Этажи. №4. Декабрь 2016 - Литературно-художественный журнал

Так они познакомились.

А после поженились – прямо в окопах.

Историю эту мы хорошо знали: она была из разряда семейных легенд, которые десятилетиями пересказывают на все лады – по поводу и без повода, они никогда не надоедают и, в конце концов, становятся чем-то вроде старой заслуженной мебели: обшарпанный диван, скрипучие стулья, пошатывающийся стол – вся эта рухлядь давным-давно приелась, но выбросить жалко, а самое главное – непонятно останется ли дом по-прежнему нашим домом, если убрать это с глаз долой?

На сей раз, впрочем, история про оторванный нос претерпела существенные изменения, и всё – благодаря моему улыбчивому соседу. Дождавшись окончания, он хмыкнул, покачал головой и пробормотал – тихонько, как бы про себя: ерунда собачья…

– Что значит ерунда собачья? – удивилась мама.

– То и значит: чепуха. Чушь!

– Не пойму, – взволновалась мама, – вы хотите сказать, я это выдумала?

– Я хочу сказать, что вам известно далеко не всё. Нос Григорию Исаевичу и в самом деле оторвало – осколком снаряда. Евгения Мироновна его пришила на место, тут тоже всё верно. Но поженились они гораздо позже, а познакомились – гораздо раньше. Но самое главное – в вашей истории не хватает множества существенных деталей.

– Вам-то откуда знать? – спросил я, раздражённый непрошенным вмешательством.

– Да ведь я был там, и всё видел своими глазами!

– Стало быть, вы – его сослуживец?

– Я – его ординарец.

Тут все принялись перемигиваться и переглядываться: дедушкин ординарец был популярной фигурой – из тех харизматичных персонажей второго плана, друзей и слуг, кто репликой интригу подтолкнёт, подаст совет, повсюду тут как тут: Лепорелло, Швейк и Горацио в одном флаконе… Обыкновенно дедушкина байка начиналась с того, что ординарец – плутоватый, но отзывчивый и по-своему честный – напивался в стельку, бил особиста по морде, проваливался в сортир, приносил важное известие, насиловал благодарную немку, терял штаны, бегал за самогоном, выпускал всю обойму в немецкого офицера с пяти шагов, и – непременно промахивался.

Особенно популярна была история о чудесном спасении ординарца от трибунала: Сашку собирались расстрелять за кражу ящика бесценного трофейного коньяка, предназначенного для отправки в Москву, но дедушка повернул дело так, что из злоумышленника Сашка превратился в невменяемого дуралея, который действовал не из корыстных соображений, а по глупости, и только потому – заслуживал прощения.

Главным аргументом защиты стал и в самом деле вопиющий факт: коньяк столетней выдержки Сашка закусывал солёным огурцом.

– Всё это враки, – улыбнулся старичок, – закусывали мы, конечно, трофейным шоколадом. Немцы хороший шоколад делали. А коньяк был исключительным, французским, столетней выдержки, за такой и под трибунал – не жалко! Огурец Батя придумал уже на заседании трибунала. А я не стал возражать…

Ваш дедушка был великий выдумщик, этого у него не отнимешь.

Когда полк попал в окружение, Батя выводил его с пистолетом в руке, не прячась за нашими спинами, а – впереди, как и полагается командиру. За что и получил звёздочку «героя». Правда, в наградной не записано, что в правой руке он держал пистолет, а в левой – собственный нос, завёрнутый в носовой платок.

Платок этот принадлежал мне, трофейный… К тому времени всё у нас было трофейное: от любовниц до подштанников…

В тот день нам не удалось наладить связь, мы не знали, что немцы передислоцировались, и полк полностью окружён. Узнали только тогда, когда в окопах начали рваться снаряды. И летели они оттуда, где по нашим соображениям должны были находиться свои… Батя не растерялся и приказал выдвигаться. Вот тогда-то ему и оторвало – не весь нос, конечно, а только кончик.

Это был последний снаряд: обстрел сразу же прекратился. Наступила тишина. Батя закрыл лицо руками и сказал: «Сашка, ё* твою мать, мне нос оторвало! Он где-то здесь, ищи»…

Быстро темнело, но мы, как ни странно, довольно быстро его отыскали. Отряхнули, уложили в платок, завязали… Без носа Григорий Исаевич выглядел… своебразно… Но почему-то меня это не смутило тогда, а – наоборот, как бы привело мысли в порядок. Будто так и должно было случиться… Положение было безвыходное, все это понимали… Но когда мы увидели Батю… кровь заливала его лицо, оно казалось безумным, яростным, сумасшедшим, зато глаза были – светлыми и совершенно ясными, будто он точно знал что делать… все разом притихли: никакой паники, действовали слаженно – как на учениях или на параде.

Команды отдавались шёпотом.

Никто не верил, что мы выйдем оттуда живыми. Шансов не было. В полной темноте, по пересечённой местности мы шли гуськом, глядя друг другу в затылок. Со всех сторон звучала немецкая речь. Мы были не просто в окружении, но – посреди вражеской территории, практически в расположении немецкой дивизии. Вопреки логике мы двигались навстречу врагу. Полк в полном составе прошагал прямиком в немецкий тыл.

Батя шёл впереди, следом за ним – я. Только однажды он обернулся: «Сашка, как нос пришивать будем?»

Я не ответил. Мы оба понимали, что сейчас не время: стоило немцам обратить внимание на то, что у них под носом творится, и нам было бы уже не до носа…

Когда, наконец, выбрались, бабушка ваша тут же взялась за дело, и быстро его подлатала – позже она признавалась, что, мол, была уверена: ничего не выйдет – слишком долго этот кусочек плоти был отделён от тела.

А два дня спустя, по хорошей пьяни, Батя вдруг выдал: «Что, Сашка, думаешь, это я вас из окружения выводил?»

«Кто же ещё, Исаич?» – к тому времени мы все на него чуть не молились. Только и разговоров было о том, как Батя нас вывел.

«Ничего ты не понимаешь, – сказал полковник, – вот если бы мне нос тогда не оторвало, хрена лысого ты бы теперь самогон попивал»…

Уже после войны я слышал немало подобных историй, но никогда не верил. Помню одного деятеля, который полагал, что жизнью своей обязан любовной записке, которую носил всю войну в портсигаре: люди склонны приписывать удачу или интуицию амулетам, каким-то предметам – из суеверия или по глупости. Но тогда, после всего пережитого, поверил – сразу и безоговорочно.

Когда мы выходили из окружения, Батя ни о чём не думал и не смотрел по сторонам, он лишь поворачивал туда, куда вёл его нос. Ваш дедушка чувствовал на расстоянии комочек плоти, завязанный в платок – так, будто это был компас, указывающий верное направление.

Будто оторванный нос стал дополнительным органом – сродни зрению или слуху.

Органом чистого, незамутнённого знания.

В эти мгновения Батя точно знал, что нужно делать, но если бы он на мгновение усомнился или задумался, мы бы не выжили…

Так-то вот…

Старичок замолчал. Гости выпили по последней и стали расходиться.

Было довольно поздно, мы вышли во двор – покурить.

Я смотрел на него, пытаясь разглядеть сквозь маску морщин лицо, принадлежавшее когда-то молоденькому ординарцу, и думал о том, что по части ошеломляющих розыгрышей моему покойному деду – пусть земля ему будет пухом – и в самом деле нет и не было равных.

Кнопка

Мой дедушка был инопланетянин с маленькой кнопочкой на затылке. Один раз нажмёшь – застынет как вкопанный, не дышит и не шевелится, другой раз нажмёшь – двигается и говорит: совсем как настоящий. Окружающие ни о чём не догадывались, они шутили с дедом, наливали ему водки, слушали рассказы о Великой Отечественной войне, время от времени дарили ордена и медали – за боевые заслуги (хотя война уже давным-давно кончилась).

Один я знал правду.

Однажды утром я застал его в ванной комнате. Привычка бриться наголо сохранилась у него с тех времён, когда он командовал полком и носил фуражку. Мыло он взбивал особой щёточкой в перламутровой мыльнице. Трофейный бритвенный набор из нержавейки был тщательно ухожен: каждая вещица – на своём месте. Помимо лезвий, тускло поблескивающих приборов, коробочек и баночек, под рукой всегда были влажные полотенца, горячие салфетки. Пахло одеколоном «Шипр».

Я спросил:

– Что это у тебя на затылке – маленькое, чёрное, круглое?

Он внимательно посмотрел на меня сквозь тусклое зеркальное стекло. В зеркале отражалось его лицо: шея, щёки, скулы – от подбородка до затылка всё было покрыто ровным слоем белой мыльной пены. Глаза и нос – маленькие островки посреди пенного моря.

Он спросил, умею ли я хранить тайны.

– Что за вопрос? Мне уже шесть! Ну, в смысле, ещё пару месяцев, и…

– Но это строго между нами, понимаешь?..

– О чём речь? Могила!

И он рассказал мне правду.

К тому времени я уже всё знал об инопланетянах. Мама зачитывалась книжками из серии «Зарубежная фантастика». Я тоже их читал, хотя далеко не всегда понимал смысл прочитанного. Помню, одна из них называлась «Человек-компьютер». О том, как управлять человеком на расстоянии и заставлять его делать гадости, каких он, находясь в здравом уме, никогда бы не сделал. Ещё одна – «Штамм Андромеда»: подземные бункеры, коридоры, научные изыскания, таинственные люди в белых халатах, химические препараты, способные сотворить с тобой такое, о чём даже подумать было противно. Тем не менее, я перечитывал её раз за разом. Там, правда, ничего не было об инопланетянах. Но в других книжках – было, и выходило так, что инопланетяне далеко не всегда дружелюбны. Самое неприятное в них то, что мы никогда не знаем – чего они хотят на самом деле. Они могут улыбаться, травить байки о военных подвигах, чистить картошку, играть в футбол, покупать мороженое, катать тебя на качелях в парке, а после…