Партизаны полной Луны (СИ) - Кинн Екатерина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сам аж пыхтел от умственных усилий. Он был не дурак, но задумываться над вещами очевидными не привык и не умел. "The thing behind your eyeballs is too evident to see it"[5], — сказал как-то папа.
Наконец Сам собрался с мыслями.
— Все знают… что за фронтиром все чокнутые. А то бы фронтир так медленно не полз. Их там годами в чувство приводят, только потом присоединяют. А если кто сам к нам пробирается, их сначала в психушку кладут, а потом только к нормальным людям выпускают. Потому что просто так их выпускать нельзя, они вести себя не умеют. А некоторых, — тон Саши стал едким, — и на Игрени не могут научить.
— На Игрени не психушка, а реабилитационный центр, — холодно поправил Максим. — И как ты думаешь, почему человек из-за фронтира обязательно нуждается в психической реабилитации? Что там с ним происходит, что он душевно заболевает?
Он посмотрел в глаза сына — и почти услышал, как у того внутри отчаянным зуммером звенит: нельзя, нельзя, нельзя, папа! О таких вещах вслух не говорили. Если бы Максим спросил Сашу о том, как часто тот мастурбирует, тот смутился бы существенно меньше. Всё-таки тринадцать лет — уже "возраст согласия".
Сам наклонил голову, сглотнул
— Потребляют их там, — сказал он. — Направо и налево.
— Ну не всех и не всюду, но, допустим, да, — сказал Максим. — А нас тут — гораздо реже. По лицензии. Утешая словами о том, что шанс быть потребленным существенно ниже шанса попасть под машину. Это, кстати, правда. Я не помню точные цифры — но ты их без труда найдешь в сети. И мы на это соглашаемся добровольно — а они там, бывает, говорят "нет", сражаются и погибают. Целыми семьями и селениями. И те, кто перебрался к нам, нередко чувствуют себя виновными в том, что выжили. А ещё в них рождается презрение к нам — добровольно согласным на роль стада при пастухе-мяснике.
— Но ведь они… тоже согласились добровольно, — выдавил из себя Андрей, отложив хот-дог. Кусок ему в горло уже не шел, хотя желудок требовал: "давай-давай!"
— Да. Как правило, один человек из большой семьи подписывается на Лотерею. Тем самым покупая иммунитет для родителей, братьев и сестер. Как правило, первая родившаяся девочка. Когда достигает совершеннолетия.
— По… чему? — Сам сглотнул на середине вопроса.
— Потому что девочки, выходя замуж, покидают дом. Значит, девочка — и так неизбежная потеря для семьи. Нет смысла давать ей образование выше обязательного школьного. В восемнадцать лет она подпишется на Лотерею, потом проживет год или два. Зато остальные смогут без опаски учиться, работать, поддерживать родителей… Следующее поколение будет уже твердо стоять на ногах, и им такая жертва не потребуется.
Лицо Андрея сделалось таким, как пять лет назад, когда он провалился ногой в осиное гнездо. Максим молчал, давая ему перевести дыхание. Насколько он повзрослел за последние пять минут?
— А они не… ведь по закону нельзя заставлять? — интеллект Сама работал в практической плоскости.
— Нет, по закону заставлять нельзя, — кивнул Максим. — Только добровольно. В этом-то все и дело.
— Точно чокнутые, — Сам доел хот-дог и вытер руки салфеткой.
То, что с ним рядом, возможно, учится смертник, почти не представляло моральной дилеммы: заставить Зойку не могут, что она сама решит — от него не зависит, а остальные ее проблемы — дело школьного психолога. — А вас что, Кобыл… то есть Николай Иванович из-за Андрея вызывал?
— Хотел бы я знать, кто именно тут чокнутый. И в какой степени. Да, из-за Андрея. Он мне, кстати, одну разумную вещь сказал, нам надо будет потом поговорить.
— М-м, ну, я пошел? — Сам несколько натянуто улыбнулся. — Спасибо за угощение, Максим Максимович. Андрюха, состыкуемся.
Мальчики ударили по рукам, и Сам умчался. Они могли бы проехать вместе до Подстанции, но сейчас Саша явно удирал от неприятных слов и неприятных мыслей.
— Па, я больше не хочу, — Андрей отодвинул картонный поддончик с хот-догом.
— Тогда пойдем. Мама ждет и обещает на обед свинину по-еврейски.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Эту кулинарную небывальщину Андрей любил, но сегодня мысль о ней что-то не очень радовала. Он не думал, что отец устроит ему выволочку за поведение на уроке этики — это мама могла бы печально выговорить: "Андрюша, ну разве нельзя было промолчать? Зачем нужны эти постоянные конфликты?" А отец — нет. Но глаза его были серьезны, и Андрей терялся в догадках — о чём они будут говорить дорогой? То есть поговорить было о чем — хотя бы о Зойке. Но отец явно хотел о другом. Во всяком случае, пока.
В метро они молчали и домой не поехали, как обычно, на автобусе — две остановки, а зашагали напрямик через парк.
Наконец Андрей не выдержал.
— Па, а что мы можем для нее сделать?
— Не знаю, — отец вздохнул. — Самое скверное — то, что мы очень мало для нее можем сделать. У нее один выход — покинуть семью. Но если она уйдет…
Выберут ее младшую сестрёнку, понял Андрей. Или еще одну девочку. Да таких родителей надо прав лишать! Лучше в приюте, чем с теми, кто уже приговорил тебя к смерти и только ждёт совершеннолетия. Андрей уже открыл было рот, чтобы озвучить эту мысль — но промолчал. Что-то было в этой мысли не то: изъян, дырка, которая беспокоила как дупло в зубе… Наверное, можно уговорить Зойку бросить семью — и следующую за ней девочку, и следующую — это никого не спасет, но хоть шансы уравняет. Стоп. Вот именно. Уравняет шансы — но ведь шансы равны только пока эти еще не выбрали, кого навестить в полнолуние. Кстати, сегодня. А как только они выберут — шансы того, кого выбрали, разом падают до нуля…
— Андрейша, — голос отца прервал ход мыслей. — Я только что встречался с учителем…
— А… и что он тебе сказал?
— Да я и раньше знал, только… к тебе не прикладывал. У большинства идентифицированных деятелей сопротивления был высокий индекс альтруизма в сочетании с положительной реакцией в тесте "пистолет". Проще говоря, Андрейша, ты подставился и обратил на себя внимание.
— И что теперь? — Андрей знал, что ему следовало бы испугаться, но вообще-то ему хотелось заорать "Уау!" на весь парк. "Деятели сопротивления", ага, Кобыл, небось, сказал "террористы". — Что мне теперь делать?
— Теперь ничего. Если ты сейчас вдруг попытаешься стать как все, это тем более заметят. Я подумаю. Посоветуюсь кое с кем.
"Кое с кем"? Знаем мы этого "кое-кого". Значит, на днях приедет дядя Миша. Отец никогда и никого не предупреждал о его визитах, хотя сам наверняка знал заранее. Чем занимается дядя Миша, откуда приходит и куда уходит — это было табу, об этом не говорили даже между собой. Иногда с ним были другие люди, иногда эти люди появлялись сами — без него, но от него, — они оставались в доме на одну ночь (в комнате Андрея; сам Андрей в это время спал на триксе[6] у сестры) и уходили опять же неизвестно куда.
Примерно год назад отец вызвал Андрея на разговор. "Помнишь, я давал тебе фильм про Дракона?" — "Угу". — "Так вот, дядя Миша — это такой… Ланцелот. Его убьют, если узнают, кто он. Нас убьют, если поймают его у нас. Поэтому ты не должен говорить о нем никогда, ни с кем. Он мой дальний родственник, троюродный брат, где он работает — ты не знаешь. Вот и все".
Что приедет дядя Миша — это круто. Это "Ура-ура, закричали тут швамбраны все!" Но, поглядев на отца, Андрей понял, что плясать качучу рано. Отец обеспокоен.
— Па, а как ты думаешь — что я должен был делать?
— Честно говоря, Андрейша, понятия не имею. Я тоже был "чемпионом смерти". Добро пожаловать в клуб, — он улыбнулся.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})— Зойка… Зоя Зервандова… сказала, что если бы каждый дал другому по дублону и черной метке вместе, мы бы поломали эту игру.
— Да, верно, — согласился Максим. — Какая умная девочка, мне это в свое время в голову не пришло. Андрей, ты не думал её пригласить к нам как-нибудь? Или побывать у нее в гостях?