Пленник железной горы - Генри Олди

Очень плохие адьяраи.

5. Поле для праздников

Колотушка. Бьет.

Хрясь. Хрясь. Хрясь.

– Кырык!

Крик. Хорошо. Нравится.

Толстая кожа. Черная кровь. Становые жилы. Хребты. Мягкие утробы. Длинные кости. Короткие кости. Макушки. Лбы. Жирная печень. Грудные клетки. Хрупкие позвонки. Ключицы. Челюсти. Скулы.

Крушу. Крушу. Крушу.

Нравится. Нравится.

Очень нравится.

Панцирь-стена. Панцирь-чешуя. Панцирь-копыто. Шлем-миска. Шлем‑сопка. Зерцало. Щит-доска. Щит-плетень. Щит-кожан. Щит-железо. Наручи. Поножи. Оплечья.

Тресь. Тресь. Вдрызг.

– Кэр-буу!

Копье. Пика. Меч. Длинный батас. Короткий хотокон. Кривой болот. Стрела. Топор. Палица. Нож. Рубят. Режут. Колют. Колотят. Швыряются. Секут. Лупят. Дубасят. Плющат. Дробят. Они – меня.

Мимо. Слабо. Зря.

Дураки.

– Кырык!

Мотылек. Ржет. Злится. Прискакал. Как? Откуда? Я большой. Сильный. В седле. Мотылек большой. Грозный. Еще больше. Грознее. Еще. Еще! Топчет. Грызет. Давит. Сносит. Мотылек мой. Лучший. Люблю.

– Ой-боой!

Попало. Прилетело.

Не болит. Не болит. Нисколечко не болит.

Меч. Огромный. Ого-го. Ничего себе. Две руки. Две держат. Две машут. Вжжик! Жжау! Бом! Мюльдюн сильный. Мюльдюн первый. Нет. Я первый. Ловлю. Беру. Ломаю. Две руки берут. Две ломают.

Хрусть!

Нет меча. Нет огромного.

– Кургуй[38]!

Уворачиваюсь. Мюльдюн кричал. Хороший Мюльдюн. Очень хороший Мюльдюн. Успел. Окликнул. Брат. Брат. Старший брат. Вместе. Вдвоем.

Всех убьем. Всех.

Хорошо.

А вот! А вот кому? Тебе! Тебе!

И тебе. Тоже.

– Н-на!

Брызжет кровь. Облизываюсь.

Вкусно.

Сильный. Сильный. Сильный.

Слабые.

Сильных хочу. Сильных хочу. Очень сильных хочу. Сильных очень хочу. Очень-очень. Сильных-сильных. Хочу-хочу.

Драться будем.

Бегут. Удирают. Скачут.

Лук. Мой лук! Стрелы. Мои стрелы! Вдогон. Вдогон. Вдогон. Затылки. Спины. Лопатки. Хребты. Плечи. Тр-рым! Всс-трых! Тра-дам! Хрряст! Их затылки. Их спины. Их хребты. И-их! Вдогон. Гон-гон! Стреляю. Стреляю. Метко стреляю.

Без промаха.

Всё. Всё. Всё-всё.

Усыхаю.

Я стоял на поле для праздников: сильный среди мертвых. Рядом храпел Мотылек. Косил налитым кровью глазом, стриг ушами, плясал на месте. Он был обычный, не больше, чем всегда. Но я уже понимал, каким он был, когда нес в седле Юрюна-боотура. Привязан? Где найти веревку, которая удержала бы Мотылька, рвущегося на подмогу хозяину? Мастер Кытай отлично поработал над моим конем. Мастер Кытай отлично поработал надо мной.

Спасибо, Кытай Бахсы. За боль и страх, огонь и молот.

За меч и щит.

Над теми, кто сейчас лежал вокруг меня, мастер Кытай поработал хуже. А может, они родились такими – худшими. Как сказал нижний адьярай Уот? «Ты слабак. Потому и хороший.» У каждого свои слабаки. У меня – вот. Видите?

Мюльдюн был прав: мелкота.

Верхние адьяраи мало чем отличались от нас. Погибни сегодня мы с Мюльдюном – валялись бы точно так же. Две руки, две ноги, два глаза. А если одна рука, значит, вторую отсекли лезвием батаса. Один глаз – второй выбило стрелой. Одна нога – вторую в колене, словно тростинку, переломила боевая колотушка. Ничего общего с буйным Уотом Усутаакы. Разве что лица… Я был еще мал, чтобы оценить по достоинству черты лиц мертвецов, засечь мелочи, роднящие убитых с животными, змеями, хищными птицами. С грозой, бураном, оползнем. Когда они двигались, это было заметнее, но когда они двигались, я вообще утратил способность подмечать что-либо, кроме самого простого, напрямую связанного с жизнью и смертью. Размышления для боотура означали смерть, действия – жизнь, и хватит об этом.

– Мотылек, – сказал я.

Это я так спросил. Иначе не получилось.

– Ну? – буркнул Мюльдюн.

Он сжимал и разжимал пальцы, словно не знал, что делать: сжать кулаки или оставить ладони, как есть? Кожа моего брата утратила сходство с доспехом – последнее, что я запомнил перед тем, как кинуться в бой – но горела огнем. Впору поверить, что Мюльдюна с ног до головы растерли лоскутом плохо выделанной ровдуги.

– Он прискакал заседланный.

– Ну?

– Я расседлал его. Я точно помню: расседлал.

– Ну? – в третий раз повторил мой старший брат.

«Ты сражался в броне, – услышал я в его бурчании. Увидел в повороте головы, различил в блеске глаз. – С оружием в руках. И ты удивляешься, что твой конь ворвался в бой под седлом, с уздой и стременами? Балбес, тупая башка…»

– Ага, – сказал я.

– Ну, – согласился Мюльдюн. – Еще напомни мне, что ты его привязал.

– Я его привязал.

– Молодец.

Он обвел взглядом праздничное поле. Взгляд Мюльдюна-бёгё был под стать хозяину: сгреб всё в одну пригоршню, смял, превратил в липкий бессмысленный комок. Мюльдюн пожевал губами, как если бы в рот ему залетела мошка. И повторил еле слышно:

– Молодец.

Почему еле слышно? Наверное, чтобы я не слишком гордился.

Оставив Мюльдюна за спиной, я пошел между мертвыми. Изувеченные тела не вызывали у меня каких-то сильных чувств. Так, должно быть, бродит лесоруб меж поваленных им деревьев. Охотник рядом с грудой добычи. Мясник у освежеванных туш. Я ходил и смотрел. Смятый наносник шлема. Пластины, отлетевшие от панциря. Обломки меча. Треснувшее древко рогатины. Глазное яблоко сползло на щеку. Скула размолочена в хлам. Лицо вывернуто за спину. Труп лежит ничком, а кажется, что навзничь, и тусклые бельма пялятся в небо. Далеко, за сопками, визжали птицы с острыми перьями и ржавыми когтями. Часть стаи пировала на трупах: лакомилась глазами и требухой. Илбисы, назвал птиц Мюльдюн. Визг затихал, звучал ниже, еще ниже, превращался в назойливое бормотанье. Да и вообще, далеко ему было до визга дяди Сарына, призывающего светлую Айысыт! Небо между сопками сделалось нежно-розовым, с редкими облаками, похожими на гроздья сиреневых ягод. Смещаясь на запад, ягоды набухали соком, темнели, слипались в давленую кашу. Там, где небо розовело, вершины сопок походили на зубы, измазанные в крови, а там, где булькала сладкая каша – на замшелые камни. По склонам бежала рябь, словно сопки были озером под утренним ветром.

Мне нестерпимо захотелось зимы. Белой, белой, белой. И такой холодной, чтобы ничего не чувствовать. Придет зима, всё заморозит. Я наступил на вялую руку, до сих пор сжимавшую щербатый топор, и чуть не упал.

– Мюльдюн, а Мюльдюн?

– Ну?

– Ты говорил: «Мы теперь – как они.» Небесная застава, помнишь? Охрана прохода. «Мы – как они. Только у себя в улусе.» Ты это имел в виду, да?

– Да.

– Почему мы? Почему не папа? Адьяраи разграбили бы улус и ринулись к нашему дому. Тут папа их всех бы…