Дорогами войны. 1941-1945 - Анатолий Белинский

Сижу я на мягкой травушке-муравушке и думаю: силен наш майор, какую артиллерийскую атаку организовал.

Затем слово берет замполит капитан Лакшинский. На его лице полное равнодушие, словно он не на собрании, а наедине сам с собой разговаривает.

– Заслушали мы боевую характеристику. Там все по существу, все объективно изложено, воюет с сорок второго, авторитетный командир, политически грамотен. Его занятия по политподготовке одни из самых интересных в батальоне, – он повернул голову в сторону майора Л., мило ему улыбнулся и добавил: – Он не пьет и не ворует. Предлагаю Протасовского принять в члены ВКП(б).

За ним выступил парторг Андрюхин, полностью поддержал выступление замполита и предложил принять в партию. С добрым словом выступил командир роты Покуда.

Перешли к голосованию. Первым поставили на голосование вопрос вверх ногами:

– Кто против вступления в партию Протасовского?

Резво, как пионерским салютом, проголосовали майор Л., Османов и С. Следом за ними неуверенно, опустив очи долу, подняли руки два штабиста. Итак, против – пять.

– Кто за вступление в партию?

Руки поднимают пять человек. Итого: пять против пяти. В этот критический момент из штабной кухни выбегает повариха, молодая тамбовская красавица, бежит, торопится, на ходу фартук снимает:

– Простите меня, припозднилась малость, не смогла раньше… Ей объяснили расклад голосов и спросили: а вы за или против?

– Я, конечно, за товарища лейтенанта Протасовского голосую!

Итак, по боевой характеристике большинством голосов я был принят в партию большевиков.

Друзья мои смеялись. Ну вот, отвоевали мы тебя для партии. Ты не переживай! Другие позабыли, кто и где их принимал, а ты это собрание на всю жизнь запомнишь.

На следующий день я был избран секретарем парторганизации роты.

После полудня, когда солнце покидало зенит, на бреющем полете над правым берегом на фоне густого сосняка проскочил самолет. Проскочил быстро, опознать не удалось. Свой ли, чужой? Да и куда стрелять, когда на том берегу люди? Расчеты заняли свои места и наблюдают. Дошел самолет до понтонной переправы, развернулся и пошел назад над самым фарватером реки. Вроде похож на «мессера». Странно, не бомбит, не стреляет, и высота такая, хоть его рукой хватай. Когда самолет подлетал к мосту, с обоих берегов одновременно на него обрушился шквальный пулеметный огонь. Самолет прошел переправу, вошел в резкое пике к воде. «Неужели уйдет? – подумал я. – Это маневр. Ведь по тому берегу бить не станешь». Но из пике самолет не вышел, вонзился в воду, как нож в масло, подняв буруны грязной воды.

В считанные минуты к месту падения самолета подошла машина, водолазы достали самолет, сняли мотор, убрали его под брезент и повезли в Москву. Летчика закопали здесь же, на болоте. Документы забрали. Пуля крупнокалиберного пулемета угодила ему прямо в лоб. Как позже выяснилось, это был двадцатичетырехлетний ас, лично награжденный Гитлером Железным крестом за особые заслуги. Он имел задание сфотографировать все огневые средства переправы. Летел на новой модели самолета – «Мессершмит-109Е». Его судьбу и решила пуля.

Днем нестерпимая жара. Вода под боком, а выкупаться некогда. Наблюдатели молодцы, не дремлют. С огневых кричат: «Тревога!» Со всех сторон доносится звяканье в рельс, колотят как для глухих – не умолкая. Со стороны понтонной переправы над рекой появилась «рама». Большая, громоздкая, плывет, не торопится, но идет курсом на переправу. Опознавательных знаков нет, тип самолета неизвестен. Таких птиц здесь еще никто не видал. Идет низко. У моста «рама» окунулась в море огня. Артиллеристы на предельно малой высоте поставили заградогонь. От осколков некуда голову преклонить, сыпятся, как град.

Самолет, продолжая свой путь, стал покачиваться с крыла на крыло. Похоже, подает сигнал: «Я свой». Вышел из огня, как Иван-царевич из кипящего котла. Его перехватили истребители и повели с почетом: один сверху, двое по бокам. Посадили воздушное чудо в поле. А это оказался английский «ляйтнинг». Летел наш союзник с подскоком, да заблудился. Поцарапали его изрядно, но крепкая броня спасла экипаж.

Когда авиация противника наседает на Калинковичи, с моего вулкана хорошо просматривается картина наземно-воздушного сражения. На тех позициях, где располагался ранее мой взвод, ныне находятся огневые взводы Матусова – из третьей роты батальона.

С каждым днем увеличивается поток грузов, в тупике станции поставили несколько вагонов-цистерн с горючим. Массовый налет состоялся среди дня. Рванули цистерны. Огромные желто-белые шары, как восходящее солнце, поднимались, охваченные протуберанцами живого огня, как гигантские щупальца сказочного осьминога, пытались обнять необъятное. Мы с большой тревогой следили за огненным хороводом, знали, что там наши друзья и им сегодня очень тяжело. Налет окончился, но пламя пожарища утихать не собиралось. К огневым позициям Матусова подъехала машина с начальником штаба. Поднимается Гришин на бункер, а там все пулеметы под чехлами и ни одной стреляной гильзы. Рядом полыхает гигантский костер, лохмотья сажи окутали станцию. Режущая нос вонь тола, паров горючего и еще какой-то неизвестной дряни заполонила все вокруг. Гришин стоит на бункере. Вот, наконец, вразброд вылезают солдаты из ельника. Несколько человек тащат Зинку, она орет благим матом, упирается, плачет. У нее истерика. Брыкается, из рук вырывается, упала, ногами и руками размахивает. Юрка пилотку поправляет, здоровается с Гришиным. Докладывать нечего, только плечами пожимает, дескать, не гореть же целому взводу.

Гришин увез Матусова в штаб батальона.

Как-то возвращаюсь с ротного КП и вижу: на полотно поднимается Графская.

– Ты почему здесь расхаживаешь? Куда ходила?

– А я ходила на рекогносцировку с командиром роты.

– И что там видела?

– Да ничего, одна лесная дорога и одни сосны.

– Кто тебя послал?

– Покуда приказал. – Она виновато опустила голову и добавила: – Я вам правду говорю. Зачем ходила, и сама не знаю.

– Впредь без меня этого не делай, будешь ходить только с моего разрешения. А с Покудой я сам разберусь.

Развязка не заставила себя долго ждать, как в подобном случае говорят умные книги.

Вскоре все прояснилось и встало на свои места. Через несколько дней я увидел на огневой Покуду, он стоял и разговаривал с Графской. Графская – на посту. Увидел меня и спокойно говорит:

– Лейтенант, дай команду заменить Графскую. Мы пойдем на рекогносцировку.

У меня, видимо, в глазах появились огнеметы. Я шагнул к нему вплотную и тихо-тихо произнес:

– Графская на посту. Я выделю другого бойца. А Графская с вами ни сегодня, ни завтра на рекогносцировку не пойдет!

Лицо у Покуды побагровело, он хотел что-то сказать, но воротник гимнастерки сильно сжал ему шею. Он покрутил головой, словно освобождаясь от воротника, промолчал и удалился.

Через неделю раздался звонок из штаба батальона.

– Графскую с вещмешком направить в штаб.

Уходя, она протянула мне ладошку, застенчиво улыбнулась:

– До свиданья, товарищ лейтенант!

– До свиданья, Ниночка!

Прошло две недели. По лесной дороге торопится солдат. Свернул с дороги и напрямую к огневым. Кого это еще сюда занесло! Смотрю, что-то знакомое.

На огневой появилась Графская.

– Здрасьте, я к вам!

– Нина, какими судьбами?

…Она сидела на краешке заправленных нар. Я на стуле-ящике.

– Мы стоим здесь, за рекой. Работаю оператором на радиолокаторе. Командир хороший, капитан. Попросилась к вам, отпустил на два часа.

Мы болтали с ней как хорошие знакомые. Минуты летели быстро, и ничто их не могло остановить. Я проводил ее до первого поворота дороги. Лес молчал, и мы молчали тоже. Ни одного путного слова в моей голове не нашлось.

– Ну ладно, я побегу. Спасибо вам, товарищ лейтенант, вы добрый. Прощайте, товарищ лейтенант!

– Прощай, Нина! – Некоторое время ее фигурка еще мелькала между высоких сосен, затем пропала.

День за днем штурмует авиация противника переправу. Меняются типы самолетов, не меняется тактика: каждые два часа в точно назначенное время они сбрасывают на наши головы смертоносный груз. После ночного разбойного налета, разбившего переправу, пошли разговоры: всех офицеров в трибунал и разжаловать. Вместо этого прислали полк истребителей. Те в нашу зону огня не ходили, работали на подступах к переправе, как перехватчики. Давно потерян счет дням. Никому невдомек узнать, какой сегодня день или число. Ни газет, ни писем, ни занятий. Одна кутерьма войны. Регулярно подвозят боеприпасы, запасные части, смазочные материалы. Дом, семья, любимые подруги, все куда-то улетучилось и существовало, как забытый старый сон. На уме одно: не прозевать, вовремя открыть огонь.