Дом на песках времени - Майкл Флинн

— Это вполне естественно, — сказал док Муни. — Если человек живет один, ему становится тоскливо и он воображает себе семейную жизнь, которой у него никогда не было.

Фицхью невесело рассмеялся:

— Тогда зачем воображать себе такую несчастливую жизнь?

— Потому что вы хотите убедить себя, что сделали правильный выбор.

— Значит, вы психиатр, а не патологоанатом?

Это было произнесено саркастическим тоном, и док сильно покраснел. Фицхью погрузился в глубокое раздумье и вперил взгляд в противоположную стену. Остальные, предполагая, что история подошла к невнятному концу, разошлись по своим делам: О'Догерти и я принялись наполнять стаканы, а остальные — опустошать их, и такое разделение труда привело к прекрасным результатам. Раз или два я оборачивался к Фицхью и, заметив его рассеянный взгляд, предположил, что сейчас он рассматривает какой-то воображаемый пейзаж. В уголках его глаз выступили слезы. Когда он поднял свою кружку и сделал мне знак, я переглянулся с Сэмом, и тот просигналил мне, чтобы я теперь наливал Фицхью безалкогольного пива. Думаю, что бедняга этого даже не заметил.

— У меня был сын, — сообщил он мне, когда я подавал ему новую кружку.

Никто не ответил: Док по причине уязвленной гордости, Дэнни потому, что я решительно мотнул головой в его сторону.

— Сын, правда? — ответил Сэм. — Да, конечно, это утешение для человека.

Фицхью скривился:

— Ленни был кем угодно, только не утешением. Мрачный, скрытный. Редко появлялся дома, даже к обеду. Лиза и в этом меня обвиняла.

— Значит, он был подростком.

Фицхью вздрогнул, и губы его изогнулись в страдальческой улыбке.

— Да, он был подростком. Это нормальное поведение для его возраста? Ради других родителей я надеюсь, что нет. Я помню вспышки раздражения, а раз или два я даже слышал эхо грязных слов, которые он произносил. Еще я помню полицейского, он стоял у входной двери, держа Ленни за локоть, и читал мне нотацию. — Он вздохнул. — Иногда мне хотелось, чтобы мы никогда не встречались, Лиза и я, или чтобы я женился на ком-нибудь другом и у меня были другие дети, чтобы, э-э… чтобы все вышло лучше, чем на самом деле.

— Тогда вам повезло, — заметил я, — что какой-то пузырек в пене уничтожил все это.

Фицхью был человеком немаленьким, не слишком мускулистым, но и не хрупким. Но он бросил на меня отчаянный взгляд, положил голову на руки и зарыдал. Мы с О'Догерти переглянулись, а Уилсон Картрайт сказал:

— Я знаю, где он живет. Я отвезу его домой.

Фицхью поднял голову:

— Иногда я вспоминаю другие вещи. Как мы с Лизой совещались за кухонным столом, планировали будущее, полные надежд. Маленького мальчика, который со смехом показывал мне лошадку, слепленную из глины. Поход в Аппалачи. Пожатия рук в кинотеатре. Мимолетные мгновения незатейливого счастья. Вся радость утекла куда-то, но когда-то… Когда-то радость была.

Грустная история — но кто из нас не знает друга или семьи, оказавшихся в подобной ситуации? Да, вино в чаше может превратиться в уксус. И все же кто может забыть, каким сладким оно было когда-то?

Сэм кивнул, вытирая стеклянный бокал:

— Теперь вы готовы рассказать нам?

Фицхью заворчал, словно его ударили. Он порыскал глазами по нашей маленькой группе и нашел меня.

— Это был не случайный пузырь, — ответил он, печально качая головой.

Я вздрогнул:

— Тогда как же…

— Я не знаю, какими исследованиями занималось мое «я» из снов. Я вспомнил достаточно мучительных отрывков, чтобы понять, что эти исследования лежали не в той области, что моя теперешняя работа. Но я помню один особенно яркий сон. Я сконструировал проектор хрононов.

Док Муни фыркнул, но Сэм только кивнул, словно он ожидал этих слов. Мора Лафферти наморщила лоб и спросила:

— Что такое «проектор хрононов»?

В голосе физика послышалось разочарование:

— Я не уверен. Некое устройство для возбуждения квантов времени, как мне кажется. В прошлом, разумеется. Впереди головной волны нет ничего — только пустота. Возможно, я хотел использовать его для того, чтобы предупреждать о торнадо и всяких катастрофах. Не знаю. Проектор был только прототипом, он мог испускать один хронон в некое место. Достаточно для того, чтобы создать рябь на поверхности пруда; недостаточно, чтобы закодировать сообщение. — Он опрокинул кружку, осушил ее и с силой стукнул о стойку. — Назовите его «кием», если хотите. Нечто, позволяющее посылать бильярдный шар в группу вчерашних хрононов, которые разлетятся наугад, рикошетом причин и следствий.

Вчера у меня не было занятий в университете, и я остался дома красить столовую. Я размышлял о переменчивом времени; моя рука была поднята. — Он поднял правую руку на уровень лица. — Должно быть, течение моих мыслей и моя поза каким-то образом согласовывались между собой, потому что в это мгновение я оказался стоящим в лаборатории перед неким огромным устройством и моя рука поворачивала переключатель, и я помню… Мы с Лизой поссорились из-за Ленни, и я помню… Я помню мысль о том, что если бы я послал хронон в тот момент времени, когда мы встретились с Лизой — в это время и место, — то смог бы создать возмущение в Море Дирака[7], смещение вероятностей, и… Всего этого никогда не было бы. Ничего. Ни душевной боли, ни брюзжания, ни мрачной злобы… — Он смолк.

Сэм подбодрил его:

— И…

— И я проснулся в чужом доме, в тишине, совсем один. — Он смотрел куда-то вдаль, и я не знаю, что он там видел.

Сэм положил руку ему на локоть:

— Тсс. Что бы ни принадлежало тебе, ты потерял это задолго до того, как повернул выключатель.

Фицхью схватил О'Догерти за руку и крепко стиснул ее:

— Но разве вы не понимаете? Я заодно потерял всякую надежду. Воспоминания о счастье, которое было до того; о пятилетнем мальчике с сияющими глазами, улыбка которого освещала комнату. Возможность того, что мы с Лизой могли бы справиться с этим. — Они с О'Догерти обменялись долгим взглядом. — Я обязан был предоставить ей эту возможность, верно? Я обязан был попытаться решить наши проблемы, а не избавляться от них, словно ничего этого никогда не было.

— Разумеется, — подтвердил Сэм, — в плохом всегда есть доля хорошего, и если ты избавляешься от первого, то теряешь и второе.

— У меня осталась только одна надежда, — сказал Фицхью.

— И какая же?

— Что Лиза — кем бы она ни была, на какой бы студенческой вечеринке, на каком бы занятии мы ни встретились — что в этом новом прошлом у нее была лучшая жизнь, чем та, которую я ей дал. Я цепляюсь за эту надежду крепко, как за щит, заслоняясь от своего преступления.