Заговор теней - Андре Олдмен

Все это великолепие несколько портала торчавшая над воротником клочковатая борода с набившимся лесным мусором.

В руках Хранитель сжимал два кривых меча с широкими, снабженными лунообразными выемками наконечниками — сталь клинков густо украшал замысловатый орнамент. Такими мечами (правда, попроще, без украшений) рубили головы преступникам в столице Вендии Айодхье. Вооружение довершал длинный кинжал с волнообразным лезвием и булава-шестопер, притороченная к поясу.

— Трепещи! — взревел Страж столь мощно, что из бороды его веером полетели репьи и сухие травинки. — Трепещи, ибо сила Индры пребывает во мне!

Он принялся бешено вращать мечами, превратив клинки в подобие радужных окружий и извлекая сталью гудение комариного роя. При этом Хранитель пустился в замысловатый медленный танец, поворачиваясь на все четыре стороны света и высоко подкидывая согнутые в коленях ноги.

Киммериец наблюдал это странное зрелище молча, поводя острием своего меча вслед за танцором, готовый отразить внезапное нападение Стража. Он видел нечто подобное в Айодхье, когда толстые вендийские вельможи, желая потешить дам молодецкими забавами, устраивали потешные поединки, предваряемые сходными телодвижениями. Правда, грации им не хватало, да и оружие было деревянным.

Хранитель же, казалось, готовился изрубить своего противника в мелкие куски. Он завывал, обратив к небу заросшее до самых глаз лицо, он сплевывал под ноги зеленоватые сгустки — не иначе жевал траву амок, придающую воину неукротимость и безжалостность к врагам — он выкрикивал имена многочисленных божеств, ни одного из которых его противник никогда не слышал, он рыл мягким сапогом землю…

Киммериец уже подумывал об отложенном луке, прикидывая, что сможет, пожалуй, всадить стрелу между глаз спятившего от вендийской жары и москитов тауранца и разом покончить затянувшееся представление, когда Страж вдруг застыл с поднятым лицом, потом воткнул мечи в землю и отер со лба пот.

— Улетел, каналья, — сказал он по-аквилонски, — к своим улетел, докладывать.

Варвар следил за ним настороженно, стараясь разгадать хитрость.

Хранитель отцепил булаву и бросил на землю. Туда же последовал кинжал.

— Вот что, — сказал бородач, снимая шлем с черными крылышками, — прежде чем ты меня убьешь, не желаешь ли выпить и закусить олениной? Мы успеем поболтать, пока вернутся птички…

Киммериец не отвечал и не опускал меч.

— Правильно, — печально молвил Хранитель, — глупо на слово верить… А только сам посуди: какой резон мне лукавить? Ну, отравлю я тебя своим вином или еще что, так мне за то кишки вырвут и на пальму эту сушиться повесят. Все, понимаешь, должно свершаться по обычаю. Соискателя следует прикончить в честном поединке или самому пасть. Про кишки я, конечно, для красного словца, но, если что не так, Садов Индры не видать мне, как своих ушей. Эти скоро здесь будут, тогда и сразимся.

— Кто «эти»? — нарушил молчание киммериец, отбрасывая меч: гордость не позволяла ему противостоять безоружному с обнаженным клинком в руках.

— Птички, — пояснил бородач. — Их глазами жрецы богини Хали взирают с небес на дела земные. Если что не так, карают, А карать они умеют, уж поверь старому неудачнику…

— Положим, я тебе верю, да только чудно: не слышал, чтобы враги прежде смертельной драки потчевали друг друга олениной.

— А, — махнул рукой Хранитель, — встретил я тебя как должно, поплясал, мечами помахал… Соглядатай крылатый доволен остался, а речей хайборийских жрецы здешние, мыслю, не разбирают. Пока они сюда слетятся, мы с тобой можем поболтать запросто. Что-то глянулся ты мне, киммериец, посему поведаю тебе нечто занимательное, а там уж твое дело решать: биться ли нам, рвать ли золотой орех или так оставить. Я-то ладно, другого дурака подождать могу, дольше ждал, а твое дело молодое, чего зря пропадать. Осталась же у меня баронская честь, в самом деле!

— Так ты барон? — недоверчиво хмыкнул варвар.

— Рогар Безголовый, младший сын Гайварда Толстого, чья усадьба и поныне стоит, надеюсь, в Урочище Гнилого Дуба, что в провинции Тауран, в трех днях на закат от Танасула, — церемонно поклонился лесной затворник. — Слыхал, небось, о моем папаше?

— Нет, — сказал северянин.

— А зря, — обиделся тауранец. — Достойный был человек, хоть и не дал мне ни гроша. А тебя как величают?

— Зови меня Конан-варвар.

Рогар Безголовый снова закатил глазки, поцокал языком и сказал:

— Не тот ли ты вождь афгулов, который спас Деви Жазмину, повелительницу Вендии, из лап Черных Колдунов?

— Я спас, — сказал киммериец без ложной скромности, — что, птичка напела?

— Недорослик один наболтал, — сказал Рогар, — они повсюду шатаются, недорослики эти, все знают. Только у меня и развлечений, что якшей лупоглазых послушать. Ладно, пойдем закусим, я олениху утром подстрелил, а винцо у меня из сока красной лианы, не хуже пуантенского будет.

Прикинув, что Хранитель и вправду не станет рисковать Садами Индры, куда по местным поверьям отлетали души достойных, киммериец решил принять приглашение. Что может быть лучше доброго куска оленины и кувшина вина перед схваткой? Признаться, от соленого черепашьего мяса, которым он запасся в столице, уже першило в горле, а пальмовое вино вышло еще вчера. Истинный киммериец не откажется от угощения, даже если его предлагает приспешник Нергала! Если, конечно, угощающий первым отведает питье и кушанье.

Об этом Конан и сказал младшему сыну тауранского барона, когда они уселись на кое-как сшитых кожаных подушках в лачуге Хранителя за плоским камнем, служившим столом.

Рогар с усмешкой отхлебнул прямо из мехов, оторвал зубами изрядный кусок оленьей ножки и протянул вино и мясо своему гостю.

— Я мог бы пустить тебе стрелу в спину, когда ты разглядывал золотой орех, — значительно молвил он, освобождаясь от громоздких наплечников с крашеными рогами. — Куда как проще, и выпивкой делиться не пришлось бы.

— Спина у меня широкая, — кивнул варвар, отхлебывая из мехов. Вино было хуже пуантенского, но гораздо крепче. — Однако и в нее попасть надо. А из твоего лука только голубей дурных стрелять. Сам делал?

— Все этими вот руками, — показал барон свои заскорузлые ладони, предварительно отерев олений жир о шелковые дхоти, — и самострел смастерить, и дичь подстрелить, и дрова собрать, и воду из реки натаскать. О великий Асур и семь дочерей небесных, видно, недаром прозвали меня Безголовым: сидел бы сейчас в родительской усадьбе, хоть и на вторых ролях, а все в тепле да холе!

— Так чего понесло тебя за тридевять земель? — поинтересовался киммериец.