Крылатый камень - Сергей Казанцев

В бригаде не все такие мощные, как Антон. Нынче в этом нет необходимости. Старики рассказывают, раньше, принимая парня в горняки, прежде всего проверяли, насколько он руками силен. Медицинскую комиссию и сегодня проходят перед тем, как пойти в шахту работать, но всё же в первую очередь нынче заглядывают в школьный аттестат: насколько крепок у тебя «главный мускул» — знания. Сегодня горняки так говорят: если приходится напрягаться до седьмого пота, значит, слаб ты еще головой, раз не можешь придумать для своих рук облегчение. Старую поговорку «Сила есть — ума не надо» ребята переиначили на новый лад: «Ум есть — будет и сила».

Самый умный в бригаде — Роман Горобец, бригадир. С украинского языка его фамилия переводится — Воробей. Он и в самом деле на воробья похож. Невысокий, коренастый, очень бойкий и очень горластый. Иной раз ухватится за погрузочную машину, которую оператор, замешкавшись, не подвинул вперед, тянет се и заливается во все горло: «Давай-давай-давай!!!» Глядишь, машина покатилась. И не понять в первый момент: то ли оператор успел мотор включить, то ли многотонная махина под напором Горобца не устояла.

Роман приехал на рудник «з Донбассу». Он опытный шахтер. (Вот в Донбассе на угольных шахтах — шахтеры. А на Северном Урале — горняки.) Звали его в Москву, в Метрострой. Он подумал, подумал и… поехал на Североуральский бокситовый рудник — Всесоюзную ударную комсомольскую стройку. Шахта, говорит, интересней, чем метро…

Вот с такими парнями и гонялся главный геолог за рудным пластом. Казалось, вот-вот вопьются штанги в красный бок, и загарпуненный «кит» из боксита послушно поплывет наверх, на-гора, как говорят шахтеры и горняки. Но кит ускользал, а гарпуны бессильно падали в воду… В воду?!

— Стой!! — закричал главный геолог что было сил. Но даже он не услышал собственный голос — такси грохот стоял в забое. Главный геолог подскочил к парням и крепко хлопнул бригадира по плечу. Роман оглянулся. Геолог скрестил руки перед лицом, как показывают на аэродроме летчикам: «Глуши мотор!». Бригадир кивнул и выключил перфоратор. Теперь надо было достучаться до Антона. До плеча его без табуретки не дотянешься, а откуда же в забое табуретка? Горобец поднял кусок доски от пешеходного настила и легонько огрел Кузнецова по спине. Тот недовольно повел плечами: мол, не мешай. Роман, рассердившись, замахнулся от души… но Антон повернулся и гаркнул, перекрывая треск перфоратора: «А?!!». Роман махнул доской: выключай! В тишине стало слышно, как по стене журчат поспешные ручейки.

— Ох, нехорошо, ребята, — прислушиваясь к лопотанию воды, проговорил главный геолог. — Ох, не нравится мне это место! Смотрите, сколько водяных косичек заплелось…

— Ну и что? — насторожился бригадир.

— У наших стариков поверье: если Хозяйка горы распустила свои водяные волосы по стенам забоя — жди беды, подземного потопа!

Проходчики прислушались. Тонко, словно озлившиеся комары, звенели струйки, падая со всех сторон, со всех сторон… А за стеной — шуршало. Будто там ходил кто-то…

А в это время…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Красная Шапочка

Две тонкие полоски скважин неудержимо двигались к темному «облаку». Переливаясь черными волнами, еще не успокоившись после погони за Шуркой и богатырем, водяное чудовище, дрожа от нетерпения, казалось, само тянулось навстречу проходчикам. Затаилось в засаде: вот-вот, еще чуть-чуть…

Шурка растерянно оглянулся на дядю Денежкина. Но тот смотрел в другую сторону. Может, он не хочет выходить к людям, показываться им? Как же тогда предупредить проходчиков? Без богатыря Шурке не проскочить сквозь камень, отделяющий его от забоя. Хоть и осталось совсем немного до скважин — рукой подать…

«Рукой подать. Рукой… — лихорадочно думал Шурка. — А что, если… Подставить руку. Сталь — не камень, рука сквозь нее не пройдет. Буровые зубцы разорвут ладонь. Брызнет кровь из скважины, увидят ее и тут же выключат перфоратор… Ну, Черёмухин, давай! Боишься? Считаю до трех! Раз! Два!..»

«Три» сказать Шурка не успел. Дрожь в камне унялась. Бурение остановилось.

— Гляди-ко, гляди! — удивленно воскликнул дядя Денежкин.

— …Хрм! Вижу. — Шурка внезапно охрип.

— Ну не вредная ли девчонка!

Шурка ошарашенно взглянул на богатыря. Тот, неодобрительно покачивая головой, всматривался куда-то в сторону от забоя.

— Какая! Еще! Девчонка!! — закричал Шурка.

— Знамо какая, — хмыкнул богатырь. — Али не видишь?

И Шурка увидел.

У боковой стены забоя, в камне, стояла, приподнявшись на цыпочки, вытянув шею и заложив руки за спину, тонкая высокая девчонка. Она с любопытством разглядывала что-то находящееся внутри тоннеля. Девчонка прикусила нижнюю губу, словно ей очень хочется рассмеяться, но она боится, что тем самым выдаст себя и ее тотчас же обнаружат.

Будто почувствовав щекой недоуменный Шуркин взгляд, она повернулась и… Ну конечно! Что еще можно ждать от девчонки! В тот же миг высунула язык, прыснула, фыркнула и кинулась прочь от забоя. Она проходила сквозь камень так же легко, как дядя Денежкин.

— Стой-ко, стой! — Богатырь ухватил ее длинной рукой за вьющиеся на поясе ленты.

— Пусти, дедко, не балуй, пусти! — засмеялась девчонка.

— Это ты балуешь, ты, а не я! — рассердился дядя Денежкин. — Ну, иди-ко поближе да держи ответ: что тут делаешь, пошто от работных людей хоронишься, чего еще выдумала, проказница?!

— Ой, дедко! — улыбаясь во весь большой рот, отвечала девчонка. — Я в «гори-гори ясно» играю. Вишь, гоняются люди за мной. А все не поймать им никак, не поймать! — Она вновь звонко рассмеялась.

— Тьфу! — в сердцах сплюнул каменный богатырь, и прозрачный хрусталик, сорвавшись с его губ, сверкающей пулей прошил глубоко вниз подземную толщу. — Да гори она ясно, такая игра! Погляди-ко, бессовестная, куда ты людей завела!

— А что? — округлила глаза девчонка. — Я сейчас им помашу, чтобы они поворачивали…

— Не успеют они повернуть, — хмуро сказал Шурка. — Соображать надо, полевой штрек — не трактор, на месте не развернешь.

— Если вы, мальчик, желаете мне что-то сказать, — поджала губы девчонка, ехидно делая ударение именно на слове «мальчик», — то для этого сначала надо познакомиться. Не соблаговолит ли многоуважаемый господин дедко Денежкин представить нас друг другу? — Придерживая кончиками пальцев края своей юбочки, она присела, скромно опустив ресницы.

— Во-о, у матери-то во дворце насмотрелась! — качая головой, пробасил дядя Денежкин. — Уж увольте, сударыня, этикетам твоим не обучен. Сами ужо познакомитесь, не королевичи.

— Шурка, — буркнул Шурка, глядя в сторону.

— Красная Шапочка, — прощебетала девчонка, снова приседая. — Можно сокращенно: Красочка. Это сокращение образуется таким способом, — деловито принялась объяснять она. — От первого слова в имени берутся четыре первые буквы и от второго — четыре последние. Вот вас, мальчик, как полностью зовут?

— Шурка Черёмухин, — проворчал Шурка. Он всё время настороженно косил глазом в сторону остановившихся шпуров: не затеют ли там снова бурение?

— Шур-ка Че-рё-мухин, — протянула девчонка. — По четыре буквы нельзя, этот способ я уже заняла, можно по пять, получится Шуркамухин. Шуркамухин!

— Я — Черёмухин! — рассердился Шурка. — А не Мухин. Ты мою фамилию не перевирай. У меня фамилия знаменитая. Она два раза на Доске почета написана: там, где папина фотография и где дяди Витина, поняла?

— Ну и пожалуйста! — обиделась девчонка. Но любопытство не дало ей обидеться надолго. — А чего это вы, господин Шурка Черёмухин, на меня смотреть не желаете?

— За «господина» получишь, — пообещал Шурка. — А во-вторых, я смотрю, чтобы опять бурить не начали. Ведь еще немного — и на воду наткнутся. Между прочим, твоя работа, — упрекнул он Красную Шапочку.

— Фи! — дернула она плечиком. — Подумаешь! Сейчас пойду и скажу им, чтобы не копали.

— Погоди, — остановил ее дядя Денежкин. — Прямо так из стены и выскочишь? Испугаешь людей-то!

— Я думаю, — рассудительно проговорил Шурка, — не испугает. Не такие у нас на шахте мужики, чтобы девчонки бояться. Их, по-моему, и лешим не напугаешь. Знаете что: выйдем к ним все вместе. Надо же рассказать, где вода, где руда…

Все трое взялись за руки. «И-и — раз!» — скомандовал дядя Денежкин. И они шагнули в забой.

А в это время…

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Комиссары идут первыми

А в это время Шуркин папа плавился от нестерпимого жара. Температура была, наверно, уже градусов восемьдесят. Михаил Петрович терпел. Деревянные стенки «плакали» смоляными слезками. Не выдержал напарник машиниста, с подвыванием и охая бросился за дверь. Машинист с удовольствием крякнул, не спеша спустился с прокаленной досуха полки и вышел из парной под прохладный душ.