Шелкопряд - Роберт Гэлбрейт

Мэтью был против ее перехода на постоянную работу в сыскное агентство, поскольку Страйк с самого начала вызывал у него подозрения: ни денег, ни жилья, ни достойной профессии. Те обрывки информации, которые приносила домой Робин (служба Страйка в Отделе специальных расследований, а до этого – под прикрытием в Королевской военной полиции; награда за воинскую доблесть; потеря правой голени; обширные познания в сотне областей, о которых Мэтью, привыкший выставлять себя перед ней специалистом по всем вопросам, и понятия не имел), не вызвали, вопреки ее наивным расчетам, никакого интереса, но лишь разделили двух мужчин непреодолимой стеной. А уж когда Страйк взмыл к вершинам успеха, превратившись из неудачника в знаменитость, неприязнь Мэтью перешла все границы. Робин не сразу поняла, что только подливала масла в огонь, когда указывала Мэтью на его непоследовательность: «Раньше тебе не нравилось, что он беден и не имеет крыши над головой, а теперь – что он знаменит и завален работой!»

Но даже Робин понимала, что главным грехом Страйка в глазах Мэтью стала покупка облегающего дизайнерского платья зеленого цвета, которое босс, выйдя из больницы, вручил ей в знак прощания и благодарности. Дома она с горделивой радостью извлекла из пакета этот подарок, но, увидев лицо Мэтью, так и не решилась надеть.

Робин собиралась исправить положение за счет предстоящего знакомства мужчин, но Страйк раз за разом отменял назначенные встречи, крайне раздражая этим Мэтью. А в последний раз просто взял и не пришел. Потом он объяснил, что ему пришлось путать следы, дабы уйти от слежки, организованной ревнивым мужем одной клиентки, и Робин, знавшая все подробности того жесткого бракоразводного процесса, приняла эти объяснения, но Мэтью только укрепился в мысли, что ее работодатель – позер и наглец. Ей стоило больших трудов уломать Мэтью на четвертую попытку. Время и место встречи выбрал он сам, но теперь, когда Робин заручилась согласием Страйка, Мэтью изменил дату, и у Робин создалось ощущение, что в этом есть определенный умысел: показать Страйку, что у других тоже могут быть неотложные дела и что он, Мэтью, тоже способен – эта мысль настойчиво лезла в голову Робин – помыкать другими.

– Очень хорошо, – выдохнула она в трубку. – Я спрошу Корморана, удобно ли ему в четверг.

– По твоему тону не чувствуется, что это очень хорошо.

– Мэтт, не начинай. Я спрошу, ладно?

– Тогда до встречи.

Робин повесила трубку. Страйк, развалившись с открытым ртом на диване, не расцеплял рук и храпел как трактор. Она вздохнула, глядя на спящего босса. Страйк никогда не выражал неприязненных чувств к ее жениху, не отпускал в его адрес никаких комментариев. Это Мэтью не мог примириться с существованием Страйка и не упускал возможности подчеркнуть, что Робин зарабатывала бы неизмеримо больше, согласись она на другие варианты, которые ей предлагались, но нет, ей приспичило остаться в конторе у этого беспутного частного сыщика, погрязшего в долгах и даже неспособного предложить ей достойную плату за ее труд. Атмосфера у них в доме стала бы намного спокойней, если бы Мэтью разделял ее дружеское и даже восхищенное отношение к Корморану Страйку. Робин не теряла оптимизма: она дорожила обоими, почему же они отворачивались друг от друга?

Захлебнувшись храпом, Страйк вдруг очнулся. Открыв глаза, он прищурился и взглянул на Робин.

– Я храпел, – проговорил он, вытирая рот.

– Совсем чуть-чуть, – солгала Робин. – Послушай, Корморан, ты не против, если мы перенесем встречу с пятницы на четверг?

– Встречу?

– С Мэтью и со мной, – подсказала она. – Ты не забыл? В «Кингз армз», на Раупелл-стрит. Я же оставила тебе памятку, – добавила она со слегка нарочитым оживлением.

– Точно, – сказал он. – Ага. В пятницу.

– Нет, Мэтт хочет… он в пятницу не может. Как насчет четверга?

– Да, отлично, – вяло подтвердил он. – Пойду я к себе, Робин, попробую немного поспать.

– Конечно. Я сделаю пометку насчет четверга.

– А что у нас в четверг?

– Встреча… ладно, не важно. Иди поспи.

За ним закрылась стеклянная дверь, но вскоре распахнулась вновь; Робин, с тоской смотревшая на экран монитора, вздрогнула от неожиданности.

– Робин, сделай одолжение, позвони субъекту по имени Кристиан Фишер, – попросил Страйк. – Объясни, кто я такой, скажи, что я разыскиваю Оуэна Куайна и мне нужен адрес писательского дома отдыха, о котором он рассказал Куайну.

– Кристиан Фишер… Где он работает?

– Черт, – пробормотал Страйк. – Забыл спросить. Совсем нюх потерял. Он издатель, что ли… модный издатель.

– Без проблем, найду. Иди спать.

Стеклянная дверь захлопнулась вторично, и Робин зашла в «Гугл». За тридцать секунд она выяснила, что Кристиан Фишер – основатель небольшого издательства «Кроссфайр», которое находится в Эксмут-Маркете. Набирая телефонный номер, она вспомнила о приглашении на свадьбу, которое уже неделю лежало у нее в сумочке. Робин не сообщила Страйку дату их с Мэтью бракосочетания и не поставила в известность Мэтью, что собирается пригласить своего босса. Вот если встреча в четверг пройдет гладко…

– «Кроссфайр», – ответил пронзительный голос; Робин сосредоточилась.

5

И ничего мучительнее нет,Чем собственные злые мысли.

Тем же вечером, в двадцать минут десятого, Страйк, раздевшись до трусов и футболки, валялся на кровати поверх одеяла, доедал купленное в магазине готовое карри и читал спортивные страницы газеты; по телевизору шел выпуск новостей. Металлический стержень, заменивший ему правую голень, отсвечивал серебром под дешевой настольной лампой, водруженной на коробку рядом с кроватью. В среду вечером Англия играла товарищеский матч с французами на стадионе «Уэмбли», но Страйка больше занимал исход назначенного на субботу матча Премьер-лиги «Арсенал» – «Тотнем Хотспур». Он с детства болел за «Арсенал», в подражание дяде Теду. Почему дядя Тед, уроженец и житель Корнуолла, болел за «канониров», Страйк никогда не спрашивал.

В крошечное оконце заглядывало вечернее небо, сквозь его мглистый свет силились пробиться звезды. Краткий сон не принес заметного облегчения, но Страйк еще не был готов отправляться на боковую после сытного бирьяни из баранины и пинты пива. Под рукой у него лежала памятка, которую вручила ему Робин в конце рабочего дня. В ней значилось две встречи. Первая запись гласила: «Кристиан Фишер, завтра в 9:00, издательство „Кроссфайр“, Эксмут-Маркет, ЕС1».

– С чего это он пожелал со мной встретиться? – удивился Страйк. – Мне от него нужен только адрес писательского дома, о котором он рассказывал Куайну.

– Непонятно, – ответила Робин. – Я спросила открытым текстом, но он почему-то загорелся идеей личной встречи. Назначил ее на девять утра и больше ничего слышать не хотел.

«К чему эти игры?» – раздраженно подумал Страйк.

В то утро он от усталости поддался скверному настроению и выставил за дверь состоятельного клиента, который вполне мог бы приманить к нему новых выгодных заказчиков. А затем повелся на россказни этой Леоноры Куайн и принял весьма сомнительные условия. Сейчас, когда ее не было рядом, он даже затруднялся вспомнить, как именно она вызвала у него жалость, смешанную с любопытством, и передоверила ему свои проблемы. В спартанской, холодной мансарде его согласие заняться поисками обиженного супруга Леоноры уже казалось безответственностью и донкихотством. Разве не для того он положил все силы на выплату долгов, чтобы обеспечить себе хоть немного свободного времени: субботним вечером сходить на футбол, воскресным утром поваляться в постели? Месяц за месяцем он вкалывал день и ночь; клиентов привлекала к нему не столько первоначальная шумиха, сколько негромкая молва. Ну что ему стоило потерпеть Уильяма Бейкера еще три недели? И с какой целью, спрашивал себя Страйк, досадливо изучая записку, этот Кристиан Фишер настаивает на личной встрече? Уж не для того ли, чтобы поглазеть на сыщика, раскрывшего дело Лулы Лэндри, или (еще того хуже) на сына Джонни Рокби? У Страйка не было инструмента, чтобы измерить степень собственной известности.

По его мнению, нежданный всплеск славы давно пошел на убыль. Поначалу журналисты буквально рвали его на части, но теперь отвязались, и он, называя свое имя по какому-нибудь житейскому поводу, все реже слышал в ответ упоминание Лулы Лэндри. Посторонние, как было на протяжении всей его жизни, опять называли его Камерон Стрик или как-то вроде этого. Впрочем, нельзя было исключать, что издатель располагает какими-нибудь сведениями об исчезнувшем Оуэне Куайне и жаждет поделиться ими со Страйком; но почему же он десять дней уклонялся от разговоров с женой Куайна? Ответа на этот вопрос у Страйка не было.

Второе напоминание, которое записала для него Робин, гласило: «Четверг, 18 ноября, 18:30, „Кингз армз“, Раупелл-стрит, дом 25». Страйк догадывался, зачем она с преувеличенной четкостью вывела дату: чтобы на этот раз – с третьей или четвертой попытки – он все же познакомился с ее женихом. Страйк был благодарен судьбе за то, что на свете существует Мэтью (хотя сам безвестный финансовый работник вряд ли поверил бы такому заверению), а у Робин на среднем пальце сверкает колечко с сапфиром и бриллиантом. Из ее рассказов Страйк сделал вывод, что Мэтью – законченный мудак (Робин даже не подозревала, с какой точностью память Страйка фиксирует все ее случайные высказывания о женихе), но зато он служил надежной преградой между Страйком и этой девушкой, которая в противном случае могла бы нарушить его душевное равновесие. Страйк испытывал невольную теплоту к своей подчиненной, которая не бросила его в самую тяжелую пору и помогла ему переломить судьбу; а помимо всего прочего, у него было нормальное зрение, не позволявшее забыть, что рядом находится симпатичная девушка. Ее помолвка была сродни гардине, которая заслоняет от робкого, но постоянного сквозняка, способного – если ему не поставить заслон – причинить серьезные неудобства. Страйк считал, что в настоящее время должен перевести дух после долгих, изнурительных отношений, которые закончились (как, впрочем, и начались) вследствие обмана. Не собираясь отказываться от удобного и необременительного холостяцкого быта, он успешно отражал попытки своей сестры Люси свести его с разными женщинами, которые виделись ему неудачницами с какого-то сайта знакомств.