Книга 1. Людомар из Чернолесья - Дмитрий Всатен

В путь двинулись лишь поздним утром, содрав шкуру с одного из гиров. Рыбак сказал, что запах зверюги отпугнет лошадей саараров.

Ближе к концу дня голодные оборванные и измазанные в своей и чужой крови они достигли леса, и уже глубокой ночью набрели на овраг в ручьем, бегущим понизу. В начале овражка была искусно сделана небольшая запруда, лежал плоский камень, а нависшая над запрудой с вершины склона оврага трава скрывала вход в жилище Лиара.

***

– Здесь, – проговорил тихо Нагдин, спускаясь к запруде и скрываясь под нависшим над ней краем оврага.

Дома никого не оказалось. Но Лиар гостеприимно не запер рассохшуюся от влаги дверцу, подбитую изнутри разлезшейся на куски кожаной заплатой.

Внутри жилище оказалось на удивление удачно устроенным и даже уютным. Никто из вошедших не ожидал увидеть аскетичную красоту, чистоту и некое подобие планировки. Дом Лиара состоял из трех комнат, каждая из которых имела дымоход и длинное узкое оконце, пропускавшее скудный свет. Земляной пол был чисто подметен. Вдоль стен тянулись лавочки, уставленные растениями в горшках.

Холкуны тут же зажгли рочиропсы и разложили их по углам главной комнаты. Их тусклый свет выхватил из тьмы очертания самодельной мебели – довольно искусно выполненной.

– Лиар разрешает спать в этой комнате, – Рыбак указал направо. – Там все для этого устроено.

Брезды провели туда Гедагта и Бохта и уложили их отдохнуть.

Рыбак, между тем, по-хозяйски стал распоряжаться всем, до чего смог дотянуться. В углу стоял высокий ящик. Реотв подошел к нему и открыл. Все, кто был в комнате, вздрогнули от его вопля.

Людомар обернулся и увидел, что левая рука Нагдина безвольно висит вдоль туловища, быстро заливаясь кровью. Холкун и пасмас бросились к нему, а Сын Прыгуна остался стоять на месте. Он будто бы застыл, не в силах пошевелиться. Его глаза не отрывались от предмета, лежавшего у ног Рыбака.

Это был хар – людомарская короткая пика, помещавшая в себе два тонких копья из камнедрева, и ниус – плевательную трубку с ядовитыми дротиками. Именно пика, выпав из ящика, двумя своими остриями поранила реотва.

Нагдин побледнел. Охотник видел это и с ужасом ждал. Наконец, Рыбак стал зеленеть и переходить в синий. Значит, хар был готов к бою. Только этим можно объяснить, что его острия были смазаны ядом.

Словно молния бросился людомар к пике, схватил ее и обнюхал. Так и есть – яд!

– К воде! – приказал он. На него удивленно обернулись, но видимо вид охотника был таким, что холкун и пасмас решили сначала сделать, а уж потом спрашивать.

Они выволокли реотва наружу и подтащили к воде.

– Не давайте ему много дышать. Топите его! – Сын Прыгуна кричал последние слова, потому что мчался в лес, глубоко вдыхая в себя окружающие ароматы.

Краем глаза он заметил, как неясная тень метнулась параллельно его бегу, но решил сейчас не придавать этому значения. Время работало против него.

Хар, который он продолжал сжимать в руках, отличался от его собственного, оставленного неведомо, где, много зим назад. На этом, новом для него харе, помимо двух острых лезвий был еще один крюк, небольшой, но массивный, и тонкое лезвие ножа, прикрепленное вдоль древка. По всему было видно, что в этих землях хар претерпел влияние традиций реотвов – известных любителей бердышей.

Пика очень помогла ему взбираться на голые у подножия стволов деревья, служа охотнику крюком-зацепом. Сын Прыгуна кружил по лесу, раздувая легкие до боли, пока не услышал тонкий запах лежалой травы, которая ему и была нужна.

Рык раздался сзади него и топот тяжелых лап, но людомар уверенно передвигался по ветвям деревьев. Добравшись до нужного ему места, он стрелой метнулся вниз, срезал пожухлую после зимы траву и мгновенно забрался назад.

Не обращая внимания на тень крупного существа, которое промелькнула между стволами с угрожающим рыком, Сын Прыгуна направился в обратный путь.

Он едва успел пережевать траву на ходу и смазать этой кашицей язык и небо Рыбака. Лицо последнего было иссиня-черным и лишь белки глаз сверкали на этом фоне подобно ярким звездам на ночном небе.

– Уйдем в донад, – сказал охотник. – Здесь кто-то есть.

Они скрылись в норе входа, плотно закрыв за собой дверцу.

Едва Нагдин занял свое место среди раненых, как людомар принялся внимательно осматривать найденных хар. Очень скоро он разглядел полу затертые знаки, значение которых не распознал. Охотник вертел пику и так, и сяк, но кроме этих двух непонятных символов на ней ничего не обнаружил. Та же самая процедура с копьями и плевательной трубкой дали такой же результат. Два символа на них были четче, но все равно не понятны.

– Людомар, если ты еще можешь не спать, оборони нас, пока мы спим, – обратился к нему холкун. От пережитых треволнений его веко подергивалось, а рот постоянно открывался в широченных зевках.

Лоден и вовсе без предупреждения развалился на одной из лавок, сняв с них растения, и тут же захрапел.

Сын Прыгуна кивнул, хотя и сам чувствовал, что валится с ног от усталости.

Снаружи раздалось причмокивание. Некий зверь спустился к запруде на водопой. Охотник погасил кристаллы, осторожно пробрался к двери, открыл ее и выскользнул к воде. Ему не хотелось даром терять время.

Ночь стояла лунная. Он расположился на ближайшем к оврагу дереве, чутко поводя ушами и вглядываясь в полумглу леса.

Ожидания людомара были с лихвой вознаграждены. За ночь он набил немало дичи, слетавшейся к воде, поэтому, когда утром Кломм, тяжело дыша и прихрамывая, вышел из второй комнаты, он с удивлением заметил кучу свежеощипанной и свежеосвежеванной дичи. Лицо брезда озарилось улыбкой. Что могло быть приятнее еды после стольких дней беспрестанной борьбы.

На запах жареного мяса отряд слетелся к очагу довольно быстро. Даже Рыбак, бледный и истощенный донельзя, вышел, шатаясь и держась за стенку. Его подхватили под руки и усадили поблизости от готовящейся пищи.

– Случилось однажды мне бывать в Острокамье в ту пору, когда Холвед впервые начал ворочатся на своем ложе, – заговорил Унки, и время быстро побежало, сдабриваемое хорошими шутками и полуфантастическими рассказами.

Людомар дождался, когда ему вручат самый лучший кусок мяса, быстро расправился с ним и скрылся в комнате справа.

Едва его колени коснулись мягкой постели, состоявшей из лежалых шкур и свежих веток, как сознание быстро покинуло его. Подобно пораженному обухом, он пал ничком, и земля разверзлась перед ним, принимая в свое лоно.

Полет. Бесконечный полет вниз. Кружение и раскачивание. Он не знал, сколько длилось это расслабляющее безумие. Его разбудил возбужденный говор голосов.

– Не велю перед домом моим лихоимством заниматься, – слышался старческий голос. Он был строг и скрипуч. И чем более он становился строг, тем сильнее скрипел.

– Лиар, не знал он про то. Кабы сказали ему, то не стал бы… – пытался защищаться Рыбак.

– Каждый, кто в леса эти пришел жить должен по закону этого леса. Нельзя священный источник поганить лихоимной кровью!

– Мы принесем жертвы и… помолимся, – вмешался Лоден. В голосе его сквозили нотки раздражения.

– Жертвы не помогут. Слишком многое принесли вы с собой. Беду принесли вы в Холмогорье. Говорит легенда, когда падут…

– Нам не интересны твои легенды, старик, – вмешался рык Гедагта. – Мы пришли за помощью…

– … восемь из девяти хранителей мира, тогда прекратится старый мир и начнется новый…

– … ты же не хочешь нам помочь. Кабы мы…

– … мир. Обрушится небо на Холмогорье и возопят изгибы тверди, и сотрясутся. Тогда окрасятся воды Священного источника кровью безвинных…

– … не оказались среди гиров…

– … лихоимец принесет беду…

– Стой. Старец, что ты говоришь?! – вмешался Лоден.

– … лихоимец, кто порушит законы Священного леса, – почти закричал Лиар.

– Мы не нарушали законы Священного леса, – в тон ему затрубил Гедагт.

– Тихо, – рявкнул Лоден.

Все вмиг притихли.

– Что ты говорил про защитников?

– Охранители Священного леса. Они не пускают беду на его порог. Когда падут они, то выйдет нечисть под свет Очей Владыки и Холведа. Тогда сотрясется…

Но Лиара уже никто не слушал.

– Их не было восемь, – прошептал Бохт Унки.

– Мы показалось, что их было несколько десятков, – кивнул тот.

– Может, речь о нас? – присоединился к ним Лоден. – Нас было девять.

– Там о восьми речь была.

– О девяти. Восемь из девяти, старик так и сказал, восемь из девяти.

– Маэрх получается… лихоимец? Тот самый?

– Нескладно все это… нескладно, – Бохт впервые изменил себе и проявил скепсис.

– Старик, ты говоришь о каких-то хранителях, – пробасил Кломм. – Кто они? Ты знаешь?

– Известно, кто. Девять великанов, братьев Холведа и Владыки, коих сбросил отец долу и втоптал их за строптивость в грязную твердь. С тех пор стоят они, а самый непокорный, Мирн, до сих пор тянется мечом к отцу своему, имя которого не должно слетать с уст наших, ибо грех великий…