Алтайская принцесса - Виктор Широков

Жизнь шла ни шатко ни валко, пока, опять же неожиданно, не раздался телефонный звонок из закрытой психиатрической больницы и незнакомый женский голос не удостоверился, что я именно тот человек, с которым хотел бы встретиться их пациент Риталий Красовский.

Услышав звонок и получив неожиданное приглашение, причем меня уведомили, что только в указанное время, а именно через два часа за мной прибудет машина «скорой помощи», я несказанно разволновался. Почему-то мне сначала почудилась за этим рука всесильного КГБ, который сейчас, впрочем, именовался совсем по-другому. Затем я, было, решил, что это хитрый отвлекающий маневр, цель которого заманить меня в смертоносную ловушку. Я стал думать, не месть ли это моей горячо любимой Марианны Петровны, возжелавшей наказать меня за мое же душевное благополучие последних лет. (Если бы она только могла предположить, как я страдаю по её властным ручкам и крепким ножкам! Если бы она только могла читать мои мысли!)

Вскоре в дверь позвонили по домофону, и уже мужской командный голос известил меня, что карета подана и пора на выход. Я тут же вышел из квартиры и через несколько мгновений увидел, к счастью, не медицинский фургон, как ожидал, а новехонькую импортную легковую автомашину с зеленым крестиком в красном круге, отчетливо просматриваемом на передних дверцах. Водитель в обычной гражданской одежде стоял около машины и, вежливо откланявшись, посадил меня на переднее сиденье рядом с собой. Ни охранников, ни сопровождающих не имелось, что меня сразу и успокоило.

Машина летела с приличной скоростью до большой Кольцевой автодороги, затем, несколько снизив её, свернула направо и взяла курс на Ярославль. Не буду описывать, все метания и загогулины, те паче, что я вовсе не силен в топонимике и топографии. Словом, часа через полтора интенсивной езды машина мягко вкатилась во двор старой дворянской усадьбы, где, как и оказалось, располагалась лечебница.

Меня немедленно провели в кабинет главного врача, который внешне выглядел, как на дагерротипах профессор Мечников или Сеченов, этакий типичный импозантный мужчина неопределенного почтенного возраста, в очках и в белом медицинском халате, с армейской выправкой, которую не замаскируют годы ношения штатской одежды. Главврач отрекомендовался Иваном Ивановичем Робакидзе, что было, по меньшей мере, странно (почему не Давидом Давидовичем, например?). Заметив мой недоуменный взгляд, он взял со стола курительную трубку из самшита, долго и чуть ли не сладострастно набивал её табаком, потом столь же долго раскуривал трубку от зажигалки «Ронсон» и, наконец, выпустив несколько разноформатных колец нежно-голубого дыма и нанизав их на струю точно такого же дыма, резко выпущенную вслед кольцам, перевел дыхание и продолжил беседу, как ни в чем не бывало. Оказалось, Красовский находится у них на излечении уже пару лет, за это время никто совершенно не вступал с ним в словесный контакт, вообще он не произнес ни слова, и весь персонал больницы давно уверился, что пациент онемел вследствие сильных душевных волнений, причем, даже при введении его в гипнотический транс, он не вступал в разговоры с врачом. И вдруг именно сегодня рано утром, ни с того ни с сего, он обратился к вошедшему санитару с настоятельной просьбой пригласить лечащего врача, которому, в свою очередь, и поведал о жгучем желании повидаться с другом юности Владимиром Михайловичем Гординым, сообщив при этом не только его (ваш) домашний телефон, но и точный домашний адрес. Врач тут же доложил о случившемся мне, а я, как вы, наверное, догадываетесь, — соответствующим компетентным органам, которые и дали на эту встречу «добро».

— Сейчас мы вас проводим в его палату. Не беспокойтесь, она снабжена телекамерами и мы будем постоянно следить за вашей беседой. (Вы ведь, конечно, ничего не имеете против этого? Да-да, я так и думал.) Если вашей жизни будет угрожать поведение пациента, мы немедленно вмешаемся. Время беседы неограниченно и, как вы понимаете, зависит только от вашего терпения. Надеюсь, вы нам поможете установить истину и тем самым внесете неоценимый вклад в развитие науки. Кстати, мне поручено органами сообщить вам, что в случае удачно проведенной операции (или беседы с Красовским, как хотите, так сами и называйте) вам будет присвоено внеочередное звание подполковника медицинской службы запаса (вы ведь врач, не так ли?) и ваша пенсия будет повышена аж до 100 долларов. Надеюсь, вам эта прибавка не помешает?

И не дожидаясь моего ответа, главврач, очевидно, нажал на кнопку звонка, расположенную под столешницей; в кабинет тут же явились два рослых молодца (санитары), оба в халатах ярко-зеленого цвета, и затем сопроводили меня по лабиринту коридоров до металлической двери, которую один из них открыл треугольным ключом.

Я перешагнул небольшой порожек и оказался не то в палате, не то в тюремной камере, залитой ярким дневным светом, струящимся прямо из стен, поскольку ламп и иных средств освещения я не приметил. Прямо передо мной стоял маленький усохший старичок, совершенно лысый, с трясущейся головой на согбенной шее и таким же сильным тремором рук, тем не менее, довольно радостно и осмысленно протянувший мне правую кисть для традиционного рукопожатия.

— Здравствуй, Вова! Спасибо что ты не поленился и навестил меня в больнице для психов, не испугался ни звонка, ни дороги. А я вот чувствую, что долго уже не протяну, вот и решил попрощаться с миром, с тобою, Вова; больше у меня никого не осталось. Жена моя, узнав о происшедшем, узнав, собственно, только о печальном прогнозе моей непонятной болезни (диагноз, тем не менее, звучит примерно так — «маниакально-депрессивный психоз Люмьера в стадии сверхобострения и с наклонностью к сурдонемоте»), немедленно развелась со мной, благо закон это позволяет в одностороннем порядке, вышла вскоре замуж за сенегальца (ох, и неутомимые эти мужики!) и уехала с ним на его историческую родину, а детей у нас с Поликсеной, как ты помнишь, не было. Так что один-одинешенек я, и только с тобой могу поделиться увиденным в пирамиде.

Если ты помнишь, Вова, я ушел из трейлера рано утром за документами, пропусками внутрь пирамиды, и, действительно, уже через пару часов мне их выдали, вернее, вручили. Благополучно миновав затем все кольца охраны спецобъекта (как именовалась алтайская пирамида), я вошел в открытый для прохода люк, и меня проводили прямо к кокону. Мне было разрешено, в виде исключения, пронести необходимую фотоаппаратуру, и я час провозился, устанавливая свет и выбирая место для штатива. Снимать с рук хлопотно, тем более, что от волнения руки у меня все же дрожали.

Остановившись передохнуть, я присел на находящийся неподалеку от кокона стул, закурил и стал наблюдать попутно за принцессой. Честное слово, через мгновение мне показалось, что она развернула в капсуле свое лицо ко мне и улыбнулась. Первое время я этому не поверил, может быть, просто игра света и дала столь неожиданный эффект. Но когда я в волнении встал и зашел с другой стороны кокона, то уже совершенно отчетливо увидел, что скуластая красавица повернула голову и с вызовом посмотрела мне прямо в глаза.