Девушка нелегкого поведения - Галина Полонская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Вот ведь, бедная, сидит на таком, можно сказать, опоганенном месте и ничегошеньки себе не подозревает, — посочувствовала ей Ника. — Наверное, туристка из какого-нибудь Балаганска или Олёкминска. Захотела приобщиться к питерской культуре, а тут ей такой прием устроили! Хотя вряд ли она ощущает, что здесь произошла пусть и не совсем кровавая, но все же драма. Кстати, о крови…»
Ника вспомнила молодого и симпатичного мужчину-экскурсовода с прической-хвостиком. Он очень обстоятельно рассказывал вчера группе приезжих экскурсантов об особенностях изображенных Айвазовским военных кораблей. В частности о том, что их палубы в девятнадцатом столетии покрывали красной краской, дабы неотмытая до конца кровь после жестоких сражений была на этих самых палубах не слишком заметна.
Затем Ника вспомнила другого посетителя выставки, доверительно сообщившего ей, что он — старый морской волк. Ника не слишком-то вслушивалась в его комментарии к моделям судов, выставленным на экспозиции, пока ее внимание не привлек один макет — в стеклянную кубическую витрину был помещен круглый черный тазик.
— Это броненосец-«поповка», — пояснил «морской волк».
— А я-то думала, что это иллюстрация к известному английскому стишку, — съехидничала девушка и продекламировала:
Три мудреца в одном тазуПустились по морю в грозу.Будь попрочнее этот таз —Длиннее был бы мой рассказ.
Моряк-пенсионер улыбнулся:
— Не вы единственная этому кораблю удивляетесь. Во второй половине девятнадцатого века он стал технической сенсацией, вокруг которой было много споров и невежественных насмешек. Даже поэт Некрасов в одном стихотворении прошелся по нему игриво и легкомысленно. А ведь на самом деле этот необычный круглый броненосец был очень удобен, хотя и не совсем прост в управлении. Его спроектировал адмирал-кораблестроитель Попов. В честь него-то кораблик и назвали «поповкой». Милая девушка, а может, нам в кафе прогуляться? — неожиданно предложил «морской волк». — Я бы вам и о технических данных «поповки» рассказал, и еще о чем-нибудь не менее занимательном…
«…Нет, — печально подытожила Ника. — Ничего ценного не дает прогулка по волнам моей памяти. Придется огорчить Мармеладова».
Она решительно покончила с бесплодными воспоминаниями и стала, как и ее соседка по дивану, разглядывать картину, висевшую прямо напротив. Это был «Всемирный потоп», одна из многочисленных художественных версий библейского сюжета. На полотне Айвазовского метались, охваченные паникой и смертельным ужасом, женщины и мужчины, дети и старики, слоны, мамонты, бегемоты…
«Ох, — расстроилась Лосовская, — всё смешалось: кони, люди…»
Краем глаза она отметила, что девушка, сидевшая рядом, слегка повернула голову. Не чуждая стадного инстинкта, Ника сделала то же самое и перевела взгляд немного левее «Потопа». Настроение ее тут же трансформировались от обреченно-апокалиптического к возвышенно-патетическому, что соответствовало одному уже только названию следующего полотна — «Сотворение мира».
— Вначале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою, — пробормотала себе под нос Никина соседка.
«Кого-то мне напоминает этот тихий интеллигентный голосок», — рассеянно отметила Лосовская, созерцая носящийся над бурными водами Божий Дух в образе благовидного старца, и вдруг…
— О Боже! — невольно вырвалось из ее уст, и глаза девушки округлились, потому что ее разум отказывался верить тому, что они увидели.
— О Боже! — услышала она секунду спустя взволнованный повтор собственного восклицания. Но это прозвучало не эхо, а голос всё той же соседки.
Обе девушки разом вскочили с дивана и бросились к картине. Они буквально столкнулись лбами, пытаясь рассмотреть один и тот же фрагмент живописного холста. А потом взглянули друг на друга.
— Люба!
— Ника!
— А я тебя не узнала!
— Еще бы! — вздохнула Люба Левкасова (это была именно она). — Раньше я была стройной брюнеткой с косой, а теперь стала крашеной стриженой блондинкой с лишними килограммами.
— Ты специально на выставку пришла? — спросила Ника.
— Нет, я здесь работаю — с тех пор, как Академию художеств закончила. А ты как живешь? Совсем куда-то запропала…
— В двух словах не расскажешь. Пойдем в музейное кафе — поболтаем!
— Давай! — охотно согласилась Люба. — Ой! А с этим безобразием-то как быть? Ты подожди меня, а я к шефу сбегаю — озабочу его, бедного, еще одним сюрпризом. Он, наверное, уже успел после утренней встряски расслабиться — так пусть взбодрится и бдит дальше!
6
Не высказать ясней,Что в самом делеМир создан был без цели…
И. БродскийНика устроилась за круглым белым столиком в углу полупустого кафе и мысленно вернулась к тому, что Люба Левкасова назвала «безобразием». Да уж!..
Девушка восстановила в памяти увиденное и, не удержавшись от сильных эмоций, расхохоталась вслух. Ее смех привлек внимание восседавшей поблизости дамы с прилизанными в занудно-канцелярский пучок волосами. По всему облику дамы, по ее удивленно-укоризненному взгляду, Ника определила, что она принадлежит к тому типу «правильных» людей, с которыми до одури скучно. Если бы эта чопорная дама узнала о сенсационной модернизации картины «Сотворение мира», то наверняка была бы шокирована и оскорблена. По крайней мере — точно бы не веселилась…
Но почему же Ника не заметила этого раньше?..
Ведь еще вчера седовласый старец, изображавший на картине Айвазовского Божий Дух, покровительственно распростирал свою длань над сотворяемой Землей. А сегодня он, наверное, встал не с той ноги — и поэтому его пальцы сложились в незатейливую композицию, известную любому русскому человеку под названием «кукиш».
«Хорошо, что чересчур ревностных христиан сегодня на выставке не было, — снова усмехнулась Ника, — а то бы наверняка обвинили дирекцию музея в санкционировании разгула сатанистов…»
Воображенный девушкой музейный скандал прервала появившаяся перед ее очами Любовь Левкасова. Она предложила выпить за встречу шведского пива. Приятельницы накупили бутербродов с ветчиной и аппетитным сыром в крупную дырочку и принялись уплетать их, при этом оживленно беседуя.
По словам Любы, от ее сообщения шефа чуть кондратий не хватил! Зал Айвазовского срочно закрыли, картину уволокли и фигушку уже рассмотрели специалисты по реставрации. Вердикт прозвучал быстро и был достаточно утешительным. Крамольный кукиш написан в течение последних двадцати четырех часов, тонким и легко удаляемым слоем темперы.
— Как ты думаешь, это кощунство связано с сегодняшним фатальным происшествием? — спросила Люба, задумчиво надкусывая бутерброд.
— Да уж наверняка. Если в один и тот же день, на одном и том же месте, находят сомнительный полутруп и свежеотредактированного Божьего Духа, то вполне логично предположить, что у них один и тот же творец…
Когда с пивом и бутербродами было покончено, девушки решили выпить чаю с кремовыми пирожными. И разговор потек в другую сторону.
— Хватит на сегодня потрясений! — решительно объявила Люба. — Ты лучше о себе расскажи. Замужем? Дети есть?
— Детей нет. Замужем. Но по-прежнему — Лосовская. У нас в роду на мальчиков дефицит, надо же кому-то фамилию сохранять! Сегодня утром меня обозвали соломенной вдовой, представляешь? — вспомнила Ника. — Муженек мой в неустанных поисках носится по всему свету, а я в основном дома околачиваюсь.
— А чего он ищет-то: золота или зрелищ? — заинтересовалась Люба.
— Зрелищ — само собой, но это не главное. Ему хочется для себя настоящего авторитета найти, который вывел бы его на нужную дорогу…
— Матерь Божья! — изумилась Никина собеседница. — Ему дома, что ли, авторитетов мало? Он, наверное, бизнес затеял и ему надежная крыша нужна?
Ника поперхнулась чаем.
— Нет, Любаша, — сообщила она, отсмеявшись. — Он духовных авторитетов разыскивает. А золото его интересует лишь как философская метафора, как самый ценный продукт алхимической работы устремленной ввысь души.
— А, ну тогда понятно, — отозвалась Люба. — И где же он успел побывать?
— Да много где, — вздохнула Ника. — Сначала полгода обретался в Белоруссии, в православном мужском монастыре. Потом три месяца рыскал в латиноамериканских прериях — охотился за знаменитым тамошним магом. А теперь улетел в Тибет: живет там послушником в буддийском храме.
— Ну и ну, — обалдело промямлила Левкасова. — А чем же ты, Пенелопа, на фоне этакой экзотики развлекаешься?
