Тень Галилеянина - Герд Тайсен

Вот как, значит, получилось с его водопроводом. Он хотел привлечь к себе симпатии и добился противоположного. А я, выходит, должен теперь ему помогать? Вести для него более успешную пропаганду? Волнение, которое послышалось было в голосе Пилата, сразу же улетучилось, когда он заговорил снова:

– Затея обернулась неудачей. Но, несмотря на подобные неудачи, мы должны и дальше делать все, чтобы на этой земле утвердился мир. Для этого есть предпосылки. И уверенность вселяют в меня две вещи. В первую очередь, проверенные временем принципы римской политики в отношении покоренных народов. Секрет своего успеха здесь мы видим в умении превращать вражду в дружбу. Ибо есть ли у римского народа более надежные союзники, чем те, кто были раньше его злейшими врагами? Чем бы сегодня была империя, если бы дальновидность не слила воедино победителей и побежденных?[15] А евреи не всегда были нашими врагами. Напротив: именно в качестве наших союзников вы освободили себя из-под власти сирийских царей.[16] С нашей помощью вам удалось тогда сохранить свою самобытную религию и культуру. Только позднее, когда уже соседи попросили у нас защиты от ваших посягательств, вы оказались под нашей властью – и как раз вовремя, потому что мы смогли воспрепятствовать гражданской войне, которая вот-вот готова была разразиться и которая ввергла бы вашу страну в пучину бедствий.[17] Но даже в этих условиях мы сумели сохранить вашу религию в неприкосновенности! Такова будет наша политика и впредь: уважение к вашей религии, вашему богу, вашим обычаям и вашим маленьким слабостям. Мы уважаем и то, чего не разделяем. Единственное, чего мы ждем, – это чтобы и вы со своей стороны уважали то, что свято для нас, чтобы и вы относились с пониманием к тому благоговейному трепету, который наши солдаты испытывают перед императором, и позволяли каждому поклоняться его богам. Уважение должно быть взаимным.

И мое второе соображение. Из бесед с вашими главными священниками я знаю, что вы в принципе принимаете наше правление. Бог уже давно позволил, чтобы власть над вами имели другие народы: вы были под вавилонянами, под персами и под греками, – так отчего же теперь не покориться римлянам, которые гораздо скорее готовы идти навстречу покоренным народам, чем все мировые державы до них? Вы говорите: «Все, что происходит, управляется тем единым Богом, которого почитают в Иерусалиме».

Он замолчал, словно хотел дать мне время подумать.

– А это значит, что вы должны признать: ваш бог пожелал, чтобы ту независимость от сирийцев, которую вы с нашей помощью получили, вы теперь из-за нас же и потеряли.[18] Нет никаких причин, почему еврейский народ не может признать нас властелинами мира – тем более что мы согласны считаться с тем, что, в отличие от прочих народов Востока, вы не можете почитать императора как бога.

Так что в принципе здесь могло бы и не быть особых проблем. Однако на деле мы сталкиваемся с большими сложностями. В первую очередь такая вещь: то, что нам говорят ваши первосвященники, не всегда совпадает с тем, что движет народом. Судя по всему, именно сейчас в вашей религии многое меняется. В народе идет брожение. Все время возникают новые течения и новые идеи. Пророки и проповедники ходят по стране. Нам трудно разобраться в новых движениях. Вашим первосвященникам немногим легче. На некоторые слои населения они и вовсе утратили влияние. Но как раз от этих слоев и зависит стабильность в стране! Нам нужны сведения о них. Мы готовы, если на то пошло, отнестись с пониманием к их религиозным чувствам и не прибегать без необходимости к крайним мерам. Но для этого нам нужно знать, что происходит в народе. Советчиков в том, что касается официального иудаизма, у нас достаточно. Нам нужен кто-то лучше осведомленный о настроениях в народе. Только в этом случае, располагая дополнительной информацией, мы сможем разрешать конфликты в самом зародыше.

– Но почему вы выбрали для этого именно меня?!

– Ты образован. Ты говоришь и на нашем, и на их языке. Ты разбираешься как в вопросах иудаизма, так и в нашей религии. Ты происходишь из семьи, сочувственно настроенной к римлянам. Ты не фанатик. Ты сторонник мира. Одно то, что у вас в пристройке стоит маленькая статуя божества, располагает в вашу пользу. Я уже давно велел найти такого, как ты. Ты – именно тот, кто нам нужен!

– Но я не хочу!

Я и в самом деле не хотел. Для меня это была бы невыносимая двойная игра. Моя дружба с Вараввой и моя работа на римлян: как прикажете привести их к общему знаменателю? Так легко можно попасть между двух стульев. Пилат же спокойно сказал:

– Подумай: в любом случае, тебе это с рук не сойдет. Даже если тебя оправдают. Мне стоит лишь обмолвиться в Кесарии, что мы подозреваем тебя в связях с террористами. Вряд ли это пойдет на пользу твоей торговле. Ты разоришься. И твой отец тоже.

Шантаж, в чистом виде шантаж! Я поймал себя на том, что мной овладевает глубокое чувство презрения. У власть имущих все сплошная тактика. Один голый расчет. Их истинные чувства и точка зрения всегда остаются в тени. Ясно только одно, что они всегда стремятся удержаться у власти! Угадал ли Пилат мои мысли? Он заговорил снова:

– Попробуй найди в этой стране человека, который что-то сделает для нас без шантажа! Ты, скорее всего, считаешь меня страшным человеком. Вот и другие тоже принимают меня за чудовище. Недавно я слышал, что александрийские евреи так говорят о моем правлении; что это, дескать, сплошная цепь подкупов, насилия, разбоя, злоупотреблений, оскорблений, казней без суда и следствия, беспрерывных и невыносимых жестокостей.[19] Признаю: ради мира я иду на многое. Но все-таки не такое же я чудовище!

Он усмехнулся. Наверное, сам заметил, что его слова прозвучали не очень-то убедительно. Хотя, может быть, и тут был свой расчет. Я попытался выиграть время:

– Но с какой стороны мне подобраться ко всем этим религиозным движениям?

– У него ни в коем случае не должно было складываться мнение, что у меня уже есть необходимые связи.

– Не беспокойся. Пока ты некоторое время еще пробудешь в тюрьме. С тобой будут хорошо обращаться. Ты получишь все, что нужно. Одновременно мы позаботимся о том, чтобы кругом поползли слухи: римляне держат в тюрьме юношу, удивляющего всех своей стойкостью и верностью иудейской вере. Ему приходится несладко, но он, несмотря ни на что, открыто заявляет, что римляне не по праву находятся в этой стране, принадлежащей одному Богу. Короче говоря, создадим тебе ореол святого мученика. Потом мы тебя выпустим, и тогда все благочестивые евреи проникнутся к тебе доверием. Ты должен будешь всего-навсего поездить по стране и написать отчет о религиозных настроениях в народе. Нас интересует все, что может как-то угрожать политической стабильности, все, что ставит под угрозу нашу власть. Мой помощник Метилий, с которым ты уже познакомился, разъяснит тебе твою задачу. Он поделится с тобой сведениями, которыми мы на данный момент располагаем. Ну как, по рукам?

– Я бы хотел еще подумать.

– Хорошо! Думай. До завтра. И помни: что бы там ни говорили обо мне, я не чудовище.

Его лицо вновь исказила усмешка. Неужели разговор на этом закончится? Нет: помолчав, Пилат снова обратился ко мне.

– В протоколе я читал о статуях во дворце Антипы. Ты видел их своими глазами?

– Да, но есть и другие люди, которые их видели.

– Ну и лицемер! Ставит у себя изображения зверей и тут же протестует, когда я в своей резиденции в Иерусалиме велю установить щиты с именем императора.[20] Это, видите ли, идет вразрез с вашими законами! Во всем сплошное лицемерие: вокруг моих монет с безобидной жертвенной символикой подняли крик,[21] зато храмовый налог требуют платить одной только тирской монетой! И что же мы видим на этих монетах? Бога Мелькарта! Идола![22] Во дворе Храма все деньги меняют на эти монеты с божком. Порой, проходя храмовым двором, мне хочется опрокинуть столы менял! И по поводу этих денег никто не поднимает шума! Вокруг же моих безобидных медяков они устраивают страшный скандал!

Говоря, Пилат все больше распалялся гневом. Он словно забыл о моем присутствии. Но в следующую же минуту он опять повернулся ко мне. Его голос снова зазвучал рассудочно, холодно и мертво. От его голоса мне стало страшно:

– Хорошенько подумай, перед тем как решать! И не забывай: я не чудовище, что бы кто ни говорил. Я всего лишь римский префект, который хочет, чтобы во вверенной ему стране царил мир.

Меня увели, и я снова оказался в своей темной камере Мне показали путь наружу. Но путь кончался тупиком. Я сидел в ловушке. Я проклинал свое бессилие и в отчаянии вновь воззвал к Богу своих отцов:[23]

«Избавь нас, Боже, от этих проходимцев!Порядочных людей не осталось.Нет больше ничего человеческого.Сильные мира сего морочат нам голову пропагандой.Они смеются над нами.С их губ сходят прекрасные речи,Но мысли их – о том, как поработить нас.Они говорят о мире и грозят оружием.Они произносят слова о терпимостии думают о своей власти.Сделай так, чтобы они захлебнулись своими речами,Своими продуманными словами,Которые звучат так по-государственномуИ нацелены переломить нам хребет.Уничтожь дерзость их властиИ цинизм их правления.Скажи, Господи:«На защиту угнетенных,На защиту заключенных в тюрьмыХочу Я подняться,Хочу спасти тех,Кто тщетно вздыхает по свободе!»Боже, Ты охранишь и защитишь насОт преступников и диктаторов!Ты наша опораМежду людьми, для которых ничто не свято!Наглость ширится среди людей.Но Твое слово твердо,Свет во тьме!».

Многоуважаемый коллега Кратцингер,