Душа возрождения - Арно Эжен

Занавес уже закрыт, читатель? Значит, никто не увидит меня, кроме тебя. Накинув тени на лицо, я вновь шагаю по туманным улицам родного города.

– Ждите меня тенью в ваших покоях, скоро от вашей коллекции останутся лишь рамы! – прошептал Ревиваль, вспомнив старые обиды.

Имею смелость я и безумное влечение проникать в частные покои, в замки, что приютили картины мастеров, поверь, читатель, это отнюдь не развлечение. Готов я втайне часами любоваться ими, пока первые лучи не разгадают мою тайну. Пора уйти, иначе меня хозяева увидят, но не могу я поступить так подло, налюбовавшись, самому уйти, как самолюбец. Никто больше не увидит этой красоты? Это преступление – скрывать от людей искусство! Поэтому не буду большим преступником, чем вы, если приму решение, что данная картина будет моим новым украшением! Не терплю частных коллекций! Читатель, ты смотришь с осуждением? Ты, наверное, думаешь: «Ревиваль ничем не лучше Ангела-Хранителя Италии, такой же преступник и вор!». Как хочешь, читатель, может, я еще оправдаюсь в твоих глазах. Может, именно ты поймешь меня и не будешь осуждать. Ладно, мы еще не так хорошо знаем друг друга, прости, я не в праве что-то требовать от тебя.

Сцена 6

Как только с вершин одной из колоколен раздадутся звуки лютни, струны которой ласкает наш покорный Ревиваль, город окрасят в цвет золотой первые лучи прекраснейшего солнца. И тут же донесется голос Виты, чье неповторимое сопрано заполонит все улочки, комнаты, дома и храмы. Это значит лишь одно: родился новый день.

Любой, кто проходит мимо огромного театра, думает, что мраморные статуи взирают на него с пологой крыши, но будет он не прав, ведь это актеры театра «Ренессанс» наблюдают за своим твореньем. Но стойте, что это за шум? Ты слышишь, мой читатель? Вокруг огромное веселье, столпился весь задорный люд! А в центре пляшет от души всей юная та леди, от которой сильно так и бьется твое сердце! Вокруг нее столпились дети, вокруг нее снует народ! О, как она боготворима! А тот, кто ее больше всего на свете любит, в стороне примерно ждет.

– Иди отсюда! Тебе здесь места нет! Это праздник жизни, дай хоть на минутку о тебе забыть, тебя сегодня просто не существует! – народ Мортэ гонит.

– Я притворюсь, что меня здесь нет, но дайте любоваться ею, я более ничего просить не смею!

– Уходи прочь, гоните его вон! – еще громче кричит народ.

Этот праздник жизни длится столько, сколько существует сама жизнь. Я бессилен. Мне остается лишь взбираться на высоты и любоваться ею с колоколен, чтобы не оскорблять людей. Если бы я был художник, я бы изобразил ее, запечатлел ее! Ее блаженный идеал. Боже, как она прекрасна! Ах, какое наказанье! Жажду я такого небесного таланта, но вновь смиренье – мой удел.

Бродил я по театру. Здесь мимо меня проходят и жизнь, и истина, и радость, и печаль, и ложь, и даже отвращенье. Они по театру бродят, как по улицам там, за окном, просто это место – их родной дом. Я зашел в театральный зал из любопытства. Альберто посмотрел на подмостки, где разворачивались сцены из жизни Италии. Вот вновь сидит чиновник, которому на ушко Алчность что-то шепчет, вот вновь Глупость разворачивает войны и заговоры.

– Прошу прекратить переигрывать, господа! Вы ужасно переигрываете!

– Что это за спектакль? – спросил Альберто у Ревиваля.

– Мы играем то, что видим на улицах Италии, – мелкие сценки или исторические события! Я хочу писать историю только в пьесе. Пусть пьесы мои сохранят всю историю Италии! Пьесы врать не умеют, они же часть искусства.

И тут не поверил я своим глазам: ко мне сам Мортэ подошел, как обычно, весь в слезах. Талантливый и самый загадочный артист театра «Ренессанс».

– Не бойся, Альберто, я не та смерть, что приходит с болезнью или с ножом палача. Гибель, болезни, убийства – лишь жалкие создания, подобные ничтожным воришкам, что нож вонзают в сердца за мелкие гроши.

– Неужели я вижу Мортэ?! Хочу увидеть его лик! Все говорят, что ты ужасен, уродлив. Вы прекрасны красотою, что лишь поэт воспеть способен! Другой отвергнет, не поймет! Вы прячете лицо свое под маской золотой. Все говорят, что вы жестоки, но по-другому вы не созданы любить, синьор, я знаю. Я хочу, я жажду вас понять!

– Альберто, я лишь хочу научить тебя слушать. Ты станешь кладовой для откровений. Кладовой удивительных идей! Все будут души тебе изливать, твоя задача лишь запоминать. Сначала вам может показаться, что вы стали жертвою ужасных надоед, которые готовы о каждой мелочи поведать, но вы станете сосудом для удивительных исповедей, и когда для вас каждая правда обернется сокровищем, вы станете истинным человеком. Могу ли я просить вас переписывать исповеди человеческие стихами? Это единственное, чего я жажду, ибо каждая должна остаться в памяти людей как произведение искусства.

– Это такая ответственность…

– Альберто, ты воспоешь красоту Мортэ? – вдруг возникла Вирита. – Он очень красив, госпоже Вите очень повезло с супругом.

– Ты единственная, кто считает меня красивым, Вирита, юная актриса, – улыбнулся Мортэ, – как же я люблю тебя.

– И я тебя! – ответила малышка и прижалась к Мортэ. – Ты мне как старший брат! Ты будешь, как раньше, читать мне на ночь людские правды?

– Конечно, милая.

– Я познаю этот смысл, эту красоту, – сказал Альберто, – но мне еще сколькому учиться надо.

– О! Мадонна Венеция! Я обучу тебя искусству слога. Я научу тебя перо держать и скульптуры создавать! И это я не устану повторять! – прошел мимо Ревиваль, как обычно, купаясь в восклицаньях. – И тогда ты в должной мере воспоешь истину и красоту мира во всех ее проявлениях!

Конец ознакомительного фрагмента.