Главы Жизни - Лобсанг Рампа

Он был одинок в старом заброшенном доме в самом сердце Болота. Далеко в конце длинного ухоженного сада шумный ручеек с журчанием преодолевал камни, и его шипение разносилось по каменистой местности. В теплый день он по обыкновению стоял рядом с этим ручьем или усаживался на одну из больших скал, окружавших беспокойный поток. Ниже по течению был маленький деревянный мостик с шаткими перилами, по которому он переходил ручей по дороге в маленький хутор, чтобы получить почту и сделать покупки.

Им было прекрасно, ему и его жене. Они вместе содержали дом, старались быть вместе «и телом и душой», а он постоянно рисовал и ожидал, когда же наступит признание. Но, как обычно, Пресса не поняла – даже не пыталась понять – его искусства, и поэтому критики дали его работе очень низкую оценку; а широкое признание, как всегда, было слишком далеким. И сейчас он был совсем один в старом-старом доме, его разум и настроение были как раз подстать непогоде снаружи.

Ветер в неукротимой ярости проносился по вересковым просторам болот, играя болотными травами, заставляя их свистеть на ветру. Далекое море кипело и покрывалось белой массой пены, а могучие волны с громом разбивались о гранитное побережье и с резким скрежещущим звуком тащили гальку обратно в море. Высоко в небе парила одинокая чайка, которая все повторяла бесконечные попытки, стараясь добраться до берега, теряя силы в борьбе со штормом.

Старый дом трясся и дрожал от непрерывных ударов ветра. За окнами маячили тени низко проносящихся облаков, как привидения, ищущие путь, чтобы проникнуть в дом. Внезапный металлический звон и грохот – и кусок покореженного металла, вращаясь, пронесся через сад, ударившись о мост и ободрав старые доски. Некоторое время сломанные доски вибрировали, как перетянутые скрипичные струны, потом они по одной отломились и свалились в ручей.

Внутри дома, не замечая суматохи за окнами, взад и вперед вышагивал человек. Снова и снова память возвращала его к моменту, когда он вернулся с хутора и обнаружил, что жена ушла. Перечитывал горькую записку, в которой она сообщала ему, что он неудачник и что она уезжает куда-нибудь в другое место. Решительно – как будто внезапная мысль поразила его – он шагнул к разбитому старому столу и взломал средний выдвижной ящик. Покопавшись, он вытряхнул оттуда коробку из-под сигар, в которой обычно хранил ренту и расходные деньги. Но еще прежде чем открыть ящик, он знал, что там пусто, и деньги, его единственные деньги, пропали. На ощупь добравшись до кресла, он сел в него и сжал голову руками.

– Прежде! – прошептал он. – Это уже случалось со мной прежде!

Подняв голову, невидящими глазами он долго смотрел в окно, за которым неудержимым потоком шел проливной дождь, а вода просачивалась сквозь неплотно закрытое окно и на ковре уже собралась лужица.

– Все это я уже когда-то пережил! – шептал он. – Может быть, я СОШЕЛ С УМА? Откуда же я все это знаю?

Высоко у карниза выл ветер, казалось, что он хохотал, заставляя весь старый дом трястись и раскачиваться.

Где-то в холле зазвонил телефон, выводя его из летаргического состояния. Он медленно добрался до дребезжащего аппарата, который продолжал звонить даже тогда, когда он протянул руку, чтобы снять трубку.

– То же самое, то же самое, – бормотал он немым стенам. – ВСЕ ЭТО УЖЕ СЛУЧАЛОСЬ СО МНОЙ ПРЕЖДЕ!

Старый Профессор устало брел по квадратному зданию, ища нужную ему аудиторию. Тяжелые годы миновали. Родившись в простой семье, он всегда вынужден был быть «чистюлей», готовым служить и заслуживать репутацию человека, призванного положить жизнь за свой колледж. Чтобы преодолеть все противодействия оппозиции, всех тех, кого возмущало его низкое происхождение, потребовалась практически вся жизнь. Сейчас, на закате жизни, груз Времени был заметен в седых волосах, морщинах на лице, плохом сне. Когда он медленно, спотыкаясь, шел по коридору, не замечая приветствий студентов и выпускников, он обычно размышлял о множестве неясных аспектов в своей специальности, Древней Истории.

Будучи истинным образцом Безумного Профессора, он нащупывал ручку уже открытой двери и, не находя ее, оборачивался, бормоча:

– Послушай, дорогой! Что САМОЕ странное – дверь обычно бывает здесь. Должно быть, я не в том здании.

Ничего не понимающий студент, один из тех, кто посещал великолепные Лекции этого старика, брал его за руку и аккуратно поворачивал вокруг.

– Здесь, сэр, – говорил он. – Я открыл дверь для Вас. Сюда.

Профессор благодарно поворачивался и бормотал свои извинения. Входя в Аудиторию, он всегда преображался. ЗДЕСЬ была его жизнь, здесь он излагал Древнюю Историю.

И на этот раз сразу став бодрым в движениях, он подошел к кафедре и мягко улыбнулся собравшимся студентам. Они приветствовали его в ответ, ведь несмотря на то, что они иногда шутили над его забывчивостью, они преданно и искренне любили Лектора, который так сильно желал помочь им всем своим опытом и знаниями. Вспоминая свою собственную борьбу, он наслаждался, ПОМОГАЯ студенту, когда возникали затруднения, вместо того чтобы вышучивать его, как это часто случалось с другими Профессорами.

Бросив взгляд вокруг и убедившись, что все собрались и все готово, он сказал:

– Мы собираемся продолжить нашу дискуссию об одной из величайших загадок истории, о Шумерской цивилизации. Это была могущественная цивилизация, которая зародилась при очень загадочных обстоятельствах и исчезла в не менее загадочной ситуации. До нас дошли лишь самые яркие фрагменты ее истории, но все еще отсутствует полная картина. Мы знаем, например, что еще в три тысячи пятисотом году до н. э. шумеры создавали превосходные рукописные манускрипты. У нас есть их фрагменты. Лишь фрагменты, и ничего более. Нам известно также, что у шумеров была система музыкального письма, которая отличалась от любой другой, известной в старом и новом мирах. Были исследованы глиняные дощечки, и ученые путем самых современных исследований определили, что их возраст около трех тысяч лет. На этих дощечках были выгравированы музыкальные символы, которые позволили нам предположить, что это гимн, но символы до сих пор не поддаются расшифровке.

Старик остановился, его глаза расширились, как будто он увидел что-то неподвластное зрению нормального человека. Мгновение он так стоял, глядя в Бесконечность, потом со сдавленным стоном упал на пол. Аудиторию охватило невольное оцепенение, а потом двое бросились в его сторону, а кто-то третий поспешил на поиски медицинской помощи.

Все присутствующие почтительно стояли в стороне, пока два санитара осторожно поднимали потерявшего сознание человека, помещали его на носилки и уносили к ожидавшей внизу машине скорой помощи. Срочно вызванный декан казался совершенно расстроенным и отпустил студентов до вечера.

А в прохладной больничной палате старый Профессор, к которому вернулось сознание, бормотал доктору:

– Странно! Странно! У меня было совершенно определенное ощущение, что я уже пережил эту ситуацию прежде, что я ЗНАЛ происхождение шумеров. Должно быть я слишком много работал. Но я ЗНАЛ ответ, а сейчас он ускользнул. Странно, странно!

Мужчина средних лет неудобно ерзал на тяжелой деревянной скамье, укладывая ногу на ногу и постоянно меняя положение. Время от времени он поднимал испуганные глаза, чтобы посмотреть вокруг. Из дальнего угла комнаты доносился резкий безликий голос медицинской сестры, выдавливавшей из себя монотонные указания:

– Гарленд, вам нужно посетить доктора Нози. Вот ваша медицинская карта. Идите вон к ТОЙ двери и ожидайте, пока Доктор не поговорит с вами. Роджерс, вы пойдете в терапию, вам нужно пройти несколько тестов. Вот ваши документы. Идите вдоль коридора, ТУДА.

Голос постоянно продолжал звучать и напоминал голос скучающего диктора, объявляющего цены на Аукционе.

Мужчина средних лет вздрагивал, поглядывая на ряды людей впереди собой. Рядом ожидали пациенты без сопровождения, новички, сопровождаемые родственниками, и несколько больных, рядом с которыми стояли плотные надсмотрщики. Время тянулось медленно. То там, то тут мужчина или женщина вскрикивали, по-видимому захваченные какой-то невообразимой фантазией. Мужчина рядом кричал:

– Я должен, и если ты должен, то делай это!

Подпрыгнув, он забегал по комнате, расталкивая людей в стороны, проскользнув мимо надсмотрщика, пытавшегося его поймать, повалив клерка, а затем бросился головой вниз в открытое окно. Вначале произошло незначительное замешательство, а потом голос медсестры снова невозмутимо забубнил.

Снаружи хмурые строения из красного кирпича поблескивали от усиливающегося к полудню зноя. Солнце отражалось во множестве оконных стекол. Повсюду были видны люди с пустыми глазами, стоящие или слоняющиеся. Они, казалось, копались в гравии тропинок в поисках сорняков. Надсмотрщики бездельничали в стороне, стараясь использовать каждый клочок тени, и наблюдали за усиленно работающими людьми. Подальше, где покрытый травой склон холма был очень крут, ряды неряшливо одетых женщин выбирали мусор и камни из травы, чтобы косилка могла выполнять свою работу. Под развесистым деревом изможденная женщина стояла в самой величественной позе и презрительно рассматривала двух бдительных женщин-надзирателей, которые смотрели на нее в беспокойном ожидании.