Меценат из ментовки - Александр Чернов

Было душно, а в до отказа забитой пассажирами машине, вдвойне. В горле у капитана пересохло, и он попросил водителя остановиться у магазина.

― Пойду водички куплю, ― сказал он майору, вышел из машины и направился к небольшому одноэтажному зданию с красочно оформленной витриной.

Вскоре Лысенко вернулся с полуторалитровой пластмассовой бутылкой минеральной воды и двумя пластиковыми стаканчиками. Усевшись в машину он отвернулся и как-то подпольно, будто разливал водку в неположенном месте, стал наполнять стаканы и подавать их присутствующим. Выпили все за исключением Привольнова.

― Брезгуешь? ― спросил его капитан.

Жорик пожал плечами.

― Да нет. Не хочу просто.

― Как знаешь.

Лысенко, по-видимому, ужасно мучила жажда. В бутылке оставалось еще с пол-литра воды, и он с жадностью выпил ее прямо из горлышка.

― Сушняк мучит, ― сказал он причмокнув, и положил пустую бутылку под ноги. ― Перебрал вчера малость. День рождения у приятеля справляли. Ну, давай, Виталик, жми на газ, а то что-то жарковато становится.

«Жигули» вновь тронулись в путь. Пять минут спустя прибыли к конечной цели своего путешествия.

Кафе располагалось неподалеку от дороги на пригорке. Это была типовая из стекла и бетона столовка-стекляшка, каких в советские времена десятками понастроили по всему городу. Со временем столовки стали нерентабельными и их выкупили предприимчивые люди под частные кафе и бары. «Аладдин», ранее именуемый в народе «Тараканчиком», ибо в нем собирались окрестные работяги, которые напивались там, и расползались по домам чуть ли не на карачках, будто тараканы ― достался армянину Мише, в свое время чемпиону страны по вольной борьбе. Новый хозяин быстро наладил работу в кафе и вскоре «Аладдин» стал давать приличную прибыль. Вечерами в нем, танцевали полуголые девицы, в зале собирались мелкие предприниматели, торговцы и прочая небогатая публика, а на закрытой для обычных посетителей половине кафе тусовались вызывающие у Миши доверие люди, в том числе и принадлежащие к криминальной среде личности.

Машину припарковали на крохотной стоянке перед кафе. Виталий остался в автомобиле. Остальные стали выбираться из салона. Конвойного, по-видимому, укачало. Он был красный, осовелый, и пока шли к входу в «Аладдин» с трудом передвигал ноги.

«Аладдин» начинался с фойе с гардеробом в углу. Дальше шел бар, за стойкой которого находилась миловидная девице в униформе. Из бара посетители попадали в зал. Все стекла в нем были наглухо задрапированы не пропускающей свет прорезиненной материей, отчего находящимся внутри невозможно было распознать какое время суток стоит на улице. Уловка Миши, впрочем, древняя, как сам мир ― посетители теряли чувство времени и засиживались в «Аладдине» дольше, чем планировали. Четверть зала занимала сцена, декорированная под сад. В нем было много всяких стекляшек, блестяшек и всевозможных украшений из папье-маше в виде птичек, развешанных по деревьям и фруктов, а с потолка свисал серебристый полумесяц. Остальные три четверти зала были заставлены прямоугольными, крытыми малиновым сукном столами со стоявшими на них лампами с абажурами. Кроме настольных ламп свет давали развешанные елочные гирлянды, а обклеенный осколками зеркала шар с направленным на него прожектором, создавал иллюзию звездного неба. А, в общем и целом, кафе «Аладдин» с его мишурным блеском напоминало смесь ярмарочного балагана с планетарием.

Посетителей в этот час в зале не было, однако неизвестно для кого гремела музыка:

Тут кому-то он кум, там кому-то он зять,Человек он такой, он не может не красть.Царь Горох воровал, царь Иван воровал,А за ж… меня да на лесоповал…

― Воруй, воруй, Россия! А то ведь пропадешь.Воруй, воруй, Россия! Всего не украдешь.

Рядом со сценой стоял невысокий плотный мужчина кавказской наружности одетый в спортивный костюм. Мощная накаченная шея и сломанные уши выдавали в нем бывшего борца. Он отчитывал стоявшего на возвышении хрупкого парнишку с еще по-детски нежным лицом.

― Сколько тебе раз придурку говорить, чтобы не гонял целый день одну и ту же кассету! ― орал мужчина, держа на отлете руку с таким видом, будто собирался отвесить парню оплеуху. ― Или ты не понимаешь не хера?! Если ты такой тупой, то убирайся к гребанной матери из кафе на улицу машины мыть! Ты понял меня, идиот?!..

Бледный как полотно парень, испуганно заморгав, кивнул:

― Понял, дядя Миша, понял.

― И сделай эту долбаную музыку потише, урод! ― рявкнул мужчина. ― Почему я должен перекрикивать ее?!..

Парнишка метнулся к стоявшему в углу сцены усилителю, и гремевшая музыка зазвучала тише.

― Как Карабас Барабас в своем театре кукол, ― негромко сказал капитану майор и, повысив голос, позвал: ― Миша!

Хозяин заведения обернулся к стоявшим у входа людям всем корпусом, ибо не мог поворачивать шею, так как на ней был фурункул, заклеенный полоской широкого лейкопластыря. Его выражающее гнев лицо подобрело. Он раскинул руки и с видом радушного хозяина направился к гостям.

― Товарищ майор! Товарищ капитан! ― заговорил он издали. ― Опять к нам?! Ну, проходите, проходите! ― и, оправдываясь за хамское поведение с парнишкой, слегка смущенно сказал: ― Да вот, два дня не было меня, пацаны и распустились. Воспитывать приходится. Чем могу помочь?

Майор кивнул на Привольнова.

― Да выводка у нас сегодня по плану. Привезли место преступления показать. В комнате ничего не трогали?

― Нет, как можно! ― Миша наконец-то удостоил взглядом Жорика. ― Ну, что, подлюка, попался? ― спросил он злобно. ― Натворил ты у меня делов. Всю клиентуру распугал. Дали бы мне волю, я бы тебе шею свернул.

― Я бы тебе сам свернул, ― бесстрастным тоном произнес Привольнов, ― только за то, что ты так с людьми разговариваешь.

В маленьких черных глазках хозяина «Аладдина» зажглись недобрые огоньки, однако он подавил в себе гнев и с язвительной улыбкой сказал:

― В любое время готов встретиться с тобой в честном поединке.

На что Жорик вяло ответил:

― Бог даст, встретимся.

― Если бог и даст, ― хмуро заметил майор, ― то свидитесь вы лет эдак через пятнадцать, а то и через двадцать. Думаю, именно такой срок определит тебе, Привольнов, суд за совершенные тобой преступления. Иди, давай! ― и Ковалев легонько подтолкнул Жорика по направлению к двери, ведущей на закрытую для посторонних территорию кафе.

Возглавляемая Мишей процессия двинулась по лабиринтам «Аладдина». В небольшом зале, где стояли два бильярдных стола, находились четверо мужчин. Они остановили игру и с удивлением уставились на проходившую мимо странную компанию.

― Все в порядке, граждане! ― сказал им майор. ― Не отвлекайтесь.

Процессия гуськом втянулась в следующие двери. Наконец оказались в длинном коридоре, в конце которого располагалась дверь, выходившая на задний дворик.

Майор остановился.

― Расскажи-ка нам, Миша, еще раз, ― потребовал он, ― о том, где ты был и что делал в момент нападения на твое кафе.

Остановился и хозяин заведения.

― Вот в этом кабинете я был, ― он указал на дверь, декорированную под грубо оструганные доски. ― Знакомые здесь вечеринку устроили, ну и пригласили. Я зашел на пару минут, а тут выстрелы и начались.

― Что вы сделали?

― Выскочил из кабинета. Я не знал в какой именно комнате стреляли и остановился в растерянности. Тут открылась предпоследняя справа дверь, из нее вышел человек в маске и направился к выходу. По дороге он разминулся с официантом Димой, а затем вышел на улицу.

― Вы не погнались за ним? ― полюбопытствовал следователь.

Миша посмотрел на майора как на ненормального.

― Нет, конечно. У него же автомат в руках был. Я сразу же из кармана сотку достал и позвонил в милицию.

― А скажите-ка, Миша, ― сузил глаза майор, отчего вид у него стал заговорщицкий. ― Не похож ли этот человек на того самого убийцу?

― Я в лицо его не видел, ― изрек хозяин заведения и окинул Привольнова задумчивым взглядом. ― Врать не буду. А вот сзади похож. Очень похож. Этот факт я подтверждаю.

Следователь многозначительно посмотрел на Жорика и скомандовал:

― Пойдем дальше!

У последней справа по коридору двери остановились. Миша повернул в замке ключ, Ковалев сорвал с двери приклеенную полоску бумаги с печатью, и компания ступила в кабинет. Все здесь оставалось на тех же местах, что и после убийства. Ну не все конечно. Трупы были убраны, кровь замыта, однако на полу все еще оставались очерченные мелом контуры тел. Убрали и остатки пищи, которую употребляли незадолго до смерти убитые. Остальное не трогали. Один стул стоял у стола, два других валялись на полу. Уныло свисала с потолка лампа с перекошенным абажуром, картины, украшавшие стены, упали, кругом осколки битого стекла, посуды и следы от пуль.