Геополитические проекты Г. А. Потемкина - Ольга Елисеева

Важно отметить, что Иосиф II сразу же выделил Сегюра среди других представленных ему дипломатов и совершал с ним длительные пешие прогулки, делясь с французским послом своими впечатлениями и политическими видами. Сам Сегюр объясняет такую необычную для монарха откровенность тем, что «имел счастье понравиться» Иосифу. Однако, вероятно были и другие, более веские причины, заставлявшие графа Фалькенштейна, взяв посла Франции под руку, уверять его в миролюбивом отношении Австрии к Турции, которой покровительствовал Версаль. «В разговорах со мной он дал мне понять, что мало сочувствует честолюбивым замыслам Екатерины, - писал Сегюр об Иосифе П. - В этом отношении политика Франции ему нравилась. «Константинополь, - говорил он, - всегда будет предметом зависти и раздоров, в следствии которых великие державы никогда не согласятся насчет раздела Турции» {454}. Заметно стремление австрийского императора, с одной стороны, успокоить французский кабинет, а с другой - показать свою независимость по отношению к планам союзницы.

Херсон потряс путешественников и заставил на время замолчать даже самые злые языки. Сегюр описывает практически оконченную крепость, казармы, адмиралтейство с богатыми магазинами, арсенал со множеством пушек, верфи и строящиеся на них корабли, казенные здания, несколько церквей, частные дома, лавки, купеческие корабли в порту {455}. Английский дипломат сэр Алан Фиц - Герберт доносил оттуда в Лондон: «По видимому, императрица чрезвычайно довольна положением этих губерний, благосостояние которых действительно удивительно, ибо несколько лет назад здесь была совершенная пустыня. Князь Потемкин, конечно, позаботится о том, чтоб представить все с наилучшей стороны. Вчера мы любовались тремя большими кораблями… Суда эти немедленно отправляются для присоединения к флоту в Севастополь» {456}.

Следует обратить внимание на записки путешественников, увидевших Херсон не вместе с императрицей, а побывавших там раньше, когда блеск «потемкинской феерии» не мог никого ослепить. В 1782 г. совершил путешествие на юг бывший гетман Малороссии К. Г. Разумавский. Он давно состоял не у дел, мало интересовался борьбой придворных группировок, старческое любопытство побудило его скоротать время в интересной, хотя и не по летам тяжелой поездке. 22 июня он писал своему приятелю Ковалинскому: «На ужасной своей пустынностью степи, где в недавнем времени едва рассеянные обретаемы были избушки, по Херсонскому пути, начиная от самого Кременчуга нашел я довольные селения верстах в 20, в 25 и далее, большею частью при обильных водах. Что принадлежит до самого Херсона, то представьте себе множество всякий час умножающихся каменных зданий, крепость, замыкающую в себе цитадель и лучшие строения, адмиралтейство со строящимися и построенными уже кораблями, обширное предместье, обитаемое купечеством и мещанами разновидными. С одной стороны казармы 10 000 военнослужащих в себя вмещающие, с другой перед самым предместьем видоприятный остров с карантинными строениями, с греческими купеческими кораблями и с проводимыми для выгод сих судов каналами. Я и до ныне не могу выйти из недоумения о том скором возращении на месте, где так недавно один только обретался зимовник. Сей город скоро процветет богатством и коммерциею, сколь то видеть можно из завидного начала оной… Не один сей город занимал мое удивление. Новые и весьма недавно также основанные города Никополь, Новый Кайдак, лепоустроенный Екатеринослав, расчищенные и к судоходству удобными сделанные Ненасытские пороги с проведенным при них каналом» {457}.

Итак, даже если б Екатерина отправилась в путешествие не в 1787 г., а сразу после присоединения Крыма, Потемкину нашлось бы, что ей показать на землях Новороссии. А через несколько лет после этого тем более. Ф. де Миранда, осмотрел Херсон незадолго до приезда [100] императрицы в Крым, особое внимание обратив на крепость и арсенал. При посещении судостроительной верфи путешественника поразило большое число строящихся и уже спущенных кораблей, по его мнению, на много превосходили испанские и французские суда {458}.

15 мая Екатерина, облаченная в морской флотский мундир присутствовала при спуске на воду кораблей: 80-ти пушечного «Иосифа», 70-ти пушечного «Владимира» и 50-ти пушечного «Александра» {459}. Ее сопровождал граф Фалькенштейн. Один из очевидцев этого события, немецкий врач Э. В. Дримпельман рассказывал: «Государыня явилась запросто, в сером суконном капоте, с черною атласною шапочкою на голове. Граф так же одет был в простом фраке. Князь Потемкин, напротив, блистал в богато вышитом мундире со всеми своими орденами» {460}. Обратим внимание на эту малозначительную, на первый взгляд деталь. Скромную одежду императрицы отмечает только Дримпельман, другие источники, в частности Камер-фурьерский журнал, отличавшийся в подобных вопросах большой точностью, фиксирует мундирное платье, единственно приличное в подобном случае. А вот потертый сюртук Иосифа II проходит через все мемуары и монографии, в которых рассказывается о путешествии Екатерины II на юг. Часто историки специально противопоставляют «скромность» австрийского монарха и подчеркнутое богатым одеянием тщеславие Потемкина.

Между тем истинное значение любого события может быть интерпретировано только в контексте той культурной традиции, в которой оно произошло. Что же значил старый сюртук Иосифа? Дело в том, что по правилам приличий XVIII в. появиться на торжественной встрече в простом наряде значило оскорбить пригласившего вас хозяина. Серюр в свих мемуарах рассказывает, как он, по прибытии в Россию, был приглашен Потемкиным на обед. «Я и все гости были парадно одеты, а он явился попросту - в сюртуке на меху. - рассказывает посол. - Мне это показалось странным, но так как никто не обращал на это внимания, то и я не дал заметить своего недоумения. Однако через несколько дней после того я, в свой черед, пригласил его обедать и отплатил ему тем же, объяснив заранее прочим моим гостям, что подало повод к этому поступку. Князь тот час понял причину моего поведения, после этого обращался со мною так, как я желал» {461}.

Итак, французский посол посчитал шаг, похожий на поведение Иосифа II на херсонской верфи во время торжественного спуска русских кораблей, неуважением к себе. Появившись в простом сером сюртуке австрийский император совершал заметную бестактность по отношению к своим союзникам - хозяевам праздника. Накануне поездки в Россию Иосиф, перечисляя в письме к Каунипу свои заслуги перед союзницей (главной из которых он называл помощь в присоединении Крыма), негодовал на нее за оказанное давление и обещал дать почувствовать «принцессе Цербстской, превращенной в Екатерину», что он не позволит столь бесцеремонно располагать собой {462}. Кажется, в Херсоне долгожданная маленькая месть, а на языке XVIII в. - «шиканство», свершилась. Извинением австрийскому монарху мог послужить только тот факт, что он и здесь присутствовал инкогнито, как граф Фалькенштейн. Однако, едва ли нашелся бы в свите Екатерины или среди иностранных наблюдателей человек, не знавший, кто перед ним. Император всячески старался подчеркнуть частный, не государственный характер своего визита, демонстрируя союзникам и дипломатам европейских дворов не желание Австрии присоединяться к военным демонстрациям России на границе с Турцией.

Однако, от русской императрицы не так легко было избавиться. Она вопреки воле Иосифа II вытребовала его в Крым, и теперь делала вид, будто не замечает едва прикрытых бестактностей со стороны австрийского монарха. Ей не понравился поступок гостя, который посетил Херсон за несколько дней до встречи с ней, внимательно осмотрел все укрепления, а лишь затем поехал в Новые Кайдаки. 18 мая, уже после выходки Иосифа II на верфях, Екатерина с неудовольствием говорила о союзнике Храповицкому: «Все вижу и слышу, хотя и не бегаю, как император. Он много читал и имеет сведения; но, будучи строг против самого себя, требует от всех неутомимости и невозможного совершенства; не знает русской пословицы: мешать дело с бездельем. Двух бунтов сам был причиною, тяжел в разговорах» {463}. Очевидно, внутренние отношения между Екатериной и Иосифом были далеки от идиллии, оба имели причины обижаться друг на друга, но, по мнению императрицы, сильный союзник любой ценой должен был остаться за Россией. Екатерина подчеркивала, что чрезвычайно довольна проведенным на спуске кораблей днем, о чем свидетельствует ее записка Потемкину, в которой она просит «дать вина матросам и солдатам, которые работали на верфи и в крепости» {464}.