Горький сентябрь - Николай Николаевич Дмитриев

И словно подтверждая это первое впечатление, капитан Астахов с улыбкой предложил Бахметьеву:

– Ну что, старший лейтенант, по-моему, самое время подкрепиться? Небось на марше пообедать не случилось?

– Ясное дело нет, впрочем, поесть никогда не мешает, – весело заметил командир батареи и выжидательно посмотрел на Астахова.

– Правильно, – капитан быстро собрал разложенные на столе бумаги, сложил их в ящик и поднялся. – Давай, потопали.

Астахов провёл Бахметьева в глубь леса, туда, где на небольшой прогалине дымила походная кухня, а недалеко от неё примостился сколоченный из досок обеденный стол. Повар в отличительном белом колпаке принёс макароны по-флотски, и какое-то время командиры сосредоточенно ели. Потом, когда на столе появился и свежеиспечённый хлеб, Астахов, взяв ещё тёплый кусок, как бы между прочим сказал:

– Твои корпусные пушки это хорошо, фронт уплотняется… – И только потом спросил: – Тебе-то как, повоевать уже пришлось?

– Ещё на Финской, – отозвался Бахметьев.

– А-а-а… – с заметным разочарованием протянул Астахов.

Это не укрылось от Бахметьева, и он, догадавшись, что капитан имеет в виду характер войны, отложив ложку, попросил:

– Расскажи мне, капитан, что тут, а то я всё слушаю, как «Совинформбюро» заканчивает сообщение фразой: «Наши потери незначительны»…

– Ну да, весьма незначительны, – сделав упор на слове «весьма» ответил Астахова, и его лицо исказила злая гримаса. – От дивизии почитай едва полк остался и то если кашеваров считать. Пополнения только за Днепром подходить начали, но уж тут нам, кровь из носу, удержаться надо…

Какое-то время командиры сидели молча. То, с какой интонацией капитан упомянул Днепр, говорило о многом. Бахметьеву уже приходилось слышать, что немцы гораздо сильнее, а потому и прут безостановочно, но верить в это никак не хотелось, и он спросил о другом:

– Я вот одного не пойму, капитан. Комдив, как меня расспрашивал, узнал, что я белорус, и вроде как коситься начал. С чего это вдруг?

– А чего тут понимать? – Астахов кривовато усмехнулся. – Просто комдив наш западенцев на нюх не переносит.

– Каких западенцев? – не понял Бахметьев, но, сообразив, что речь идёт о жителях, присоединённых в 39-м областей, с жаром возразил: – Я разве западенец? Я вообще саратовский, на Волге вырос.

– Не о тебе речь, – успокоил его Астахов и с горечью пояснил: – Как немцы нас у границы прищучили, то местные, кто мобилизован был, почитай все драпанули. Вот комдив и остерегается…

Раньше о таком Бахметьев не слышал и сейчас попытался узнать больше:

– Скажи, капитан, как получилось, что мы на Днепре? Может, из-за того, что эти самые западенцы драпанули?

– Не знаю, я над этим, честно сказать, и сам голову ломаю, – глухо отозвался Астахов и как-то сразу замкнулся.

Разговор явно прервался, и тогда Бахметьев, ничего больше не спрашивая, а, наоборот, всем своим видом показывая, что пора заняться делом, решительно поднялся из-за стола…

* * *

Бойцы тесно, плечом к плечу, стояли в каземате Киевской цитадели. Рота, присланная, чтобы деблокировать замолчавший дот, ждала сигнала к атаке. На серых бетонных стенах каземата тускло светили электрические лампочки, позволявшие рассмотреть чётко выделявшийся вход в потерну. Стоявший на фоне этого тёмного прямоугольника ротный кричал:

– Товарищи! Наша задача в ходе контратаки выбить немцев с занятых ими позиций и оттеснить от стен форта как можно дальше! При выходе наружу не идти, а бежать в сторону дота! Помните, залог нашего успеха – быстрота! Вперёд!.. За мной ребята! – и призывно взмахнув зажатым в руке пистолетом, ротный первым бросился в темень потерны.

Тесня друг друга, первые ряды устремились за командиром, но сразу пройти всем было невозможно, и потому у входа произошла некоторая заминка. Но вскочившие в потерну первыми бойцы дружно бросились вперёд, и возникшая было пробка быстро рассосалась. Дальше дело пошло лучше, и в скором времени уже вся рота полностью втянулась в длинную узость потерны.

Так как строители форта сделали пол с заметным наклоном в сторону выхода, бойцы бежали всё быстрей, отчего сама низковатая потерна сначала наполнилась гулким топотом, а вскоре этот слитный шум начал перекатываться волнами, перемежаясь отдельными возгласами, которые в конце концов слились в нечто похожее на глухой рык.

Наконец давящий сумрак сменился нестерпимо ярким солнечным светом, и вырвавшаяся из бетонной тесноты потерны рота, стремительно разворачиваясь в цепь для атаки, уставя штыки, с громкими криками «Ура», перекрываемыми матерным рёвом, бросилась на позиции немцев, оказавшиеся в непосредственной близости от скрытого в насыпном холме форта.

Выход из потерны скрывал кустарник, и вражеские пулемётчики, засевшие в окопах, не сразу смогли сообразить, почему вдруг на вроде бы пустом склоне, неизвестно откуда появились атакующие. Из-за этого, в общем-то, короткого смятения, заградительный огонь немцами был открыт не сразу, что и предопределило успех внезапной атаки.

Той короткой задержки оказалось достаточно, чтобы рвавшиеся вперёд бойцы преодолели небольшое расстояние от выхода из потерны до немецких окопов и без выстрела бросились в штыковую, чуть ли не сразу перешедшую в жестокую рукопашную схватку, одну из тех, которую как уже было известно, немецкие пехотинцы просто не выдерживали.

Бой получился скоротечным. Застигнутые врасплох немцы отступили в беспорядке. Правда, при отходе они пытались отстреливаться, но закрепиться так и не смогли, откатившись на прежние позиции, где их раньше сдерживал огонь из замолкшего по какой-то причине дота. Здесь вражеское сопротивление заметно усилилось, и тогда бойцы залегли, начав окапываться.

Командиры несколько раз пытались снова поднять бойцов в атаку, но каждый раз шквальный пулемётный огонь срывал эти попытки. Убедившись, что дальше оттеснить врага имеющимися силами не удастся и надо ждать подкреплений, ротный дал приказ закрепиться. Конечно, если бы дот поддержал атаку, результат был бы весомее, но теперь следовало прояснить обстановку.

Сам ротный, отдав нужные распоряжения, побежал к доту, чтобы разместить там временное КП, поскольку оттуда можно было оценивать ситуацию и следить за ходом боя. Тут его и нашёл посланный на рекогносцировку командир первого взвода. Пространство за дотом не простреливалось, и взводный, переведя дух, наконец-то выпрямился во весь рост, а затем принялся тереть ладонью оцарапанную пулей щёку, отчего кровь только сильнее стала размазываться по лицу.

– Что, зацепило? – посочувствовал ему ротный.

– Да ерунда… – весело отмахнулся взводный. – У меня всё всегда заживает как на собаке.

– Оно неплохо, только ты бы всё-таки лицо платком вытер, – посоветовал ротный и перешёл к делу: – Что вокруг дота?

– Да наших вроде поблизости никого нет, и куда только делись… – искренне удивился взводный.

– Как это делись? – не понял ротный. – Возле дота должно было охранение быть. Или они все?..

Ротный почему-то не стал договаривать до конца, но взводный