеливо кончик сигары. Джон мысленно исправил нарисованную картину. Энди давно уже комкал сигару в потной руке. Крошки табака – на рукавах дорогого костюма. Или помятой рубашки, вчерашней рубашки?)

– Джон?

– Да?

– Я все понимаю. Отпуск, планы, нервы. Все понимаю. Но ты же знаешь, как нам важен этот корабль, правда?

«Нам и в самом деле важен этот корабль, босс. Иначе останемся с голой задницей. Вернее, с кредитами, за которые нечем рассчитаться…»

– Нет проблем, Энди. Мы действительно должны разобраться, что там произошло.

– Спасибо, Джон! Я всегда знал, на тебя можно рассчитывать в трудную минуту, – и аппарат мелодично проиграл сигнал окончания разговора.

Эксперт-аналитик Джон Хеллард, только что лишивший себя положенного отпуска, аккуратно подтвердил отбой. Положил коммуникатор на столик и вновь подошел к окну. Шпиль «Безупречного» все так же маячил на горизонте.

Нельзя лишать себя чашки горячего кофе после такой ночи! Кофе – то, что вливает аромат жизни в разбитое тело. А потом можно и в офис…

Здравствуй, новая проблема!

Бревно, лежавшее поперек дороги, невозможно было объехать. Мальчик понял это слишком поздно, когда маленький серебристый велосипед, с широкими дутыми шинами, уже нельзя было остановить. Дети отличаются от взрослых тем, что не умеют анализировать будущее, просчитывать его. Несколько секунд назад красивая машина, подпрыгивая на небольших неровностях дороги, летела с горки вниз.

Смельчак не впервые забирался на эту возвышенность, чтобы потом – набрав скорость, со «свистом» – лететь по серой асфальтовой ленте. Так, что встречный ветер выжимает слезы из глаз… Мальчик слишком поздно увидел бревно, кем-то беспечно оставленное внизу. Там, где асфальтовая лента плавно изгибалась, переходя в ровное полотно.

Серебристый велосипед, летевший навстречу преграде, не слушался руля. Мальчик пытался затормозить, но инерция движения оказалась слишком велика. Удар! Он не понял, не успел осознать, как переднее колесо встретилось с преградой. Как, нелепо взмахнув руками, полетел вперед, через руль. Следом за ним грохнулся на асфальтовое полотно велосипед…

Боль. Недавно она находилась где-то рядом. Шла своей тропкой, не исключено, всего в одном шаге от мальчика, но рядом. Это было несколько мгновений назад. А затем тропинки пересеклись. В первое мгновение мальчик ничего не смог понять, осмыслить. Казалось бы, худшее позади. Он перелетел через руль, проехал всем телом по дороге, но остался жив.

Боль. Мальчик не знал: самое страшное только начиналось. Это потом – когда он вырос и научился предугадывать будущее, просчитывая шаги; научился смотреть назад, анализировать прошлое – то задумался: как странно устроен мир. Только что они с болью и страхом бежали куда-то параллельными тропками. И вот ребенку поставили «подножку». Страх, пересекшись с мальчиком в пути – на какой-то миг, короткий, – отправился дальше своей дорогой. А боль осталась. На долгие дни и ночи.

Ее невозможно было унять. Ничем. Тогда, много лет назад, Дарюс был маленьким и мог плакать. Ему казалось, что он вырос и плакать разучился.

Мажейка, привязанный к креслу, с трудом открыл глаза. Перед затуманенным взором крутились спицы велосипедного колеса…

– Обоссался, – голос, прорывая серую пелену тумана, ворвался в сознание откуда-то сверху.

Или сбоку? Человек в кресле не смог этого понять. И даже не удивился.

– Но молчит, – ответил другой голос, от которого все сжалось внутри. Этот, второй, задавал слишком много вопросов, на которые не было ответов. Точнее, ответы существовали, но они почему-то не устраивали того, кто спрашивал. А потому, все начиналось заново.

Теперь, когда Дарюс Мажейка, привязанный к креслу, сорвал голос от крика, гудение аппарата снова превратилось в тихое жужжание. Но это не принесло облегчения пленнику. Совсем как тогда, много лет назад. Потому что страх, навестив тебя, уходит дальше по своей дороге. А боль остается. Остается надолго. Вот как сейчас.