Радиомолчание (СИ) - Скобелев Сергей

Тишина, изредка прерываемая треском радиосигнала. Наконец майор ожил, стараясь отвечать тоном как можно более лояльным.

— Гарнизон не поможет. В момент нападения там примут удар на себя.

— Какого хрена, Стеценко?!

— А вы знаете, что в Пепелище активизировались батальоны единых?! — поддался истерике офицер. — И что на наших улицах творится, знаете? Я вас уважаю, эмиссар, но мне нечего вам сказать. Не до вас сейчас. Пограничники переходят под ваше подчинение. Делайте, что считаете нужным. Конец связи.

Сколько Егор ни пытался пробиться в эфир, Генштаб не принял ни одного сигнала. Частоты эмиссаров перестали работать, не говоря уже о пограничных. Становилось ясно: их бросили на погибель. Одних, в окружении пятидесяти головорезов, без инструкций и указаний. Оставили, как ненужный мусор. Как золу на месте угасшего кострища.

Казалось бы, наступил момент всеобщего беснования, но солдаты ни слова не вымолвили в адрес начальства, ни одного привычного военному слуху выражения. Они всё поняли; последняя надежда сгорела в крематории и обратилась в пепел. В миг не стало злости; её место заняла давящая изнутри пустота. Сжимающий сердце вакуум.

— Даже если оставим форпост и двинемся к гарнизону, они достанут нас раньше, — сдавленно озвучил мысли Андрианов. — Мы не можем уйти.

Они понимали: будь хоть малейший шанс отступить, командир всё равно остался бы на передовой, а подчинённые встали в ряд с ним.

— Наступают, — пренебрежительно тихо, будто надсмехаясь над развернувшейся ситуацией, бросил Альпиец. Ствол винтовки медленно описывал кривую, держа кого-то на краю пропасти в ад. — Начинать?

Враг приближался. Как и предсказывал Пустынник, группами-тройками по всем возможным участкам. Боевики проведывали маршруты, часть из которых заведомо упиралась в минные поля. Однако для обороны этого было недостаточно. Как выяснилось чуть позже, у террористов были миноискатели.

— Подпусти и отработай по тыловым, — приказал командир. — Возьмём на себя ближних. Эх… Егор, бросай своё радио. Пойдём принимать гостей.

В этом акте театра боевых действий их было пятеро. Поверх бронежилетов рядами уложены в разгрузках запасные магазины и осколочные гранаты. Оружие направлено в сторону туманного занавеса, из-за которого выбегали и рассредоточивались по болотам головорезы. Солнце стремилось занять небесную высоту, они — колокольную. Пятьдесят накаченных химией убийц — личная армия кровожадного шейха — подступали к монастырю: пока что ещё живому оплоту на пути захватчиков. Тёмные пятна неутомимо приближались к цели, огибая минные поля и пробивая дороги среди болотного камыша. Даже надежда задержать противника сгорела в ненависти войны.

Насреддин приоткрыл двери: для «Печенега» требовалось свободное пространство. Никита и Егор заняли позиции у окон по правую сторону от входа, Пустынник — по левую. Грохотом пронёсся по стенам монастыря первый выстрел: Альпиец вступил в игру. Пока что преимущество было на стороне пограничников, но стоит джихадистам приблизиться, и фора обратится в пепел. Их попросту «зальют» короткими очередями. Второй, третий, пятый — снайпер методично вычищал наступательные группы, но одной его винтовки было явно недостаточно. А после подтвердились опасения Пустынника: со страшным свистом пронёсся в считанных метрах от стен монастыря заряд из гранатомёта.

Они показались на линии огня почти одновременно: разрозненные группы по три-четыре бойца. Ненавистный камыш прикрывал их, и джихадисты об этом знали. Ползя в глине, они то и дело открывали огонь, прикрывая собратьев, пока те занимали позиции за полусухими стеблями у краёв болот. Стрельба было неприцельной; пули уходили в стороны, выбивая каменную крошку из стен. Правда, пару искр из решёток-арматур всё же высекли.

Егору было страшно. Парень жался к стене, изредка отстреливаясь и не попадая. Тень молельного зала скрывала выступившую на лице истерию, будто не хотела распространять панику среди матёрых вояк. Он стонал, поскуливал, но каждый раз заставлял себя высунуться и дать ответный огонь. Для связиста из оборонительного отряда это был первый бой. Наверное, в тот момент для Егора и закончилась игра; началась реальная обезнадёженная жизнь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Было страшно и Никите Андрианову, но это лишь подстёгивало его достойно держать оборону. Он не пытался прятаться за стенами, но напротив: вёл прицельный огонь одиночными из узкого окошка. Солдат чести принял бой, как подобало настоящему офицеру.

Вдоль входа разлёгся Насреддин Сулайманов; упиравшийся в пол «Печенег» трещал и выбрасывал десятки раскалённых гильз. В трёх сотнях метров же валился на землю точно подрубленный камыш, а в болота затягивало сражённые свинцом тела. Грязная вода в те минуты навсегда приобрела очередной оттенок: до омерзения красный. Пулемётчик нёс смерть землякам-единоверцам: людям, с которыми должен был штурмовать оплот ненавистного режима. Однако Насреддин знал: если «соплеменники» доберутся до власти, мира ни для кого больше не будет. Мужчин вырежут, женщин распродадут в бордели, детей на органы; но для начала заберут всё в качестве хараджа. Вот она: идеология процветавшей в былые дни автономии. Кем были, чем стали…

Правый сектор обстрела держался на Пустыннике. Эмиссары никогда не создавались для сражений на передовой: в грязи и смраде трупов. Хирург не может проводить операцию под навесом в богом забытой пустыне. Однако должен, если придётся. Разведчик стрелял по подступавшим всё ближе врагам, прицельно выкашивая одного за другим, а сам в редкие секунды задумывался: чем, в сущности, он отличается от них, изуверов, решающих вопросы наваждением людского ужаса? Ведь, если вдуматься, он такой же политический террорист, разве что на службе у другой системы. Его понятия о добре непримиримы с аморальными устоями джамаатов, но и им даром не нужны демократия и плюрализм. Выбор давно сделан, и отныне каждому за него отвечать. Первую точку в повести о всеобщем терроре поставил он, эмиссар Пустынник, выстрелив в грудь председателя под гвалт взвинченной толпы. Чему теперь удивляться?

Сильно пахло порохом и раскалённым металлом; всё больше каменной крошки сыпалось из стен; искры чаще слетали с решёток. В сотнях метров от форпоста разливалась по глине кровь; мёртвые валялись на тропах и среди камышей. Но, тем не менее, враг подступал. Огонь уплотнили настолько, что высунуться не мог даже Андрианов, чья храбрость служила примером для многих в спецвойсках УВП. С колокольни ослабевала поддержка Альпийца: обстреливали и снайпера. А после случилось непоправимое.

Во второй раз они не промахнулись. Выпущенный из РПГ снаряд описал в воздухе спираль, оставляя белую дымку, и ударил в колокольню. Пламя охватило верхнюю часть монастыря, обрушило купол с крестом, снесло стены и выжгло бравого пограничника Альпийца. Мгновение, а после героя не стало. Волна дрожи и грохота пронеслась по всему монастырю, отбросила на пол военных, сорвала с потолка паникадило. Огромная люстра, чья позолота давно почернела от копоти, всей сотней килограммов обрушилась на пол, проломив кладку и окончательно разбросав пепел затушенного ночного костра.

Нескольких минут смятения было достаточно, чтобы джамаат «Вафат Алькуффар» вплотную подошёл к форпосту. Насреддин, лишь недавно сменив ленту, приподнялся на одно колено, нацелив пулемёт на подступающего противника, но тут же опрокинулся — весь в крови. Андрианов подскочил к дверям и выстрелил во двор из подствольника. Сквозь грохот автоматов проступил взрыв и чьи-то стоны. Пустынник сорвал с разгрузки гранату, также, подбежав к входу, пустил её во двор.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Прикрываю! — крикнул он Андрианову. — Осмотри его!

Всю правую руку перебило, прошило ногу вместе с коленом. Сулайманов безвольной куклой лежал на полу; крик боли вырывался из лёгких. В его глаза невозможно было смотреть, не потеряв при этом рассудка.

— Ух-ход-ди! — еле соединил он слоги.

При ранениях конечностей, даже таких обширных, шанс спасти человека всегда оставался. Но только если спустя минуту на пороге не грозились появиться радикальные боевики. Все понимали: партия Насреддина окончена. В последний раз взглянув на умирающего пулемётчика, эмиссар приметил зажатое в здоровой руке устройство наподобие тех, что использовались лет тридцать назад для связи на огромные расстояния. С крушением мира беспроводное радиовещание стало привилегией одних военных.