Все тайны Земли, которые ты должен узнать, прежде чем умрешь - В. Л. Пименова

Кассини решил, что все женщины на такую торжественную церемонию облачатся в меха, и, чтобы Жаклин выделялась, ей нужно что-то нежное и строгое одновременно. Появление первой леди в бежевом пальто и шапочке среди всех этих «медведиц» произвело фурор и сразу определило ее будущий стиль. Сама Джеки, поблагодарив кутюрье, сказала: «Вы прекрасно одели меня для этой роли», — положение первой леди она воспринимала как игру, спектакль…

Именно Жаклин ввела моду на брючки-капри, приталенные короткие пиджачки и шляпки-таблетки. Ее стилю тут же стали подражать: женщины стали копировать ее прическу, цвет волос, манеру носить одежду, сидеть, смотреть, улыбаться… В общем, она стала законодательницей мод.

Перед очарованием Жаклин таяли президенты и короли, даже наш Хрущев не устоял и прислал ее детям щенка по имени Пушкин в подарок. А пламенный революционер Че Гевара сказал, что, несмотря на то что ненавидит всех американцев, с одним из них — с Жаклин — он мечтает встретиться… но только не за столом переговоров, а совсем в другой обстановке.

Шарль де Голль дарил ей цветы и говорил остроумные комплименты, а во время визита президентской четы во Францию заметил, что мисс Кеннеди «слишком большая драгоценность даже для президента США!».

Джону не могли не льстить комплименты и внимание, которое оказывали его жене. Что его огорчало, так это транжирство Жаклин — словно компенсируя бедную юность или отсутствие внимания со стороны мужа, она просто скупала одежду и драгоценности, потратив за первый год его президентства на свою особу более 100 тысяч. Когда он заметил, что такие расходы чрезмерны, она не смогла его сразу понять: «На выборы ты тратишь намного больше». Но потом попросила своего секретаря хлопать ее по руке, если снова захочет приобрести чрезмерно дорогое платье. Но это не помешало ей принять в подарок от правителя Эфиопии Хайле Селассие леопардовую шубу стоимостью 75 000 долларов. Правда, через полгода конгресс лишил ее и этой невинной радости, приняв закон, что семья президента не может получать подарки дороже 12 тысяч долларов (этот закон действует и сегодня).

Так что для приемов ей приходилось брать драгоценности… напрокат. Тиффани и Картье были счастливы услужить ей и часто продавали ей полюбившиеся «безделушки» с существенной скидкой — для них это была отличная реклама.

Но бывали в жизни Жаклин дни, когда она была счастлива не только из-за нового колье или диадемы. Однажды они опаздывали на прием, Джон уже ждал ее внизу, и она ослепила его своей красотой, спускаясь по лестнице в белом атласном платье с глубоким декольте и длинным шлейфом. «Шампанского, — приказал Кеннеди, — Джеки, ты прекрасна, и я хочу выпить за это!»

Она старалась талантливо сыграть свою роль самой счастливой и самой красивой — старалась никогда не показывать слабости, злости, огорчения, ревности — всегда была ровна и приветлива, как застывшая подо льдом поверхность горного озера, поверх которой, как легкий ветерок, скользят все разочарования. Но ее силы духа для этого не хватало — она принимала амфетамины. Их врач Якобсон, среди пациентов которого были Черчилль и Марлен Дитрих, делал инъекции, в состав которых входили стероиды, гормоны, мультивитамины и амфетамин — наркотик и сильнейший стимулятор, который, вызывает большой прилив энергии и улучшает настроение, делая человека не слишком восприимчивым к происходящему. Кстати, Якобсону через некоторое время запретили заниматься практикой, после того как один из его пациентов умер после такого «коктейля».

Как бы то ни было, Джеки играла свою роль не слишком охотно — четыре дня она, так и быть, отдавала приемам и раутам, но три дня в неделю обязательно проводила с детьми в загородном поместье, объясняя это тем, что быть матерью для нее важнее, чем заниматься общественной деятельностью.

Ее сестренка Ли как-то заметила, что Джеки, наверное, была бы счастливее, выйдя замуж за «простого» аристократа и проводя свою жизнь в тихом уединенном поместье, заботясь о детях и саде.

В ноябре 1963 года Джеки вновь пришлось сопровождать президента в его очередном туре. Они приехали в Даллас (Техас) и остановились в отеле, отдыхая от перелета. На следующий день, 22 ноября, Жаклин прокляла все на свете, выбирая костюм, — ее помощник сказал, что в Техасе холодно, но у нее был и только шерстяные наряды, а за окном было +25 градусов. В конце концов она остановилась на наряде от Шанель — розовом пиджаке и юбке с синим кантом. Надела розовую шляпку и черные очки от солнца. Они с Джоном сели в темно-синий «линкольн», где их ждали губернатор с женой и сенатор Ярборо.

Торжественный кортеж медленно двигался к площади, где Джон должен был выступить с речью. По пути они дважды останавливались — Джон выходил, чтобы пообщаться с группой школьников и монахинь, приветствовавших его. Он несколько раз просил Джеки снять очки, чтобы люди, которые пришли, чтобы их услышать, видели их глаза. Кругом стоял несмолкающий гул голосов.

Треск трех выстрелов прозвучал не громче треска разрываемой бумаги.

Джек схватился за горло, и его окровавленная голова упала на колени Жаклин. Вне себя от ужаса она смотрела на его залитые кровью черты и завизжала, перекрывая толпу: «Они убили его! Они убили Джона!» Она вскочила и, не осознавая, что делает, попыталась выпрыгнуть из машины, как обезумевшее животное.

Джон был в коме, когда их привезли в военный госпиталь. Ему не смогли помочь. Жаклин рядом, держит его за руку, пока ее не вывели из операционной, вся ее одежда испачкана кровью мужа, и она будет стоять коленями на полу операционной в его крови, когда начнется отпевание, и она начнет свою молитву.

Жаклин полетит вместе с телом мужа в Вашингтон. На борту ей предложат переодеться, но она откажется: «Пусть они видят, что сделали». Она будет в этом костюме и на присяге новому президенту страны. Она спешит всем рассказать, как это произошло, она не может замолчать и повторяет, что надо только продержаться до похорон. Ее пичкают сильными успокаивающими препаратами…

Она снимет окровавленный костюм только на второй день, мать спрячет его в коробку и положит на чердак их дома рядом со свадебным платьем.

Служба охраны пытается запретить ей идти за гробом, она будет отличной мишенью, но Жаклин не желает их слушать и сопровождает гроб от Белого дома до собора. А на кладбище она наклонится к двухлетнему сыну и скажет, чтобы тот простился с отцом, — двухлетний Джон по-военному отдаст салют гробу.

Она почти не плакала, она держалась все похороны. Хотя говорила сестре, что чувствует себя как «кровоточащая рана», что с трудом находит силы, чтобы утром просто встать с кровати, что до сих пор протягивает руку, чтобы потрогать Джона, и не сразу вспоминает, что его никогда не будет рядом.

О смерти Кеннеди, успевшего завоевать всеобщую симпатию, скорбела вся Америка, люди рыдали на улицах и присылали сотни тысяч писем и телеграмм, чтобы поддержать Джеки и выразить свое соболезнование. Как вдове президента ей определили пенсию в 25 тысяч долларов в год, у нее была поддержка клана Кеннеди и свои доходы от различных фондов.

Она стала не просто вдовой — Жаклин и дети стали национальными символами, своеобразной святыней. Их звали в гости, присылали подарки (принц Марокко подарил им дворец, чтобы Джеки и дети могли там жить в любое время), в их честь называли детей, улицы и парки.

Она не могла спокойно выйти на улицу, ее всегда поджидали репортеры и зеваки.

Надеясь, что ее будут меньше беспокоить, если она уедет, Жаклин с детьми переезжает в Нью-Йорк, покупает на Пятой авеню квартиру, устраивает детей в школу, надеясь забыться за повседневными заботами, но в годовщину смерти Джона у нее случается очередной срыв. Она выходит на улицу и всюду видит его лицо, его имя в заголовках газет, кадры убийства по телевизору. Она рыдает, у нее истерика, она повторяет только одно: надо это забыть, забыть, пусть лучше люди отмечают день его рождения, а не день смерти…

Ее очень поддержал брат Джона — Роберт. Он почти постоянно находился рядом, поддерживал и утешал Джеки и очень много времени проводил с ее детьми. Ходили слухи, что они стали любовниками и что у ФБР есть подробное досье об их романе, но Роберт хохотал в ответ на подобные вопросы, а его жена Этель совсем не ревновала к свояченице, наоборот — была с ней в очень хороших, дружеских отношениях. Возможно, такое трепетное отношение к Роберту было у Джеки из-за его сходства с братом или из-за его поддержки, или они действительно симпатизировали друг другу — вряд ли мы можем сказать об этом точно.

Политическая карьера Роберта оборвалась на взлете — его застрелили на пороге отеля «Амбассадор» на глазах беременной жены.

История пошла по кругу.