Современные дети и их несовременные родители, или О том, в чем так непросто признаться - Ирина Млодик

А ведь в этом возрасте ребенок еще только учится управлять собой, и ему трудно, а часто и невозможно отвечать еще за кого-то. В три года он хочет и даже часто требует что-то сделать сам, но реально не всегда может, и его первые попытки самостоятельности вовсе не означают, что он должен овладеть этим на уровне взрослого человека. Он только начинает осваивать навыки самоконтроля, только пробует управлять собой и ситуацией, только осваивает причинно-следственные связи, совсем еще логически не понимая, что это такое.

Трагедия, или, во всяком случае, драма, состоит в том, что наши отношения с детьми в точности копируют отношения с нашим «внутренним ребенком», которые, в свою очередь, повторяют модель отношения взрослых к нам, когда мы сами были детьми. И если мы во времена своего детства не прожили адекватно какой-то возраст, не решили какую-то важную возрастную задачу, то и своим детям с большой степенью вероятности не позволим это сделать, если, конечно, не займемся самоисследованием и не проработаем то, что по каким-то причинам нам не удалось сделать в свое время.

Если вас в детстве заставляли заниматься музыкой и уроками, в то время как другие мальчишки гоняли мяч во дворе, то в ваших отношениях с ребенком есть два варианта развития событий. Вариант первый: вы и вашего сына засадите за уроки и с негодованием будете встречать любые его попытки увильнуть от этого занятия. Вариант второй: настрадавшись в собственном детстве, вы начнете его «спасать», совсем не уделяя внимания учебе, обесценивая этот процесс и осуждая мальчика (или девочку) за «ботанизм», если таковой с ним случится. И в том и в другом варианте вы скорее будете руководствоваться последствиями собственной детской травмы, чем реальными потребностями ребенка в реальном времени.

Не отдавая себе отчета в том, что большинство родительских намерений исходит из незавершенных отношений родителей со своим «внутренним ребенком», вы рискуете совсем потерять контакт с реальностью ваших детей, заменяя ее собственной прошлой реальностью, не имеющей отношения к другому маленькому, хоть и очень похожему на вас, человеку. Перефразируя известную шутку «Если в детстве не было велосипеда, а теперь есть «Бентли», то… велосипеда в детстве все равно не было», можно сказать: «Если в детстве у вас не было «Бентли», а у вашего ребенка он теперь есть, то в вашем детстве его все равно не было». Недостатки, провалы и «дыры» вашего детства не восполнятся тем, что все это вы дадите собственному ребенку. Они также не закроются от того, что и его вы лишите того же. Это несправедливость, которая с вами уже случилась, и ее никак не исправить. Ее можно только осознать, попечалиться и присвоить себе как некий опыт, с которым вы в итоге как-то справились.

К сожалению, в нашей коллективистской культуре очень прочно сформировалось представление о том, что «я – такой же, как все». Из этого незамысловатого послания последовал простой вывод, также въевшийся в наше сознание: «все – такие, как я». Это породило в нашей культуре и психологии много сложностей, и одной из них является невозможность воспринять другого как Другого. Мы сознательно и бессознательно начинаем считать всех вокруг устроенными точно так же, как мы сами, и не желаем видеть и замечать очевидных различий. Для нас становится болезненной и травматичной встреча с отличиями Другого. В итоге неспособность увидеть в другом человеке существо иного пола, возраста, вероисповедания или просто имеющее отличные от наших черты характера приводит как минимум к потере контакта, а как максимум – к болезненным деструктивным конфликтам, разрывам, потерям. Если с друзьями, знакомыми, партнерами и даже супругами мы можем расстаться, не придя к принятию Другого, то куда деваться нам от собственных детей? И что делать с невозможностью принять их отличия и особенности?

Как ни грустно, собственных детей воспринимать как отличающихся от нас, Других, особенно трудно. Ведь они генетически являются нашей частью, растут в нашей семье, впитывая наши традиции, ценности, правила, устои. Все это создает иллюзию того, что, решая вопрос «как было бы лучше для него», мы часто неосознанно, но крепко опираемся на представление «как бы это было лучше для меня», часто совершенно вынося за скобки нашу разницу в возрасте, несовпадение потребностей, отличия в характере и совершенно другой контекст времени и ситуации, в котором растет наш малыш.

Попытаться понять своего ребенка, присматриваться к нему, изучать его, наблюдать за тем, как он меняется, значительно сложнее, чем выбрать простую опору: «это сработало со мной, когда я был ребенком, сработает и с ним». Вот только с тем, что опора эта обладает мнимой крепостью и выстроена на зыбучих песках, вы столкнетесь не сразу, а столкнувшись, будете немедленно поглощены малоосознаваемой тревогой, которая начнет подсказывать вам, как немедленно «привести в соответствие» ребенка, так некстати отличающегося от ваших ожиданий.

Неспособность видеть и уважать другого Другим (если речь идет о ребенке) проистекает не только из ошибочного убеждения, что он – наше продолжение; здесь работает также и такой механизм, как слияние. У многих из нас любовь и близость ассоциируются с похожестью. Влюбленные ищут сходства во взглядах, предпочтениях, представлениях и, когда находят, радуются, что нашли «своего человека». Видение того, что мы думаем одинаково, любим одно и то же, рождает в нас ощущение, что мы близки, что мы – единое целое. Это рождает иллюзию близости, безопасности, единства. И где-то здесь нарушается граница, и слияние начинает путаться с любовью. Влюбленные, так же как и люди, живущие в семье, начинают болезненно реагировать на отличия.

«Ты чувствуешь по-другому, чем я, у тебя другое мнение, ты не можешь угадать, что со мной, – значит, ты перестал меня любить!» Многие матери так и говорят своим детям: «Ты не хочешь сделать то, о чем я тебя прошу, значит, ты меня не любишь, значит, мать тебе уже не нужна!» Тем самым они превращают отличия и несогласия в основание для построения манипулятивной конструкции: «если ты не думаешь, как я, то ты меня и не любишь», вызывая у ребенка чувство вины, которое он совсем не заслужил. При этом они не осознают, что счет «за нелюбовь» можно предъявить в этом случае скорее к себе самим, не желающим понять и услышать своего ребенка, увидеть его своеобразие и уважать его индивидуальность.

Часто различия вызывают в нас слишком много чувств. От раздражения до тревоги, от изумления до ярости, вызывающей только одно стремление: сделать того, кто вам так дорог, очень похожим на вас, истребив отличия, приспособив «под себя» или разрушить. Отсутствие различий – это иллюзия контроля, управляемости, безопасности. Наличие их – непредсказуемость, беспокойство, необходимость совершать выбор, а не действовать автоматически или привычным образом.

Различия бросают нам вызов, они требуют от нас размышления, исследования, принятия. Они позволяют нам лучше узнать самих себя и лучше узнать других людей. И вместо того чтобы использовать такой шанс для своего развития, для узнавания чего-то нового о себе и мире вокруг нас, мы стремимся их истребить, тщательно шлифуя выделяющееся и непохожее, пытаясь сделать из маленького Другого копию себя. И добро бы еще мы сами были само совершенство…

«Найди десять отличий»

Бужу сына в туалет и, чтобы убедиться, что проснулся, спрашиваю:

– Кто я? Данил, знаешь, кто я?

– Девочка, – отвечает он, – и скорее всего старшая по званию.

Именно такое задание дается в детских книжках-развивалках для тренировки внимания. Две очень похожие картинки, а в них десять незначительных отличий. Дети делают эти задания обычно с большим удовольствием. А для меня эти картинки – метафора того, что периодически стоило бы делать каждому родителю. Картинки кажутся на первый взгляд очень похожими. Но отличия все же существуют, и требуется внимание и усердие для того, чтобы их найти. Было бы очень полезно каждому взрослому время от времени находить десять отличий между собой и собственным ребенком, на первый взгляд так же похожим на вас, как картинки в тех книжках.

Так трудно бывает объяснить родителям, а также мужчинам и женщинам, попавшим в семейный кризис, что любовь – это не истребление непохожего, а узнавание и уважение различий, которые позволяют каждому из нас все больше становиться самим собой.

В родительской ситуации бессознательное желание вырастить ребенка, похожего на маму или папу, объяснимо. Если допустить, что мы растим совсем необычного человека, то у нас возникает тревога, как мы можем справиться с передачей опыта, ведь мы имеем только тот опыт, что проживали сами. А значит, в случае возникновения затруднений у нашего слишком необычного ребенка мы рискуем оказаться беспомощными, не справиться, не помочь. Это страшно, учитывая, что мы отвечаем за него и любим. С другой стороны, родители, идущие «от обратного» и желающие, чтобы ребенок делал со своей жизнью что-то, совсем противоположное тому, в чем они росли сами, тоже ставят перед ним трудную задачу, поскольку ребенку негде взять пример, модель того, как жить и поступать совершенно по-другому.