Чингисхан. Пенталогия (ЛП) - Иггульден Конн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хубилай посмотрел направо: его сын опасливо прислонился к камням, чтобы напиться из ручья.
– Осторожно, – предупредил он. – Здесь скользко.
Чинким в ответ презрительно скривился. Это он упадет? Никогда! Он хлебнул воды, только больше попало не в горло, а на рубаху. Хубилай улыбнулся и снова уставился вдаль, а сын попятился к камням и прижался к ним спиной – устроился поудобнее.
– Я слышал, как в туменах говорят о том, что ты задумал, – начал он.
– Ты ведь понимаешь, что такие сплетни не для моих ушей, – отозвался Хубилай.
Юноша немного изменил позу – сел нога на ногу, чтобы опустить локти на поднятое колено.
– Так никто и не жалуется, – парировал он. – Воины просто говорят.
Хубилай велел себе набраться терпения. Пока не вернутся дозорные, делать ему все равно нечего.
– И что же они говорят? – полюбопытствовал он.
– Что когда все закончится, ты станешь императором, – ответил Чинким с ухмылкой.
– Если выживу, то да, пожалуй, – отозвался Хубилай. – Я стану монгольским ханом и императором империи Цзинь.
– Значит, после тебя императором стану я? – спросил юноша.
У Хубилая губы дрогнули в улыбке.
– Так вот чего ты хочешь? Править миром?
– Да… Пожалуй, да, – произнес Чинким с задумчивым видом.
– Значит, я очень постараюсь, чтобы так и получилось. Ты – моя плоть и кровь. Я заложу династию, а ты ее продолжишь.
– За это мы будем сражаться? За то, чтобы стать императорами?
Хубилай усмехнулся.
– Это не самый постыдный из поводов сражаться. – Он глянул через плечо на свиту, отдыхающую среди камней. Большинство его воинов укрылись чуть дальше, в долинах и ущельях. – Думаю, что стану лучшим императором, чем Арик-бокэ. Вот тебе еще один повод. Отец старается ради своих сыновей и дочерей. Отдает свою молодость, чтобы вырастить их и дать все, что можно. Ты поймешь меня, когда сам заведешь детей.
Чинким с серьезным видом обдумал услышанное.
– Когда я стану императором, города разрушать не буду. Хочу, чтобы меня любили, а не боялись.
Хубилай кивнул.
– Если повезет, сынок, заслужишь и то, и другое.
– Хочу изменить мир, как ты его изменил, – сказал Чинким.
Хан улыбнулся, но улыбка получилась невеселая.
– На такие темы я беседовал со своей матерью, Чинким. Редких талантов была женщина. – На миг глаза у Хубилая затуманились от воспоминаний. – Однажды я сказал ей что-то подобное, а она ответила: мол, изменить мир может каждый, а навсегда изменить не способен никто. Через сто лет в живых не останется никого из твоих знакомых. Воюем мы или спим сутки напролет – какая разница?
Чинким захлопал глазами, не понимая странное настроение отца.
– Если нет разницы, зачем нам сражаться с твоим братом?
– Возможно, я неточно выразился. Я хотел сказать, что неважно, изменим мы мир или нет. Люди рождаются и умирают, а мир живет дальше. Сам Чингисхан говорил, что нас забудут, – а уж он оставил глубокий след. Важно то, как мы живем, Чинким. За недолгое время, отведенное нам под солнцем, важно использовать то, что нам дано. – Хубилай улыбнулся, видя, как сын силится его понять. – Тогда в конце пути ты скажешь: «Я времени зря не терял». По-моему, это важно. По-моему, это единственное, что важно.
– Понимаю, – отозвался Чинким.
Хубилай потрепал его по макушке.
– Нет, не понимаешь, но через пару лет, думаю, поймешь. – Он глянул на скалы, по которым медленно карабкались его пастухи. – Наслаждайся миром, Чинким. Когда пойдут бои, покой останется приятным воспоминанием.
– Ты победишь? – спросил Чинким, заглядывая отцу в глаза.
Хубилай понял, что сыну страшно, и заставил себя успокоиться.
– Думаю, да, но обещать не могу.
– У них больше туменов, чем у нас, – не унимался Чинким.
– Мы всегда в меньшинстве. – Хубилай пожал плечами. – Такой малочисленной армии, как у меня, я нигде не видел. – Натужная веселость сыну не помогала, и хан посерьезнел. – Я не первым нащупываю слабости монгольских туменов. Но я первый монгол, который этим занимается. Нашу тактику я знаю как никто другой и надеюсь придумать пару новых маневров. За несколько мирных лет в столице воины Арик-бокэ подрастеряли сноровку. Мои же воины привыкли к ежедневным битвам и к победам. Мы заживо сожрем армию Арик-бокэ!
От такой бравады Чинким ухмыльнулся, а за ним и Хубилай.
– Поупражняйся с мечом, сынок. Ехать нам пока некуда.
Чинким застонал, но под пристальным взглядом отца нашел среди камней ровное место и продолжил отрабатывать позы и движения, которым научил его отец. Много лет назад Хубилаю эти комбинации показывал Яо Шу, у каждой имелись название и история.
Хан смотрел на сына критически, памятуя вечное недовольство старого цзиньца. Безупречно комбинацию не выполнить, но нужно стараться делать каждый удар и выпад, каждые поворот и блокировку близкими к совершенству.
– Сперва поворачивай голову, потом начинай движение, – посоветовал Хубилай.
– Что? – переспросил сбитый с толку Чинким, не поднимая головы.
– Представь, что враги подбираются к тебе не с одной стороны, а с нескольких. Помни, это не танец. Черепа нужно раскраивать при каждом ударе, при каждой блокировке. Представь, что враги вокруг тебя, и отвечай.
Хубилай одобрительно крякнул, когда сын резко повернул голову и мощным круговым движением заблокировал воображаемый удар. У отца на глазах Чинким вонзил невидимый нож в невидимое горло, пальцы правой руки при этом не дрогнули.
– Стой, как стоишь, а опорную ногу поправь, – посоветовал Хубилай. Чинким последовал совету и продолжил упражнения.
Хубилай с нежностью смотрел на сына. Придет время, и он спокойно оставит ему империю.
Арик-бокэ ехал верхом, вдыхая запах собственного пота и терпкого пота здорового животного. Ханом он стал, а изнежиться себе не позволил. Коренастый, грацией он никогда не блистал, а вот силой – да. Он гордился, что в любых состязаниях заткнет за пояс любого юнца. В молодости Арик-бокэ усвоил важную истину – выносливость зависит от воли не меньше, чем от физической мощи. Он безостановочно бормотал и сопел изуродованным носом. Ему хватало и воли, и терпения, и самодисциплины. Праведный гнев, которым он воспылал, узнав о предательстве Хубилая, не угасал ни на миг. Что такое физические страдания, если войну ему объявил родной брат!
Воины заразились настроением Арик-бокэ и с мрачной решимостью прочесывали ханство в поисках предателя. Сам хан почти не знал участников похода, только разве это важно? Главное, что они принесли клятву. Военачальников Арик-бокэ расставил по линии наступления, каждый командовал сорока тысячами воинов. Два любых командира дадут Хубилаю бой, а коли сойдутся все пять, огромная ладонь сожмется в кулак, который раздавит спесивого братца.
Отмщение Арик-бокэ планировал с удовольствием. Слишком многие в ханстве мнили, что способны править. Даже сыновья Чингисхана сражались друг с другом за власть. Гуюк-хан погиб на охоте, но не без помощи Мункэ, как подозревал Арик-бокэ. Те события – уже достояние истории, а гибель Хубилая можно сделать горячим железом, прижигающим рану. Ее можно сделать легендой для устрашения тех, кто вздумает строить козни. Историю Хубилая можно сделать показательным примером. Пусть говорят, что Арик-бокэ раздавил родного брата. Путь боятся! Хан кивнул сам себе, предвкушая ужас врагов. У Хубилая жена и дети. Они последуют за ним, пусть только страсти утихнут.
Арик-бокэ расправил плечи, увидев, как с запада мчатся дозорные. Из пяти туменов он вел на юг центральную группу, орлок Аландар командовал правым крылом. Арик-бокэ бросило в жар, дыхание участилось. Аландар приказы знает и не отправил бы дозорных, если бы наконец не узрел врага.
Через первый ряд воинов дозорные проскакали туда, где развевались туги Арик-бокэ. На глазах у тысяч воинов они неслись мимо них прямо к хану. Свита загородила хана. После убийства Мункэ в народе стали бояться гонцов и дозорных.
Арик-бокэ двинулся к ним, не дождавшись окончания обыска. От ближайшего из дозорных его отделяло несколько коней, и он прокричал свой вопрос.