Тузы за границей - Гейл Герстнер-Миллер

«Боже мой, что ей известно? На что она намекает?»

Он не успел придумать ответ. В ухе у него снова послышался голос Эми.

– К вам на крейсерской скорости приближается Проныра Дауне. Он из журнала «Тузы» – это развлекательное чтиво; редкостная дрянь, на мой вкус. Наверное, увидел Моргенштерн и решил послушать профессионала…

– Привет, народ, – вклинился во фразу Эми голос Даунса.

Грег на мгновение отвел взгляд от Сары и увидел перед собой невысокого и бледного молодого человека. Даунс нервно переминался с ноги на ногу и шмыгал носом, как будто подхватил насморк.

– Сара, киска, не возражаешь против еще одного репортера в вашей теплой компании?

Этот писака с его невыносимо грубыми и развязными манерами как будто почуял смятение, владевшее Хартманном. Ухмыляясь, он переводил взгляд с Сары на Грега, совершенно игнорируя спутников сенатора.

– Думаю, я сказала все, что хотела, – на данный момент, – ответила Сара.

Ее бледные глаза цвета морской воды были все так же прикованы к Грегу; лицо, благодаря ухищрениям с макияжем, казалось совсем детским. Потом она развернулась и пошла к Тахиону.

– Чертовски аппетитная крошка, а, сенатор? – Даунс снова кривил губы в наглой усмешке. – О, прошу прощения, миссис Хартманн. Эй, я же не представился! Проныра Даунс из журнала «Тузы». Я буду сопровождать вас в этом маленьком путешествии. Мы все будем, так сказать, в одной лодке.

Грег, провожавший глазами Сару, которая растворилась в собравшейся вокруг Тахиона толпе, понял, что Дауне как-то странно на него смотрит, и с усилием заставил себя отвести взгляд от женщины.

– Очень приятно, – сказал он журналисту.

Улыбка получилась деревянной. У Хартманна даже щеки свело.

Из дневника Ксавье Десмонда

1 декабря, Нью-Йорк

Наше путешествие начинается с дурного предзнаменования. Вот уже час нас держат на взлетной полосе международного аэропорта имени Томлина и все не дают разрешения на взлет. Неполадки, как нам сообщили, не здесь, а там, в Гаване. Поэтому мы ждем.

Нам предоставили «Боинг 747», который пресса уже окрестила «упакованным бортом». Весь центральный салон переоборудовали под наши нужды, и теперь вместо рядов кресел там находится небольшая медицинская лаборатория, зал для корреспондентов газет и журналов и мини-студия для их коллег с телевидения и радио. Самих журналистов разместили в хвосте. Они уже отлично освоились. Я побывал там полчаса назад и обнаружил партию в покер в полном разгаре. Салон бизнес-класса битком набит консультантами, ассистентами, секретарями, пресс-агентами и сотрудниками отдела безопасности. Первый класс предположительно зарезервирован исключительно для делегатов.

Поскольку делегатов всего двадцать один человек, мы болтаемся по салону, как цветы в проруби. Даже здесь мы упорствуем в своем разделении: джокеры держатся вместе с джокерами, натуралы с натуралами, тузы с тузами.

Хартманн – единственный из всех делегатов, который, похоже, чувствует себя как рыба в воде во всех трех группах. На пресс-конференции он тепло поздоровался со мной, а затем в недолгой беседе поделился своими надеждами на эту поездку. Да, этого сенатора трудно не любить. В пору его пребывания на посту мэра Джокертаун обеспечивал ему подавляющее большинство голосов в каждую избирательную кампанию, и неудивительно: ни один из политиков не работал так долго и упорно в области защиты прав джокеров. Хартманн дает мне надежду; он – живое доказательство того, что взаимное доверие и уважение между джокерами и натуралами действительно возможны. Он порядочный и честный человек, а в наши дни, когда фанатики вроде Лео Барнетта вновь раздувают ненависть и предрассудки былых дней, джокерам отчаянно нужны друзья среди власть имущих.

Доктор Тахион и сенатор Хартманн совместно возглавляют делегацию. Тахион прибыл разодетый в пух и прах, как корреспондент из черно-белых классических фильмов: в макинтоше с пряжками, пуговицами и эполетами и фетровой шляпе с крошечными полями, залихватски заломленной на одно ухо. Однако шляпу украшает красное перо длиной в целый фут, и я даже представить не могу, в каком магазине можно приобрести макинтош из жатого бархата кобальтового цвета. Какая жалость, что все те фильмы про иностранных корреспондентов были черно-белыми!

Тахиону хотелось бы думать, что он разделяет непредвзятое отношение Хартманна к джокерам, но это не совсем так. Да, он трудится не покладая рук в своей клинике, и никто не упрекнет его в недостатке сострадания, и сострадания искреннего – многие джокеры совершенно искренне называют его святым, героем, – но все же, когда знаком с доктором такое долгое время, правда, хочешь не хочешь, вылезет наружу. Где-то в глубине души он воспринимает свою самоотверженную работу в Джокертауне как искупление. Он изо всех сил старается скрывать это, но даже спустя столько лет в его глазах видно отвращение. Мы с доктором Тахионом, так сказать, друзья, давно знаем друг друга, и я твердо уверен, что он питает ко мне искреннюю привязанность, – но никогда, ни единой секунды, я не чувствовал, что он считает меня равным себе. Для доктора Тахиона я навсегда останусь джокером. А вот сенатор общается со мной как с человеком, причем я в его глазах – важная персона, он разговаривает со мной так, как мог бы разговаривать с любым другим политическим лидером, от которого зависят голоса его избирателей.

Интересно, чья это трагедия: Тахиона или моя?

Тахиону ничего не известно о моем недуге. Наверное, этот симптом свидетельствует о том, что наша дружба так же больна, как и мое тело. Все может быть… Он уже давно не мой личный врач. Мой врач – джокер, как и мой бухгалтер, мой адвокат, мой брокер, даже мой банкир: с тех пор как «Чейз» избавились от меня, мир изменился, и я как мэр Джокертауна обязан личным примером поддерживать борьбу с дискриминацией, коль скоро я ее и затеял.

Нам только что дали разрешение на взлет. Лихорадочное рассаживание по своим местам закончено, все застегивают ремни. Похоже, мне никуда не деться от Джокертауна, где бы я ни был: рядом со мной сидит Говард Мюллер – кресло специально подгоняли под его девятифутовый рост и немыслимо длинные руки. Он куда лучше известен под прозвищем Тролль и возглавляет отдел безопасности в клинике Тахиона, но я отмечаю, что он не уселся рядом с Тахионом среди тузов. Остальные трое делегатов джокеров: отец Кальмар, Кристалис и поэт Дориан Уайльд – сидят здесь же, в центральной секции салона первого класса. Что это: совпадение, предрассудок или стыд? Что собрало нас здесь, в креслах у окон? Боюсь, жизнь в шкуре джокера сделала нас всех чуточку ненормальными. Политики, наши и ооновские, сбились в кучку справа от нас, тузы – спереди (тузы явные, разумеется) и слева от нас. Но я вынужден прерваться: стюардесса попросила меня поднять откидной столик.