В свои разрушенные тела вернитесь - Филип Фармер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Затем, — Монат перевел дыхание, — вы делаете новые записи заново созданных тел и храните в каком-то огромном запоминающем устройстве. Позже вы уничтожаете старые воссозданные тела и снова воссоздаете их с помощью проводящего материала, используемого также и в чашных камнях. Все, о чем я говорю, вполне можно спрятать под землей. Насколько я понимаю, в нашем Воскрешении нет ничего сверхъестественного? Но нас всех мучает только один главный вопрос: Зачем???
— Если бы у вас была такая возможность, не подумали бы вы о том, что это ваш этический долг? — спросил Спрюс.
— Да! Но я бы не воскрешал недостойных!
— А что если другие не согласятся с вашими критериями? — усмехнулся Спрюс. — Уж не думаете ли вы, что вы настолько мудры и добродетельны, чтобы судить? Не поставите ли вы себя в этом случае на один уровень с Богом? Нет, вторая возможность должна быть у всех, вне зависимости от таких качеств, как грубость, эгоизм, тупость или ничтожность. После этого это уже будет не их дело…
Он замолчал, будто раскаиваясь в своей вспышке и показывая своим видом, что он разговаривать больше не намерен.
— Кроме того, — сказал Монат, как бы не замечая реакции Спрюса, — вы, наверное, хотели провести изучение человечества с точки зрения его истории. Записать все земные языки, обычаи людей, их мировоззрение, жизненный путь. Для этого вам нужны агенты, которые, смешавшись с людьми, делали бы записи, наблюдения, проводили исследования. Вопрос: сколько времени может занять воплощение этого замысла? Тысячу лет? Две тысячи лет? Десять? Миллион?
И как насчет нашей будущей ликвидации? Или нам суждено оставаться здесь вечно?
— Вы здесь будете оставаться столько, сколько понадобится для вашего выздоровления, — выкрикнул Спрюс. — И только после этого…
Он закрыл рот, сверкнул глазами, а затем все же, очевидно, пересилив себя, заявил:
— После длительного контакта с вами даже самые крепкие заражаются чертами, характерными вашему роду. После возвращения приходится проходить реабилитацию, чтобы избавиться от них. Я уже давно ощущаю себя запятнанным…
— Поместите его над огнем, — приказал Таргофф. — Мы вытянем из него всю правду.
— Нет, нет! Вам этого не удастся! — закричал Спрюс. — Не удастся! Мне давным-давно следовало это сделать! Но кто знает, может быть…
Он упал на землю, и кожа его стала быстро голубеть. Доктор Стейнберг, один из членов Комитета, осмотрел его. Но и без этого всем давно стало ясно, что этот человек умер.
— Нужно убрать его отсюда, — сказал Таргофф. — Я бы посоветовал сделать вскрытие. Мы будем ждать ваш отчет, доктор.
— Каменным ножом, без необходимых препаратов, без микроскопа? Какого рода отчет вы ожидаете? — вскричал Стейнберг. — Впрочем, было бы очень интересно, в самом деле, взглянуть на внутренности этого существа.
«Спрюса» унесли.
— Я рад, что он не заставил нас признаться в блефе, — сказал Бартон. — Если бы он молчал, то нам ничего не оставалось бы делать, как признать себя побежденными.
— Значит, вы действительно не собирались подвергать его пыткам? — удивился Фригейт. — Хотя я надеялся, что вы запугивали его. Правда, черт вас знает. Голова идет кругом. От вас всего можно ожидать. По крайней мере, я бы сразу же ушел, скорее всего, навсегда бы ушел от вас.
— Ну, ну, Питер, — начал успокаивать американца Руах. — У нас никогда не было никаких кровожадных намерений относительно этого лже-Спрюса. Он прав, если бы мы применили пытки, то были бы ничуть не лучше Геринга и его приспешников. Но мы могли бы использовать против него другие средства. Например, гипноз. Если мне не изменяет память, вы, Бартон, на Земле были специалистом в этой области?
Бартон кивнул, но ничего не ответил.
— Но вот в чем неприятность, — начал Таргофф, — мы ведь так и не знаем, добрались ли мы до истины. Может быть, он нам все врал. Монат выдвигал предположения, и если они были неверны, Спрюс мог довольно легко увести нас в сторону, соглашаясь с этими выдумками. Я бы сказал, что сейчас ни в чем нельзя быть уверенным относительно этого дурацкого допроса. Надо было действовать как-то по другому.
Они согласились в одном. Теперь, когда Они, кем бы Они не были, знают о зрительных способностях Казза и его соплеменников, возможность обнаружить еще одного их агента отпадает. Они наверняка предпримут надлежащие меры для исправления своей ошибки.
Стейнберг вернулся ровно через два часа.
— Нет ничего, чем бы он отличался от любого другого представителя вида «гомо сапиенс». Кроме вот этого небольшого устройства. — Он протянул черный блестящий шарик, размером со спичечную головку. — Я обнаружил это на поверхности лобной доли мозга. Он подсоединялся с помощью проволочек к некоторым областям мозга и был заметен только под определенным углом зрения. Мне просто повезло, что я это обнаружил. Я думаю, что Спрюс убил себя с помощью этого устройства, буквально подумав, что надо умереть. Каким-то образом шарик преобразует желание умереть в соответствующее действие. Возможно, он реагирует на мысль выделением какого-нибудь яда, распознать который у меня сейчас нет никакой возможности. — С этими словами он передал шарик членам Комитета.
18
Тридцатью днями позже, перед самым восходом солнца, Бартон, Фригейт, Руах и Казз возвращались из плавания вверх по Реке.
Вокруг них клубился густой холодный туман, поднимавшийся в эти последние часы ночи над Рекой на высоту до 5–8 футов. Ничего не было видно далее, чем на длину прыжка с места сильного мужчины. Бартон стоял на носу одномачтовой бамбуковой лодки. Он знал, что они находятся недалеко от западного берега, так как в относительно мелких местах течение заметно ослабевало, а они только что свернули с середины Реки к левому берегу.
Если его расчеты верны, они должны находиться поблизости от развалин «чертогов Геринга». В любое мгновение он ожидал увидеть полосу более интенсивной тьмы, возникающую из темных вод — берег земли, которую он теперь называл Домом. Дом для Бартона всегда был местом, из которого он отправлялся в очередное путешествие, местом отдыха, временной крепостью, где можно без помех писать книгу о своей последней экспедиции, берлогой, где зализывались раны, боевой рубкой, из которой он высматривал новые земли, подлежащие обследованию.
Всего лишь через две недели после смерти Спрюса Бартон ощутил необходимость податься в какое-нибудь другое место. Он прослышал, что на западном берегу, примерно в 100 милях вверх по Реке, обнаружили медь. Это был берег, заселенный на протяжении пятнадцати миль сарматами пятого века до н. э. и голландцами из тринадцатого века н. э.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});