Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях - Константин Базили

С осени 1838 г. главная квартира Хафиз-паши была в Малатье (древней Милитене), и только жестокость зимы заставила сераскира отложить до весны переход в Самсат (древний Самосат), ниже по Евфрату, спускаясь к сирийской границе. Диярбакыр, Урфа, Харпут и Мараш — вся страна на север от Халебского пашалыка — кипели приготовлением к войне. Было очевидно, что войско султанское, отрезанное от северо-западной границы Сирии гранитным ее стражем Тавром и укрепленными ущельями, готовилось проникнуть в Сирию с северо-восточной стороны вдоль Евфрата. В константинопольском арсенале с великой деятельностью продолжались во всю зиму приготовления флота. Капитан английской службы Вокер (Walker)[208] был назначен в качестве советника (мустешар) при капудан-паше для надежнейшего устройства этой части.

Бросим теперь обратный взор на дипломатические сношения Египта с Константинополем после Кютахийского договора. Мы упоминали уже о странном предложении, которое дерзнул сделать египетский паша Австрии, Англии и Франции в 1834 г. относительно признания его независимости и вступления с ним в союз. После поучительных ответов, данных его честолюбию европейскими кабинетами, Мухаммед Али, несмотря на раболепную лесть окруживших его советников, турок и европейцев, понял, однако ж, что эти планы несбыточны. По крайней мере он не терял надежды признания наследственных прав в его семействе на области, бывшие в его управлении.

Долженствуя бороться с тяжкими неудобствами обладания неверного, основанного только на успехе оружия, видя постоянно направленный взор Махмуда на Сирию, Мухаммед Али старался уловить всякий случай к новым переговорам в надежде исходатайствовать права наследственные в своем роде и тем упрочить собственное свое положение в глазах народа, волнуемого мыслью о султане, и довершить кютахийское торжество. С каждым годом он выдумывал новые предлоги, чтобы не платить условленной подати, которой были обложены его пашалыки. Вместо подати посылал он богатые дары своему государю по поводу бракосочетания его дочерей, будто издеваясь над его бессилием и чтобы дать ему почувствовать неудобства, проистекающие для него самого от неопределительности и неправильности взаимных их отношений. Султан отвечал суровым словом на дерзновенные учтивости своего вассала и требовал подати вместо подарков. Между тем французское посольство усердно ходатайствовало у Порты о даровании Мухаммеду Али наследственных прав. Порта охотно соглашалась уступить Мухаммеду Али в потомственное владение Египет на праве полномочного наместника, обложенного известной суммой подати и подчиненного общим внутренним законам империи и ее трактатам с другими державами; но она требовала обратно Сирию, Аравию и Кандию. Ходатайство Франции распространялось и на Сирию и основывалось на том доводе, что область эта в руках Мухаммеда Али была бы прибыльнее для Порты, чем в непосредственном ее управлении. Доводы эти показывались обидными для самолюбия султана, как и самое ходатайство дружественной державы, на котором, очевидно, основывались упрямые притязания египетского паши.

Кроме этой внешней пружины, Мухаммед Али не упускал из виду внутренних, потаенных пружин старинной турецкой политики, чтобы завлечь в свою сторону лиц, окружавших султана, и через них действовать на его ум. В 1836 г. он отправил в Константинополь свою невестку Зехра-ханум, вдову умертвленного в Сеннаре Исмаил-паши, к ее отцу Ариф-бею, одному из первостатейных улемов[209]. Под предлогом свидания с отцом он поручал невестке по гаремным стезям Стамбула, где женщины при всем своем уничижении имеют, однако ж, то же влияние, как и в других столицах, действовать на умы в диване и серале в пользу старого свекра.

Зехра нашла почетный и ласковый прием в Константинополе и продлила свое там пребывание. Между тем в проезд через Каир муллы, назначенного в Мекку, Мухаммед Али окружил его почестями и ласками, со слезами говорил с ним о роковой для правоверного народа ссоре с султаном и, зная его связи с разными вельможами, убедил его пригласить в Египет Ахмеда Февзи-пашу, главного командира гвардии и любимца этой эпохи, чтобы поговорить о делах и сообщить ему нечто важное. Письмо муллы было представлено султану. Махмуд охотно отпускал своего любимца, который в настоящий фазис своего странного поприща усердно ходатайствовал о дружелюбном разделе с Египтом и слыл приверженцем Мухаммеда Али.

Но тогда же случилась одна из обычных в Турции нежданных перемен министерства. Знаменитый Пертев-паша в заговоре с Халиль-пашой и с Ахмедом Февзи-пашой свергли старого сераскира Хозрефа, который столько лет уже пользовался всей доверенностью султана. Халиль был пожалован в сераскиры, Ахмед Февзи — в капудан-паши, а Пертев стал душой нового министерства. Исполненный гения и фанатизма старого мусульманина, ревностно преданный престолу и умея ценить таланты вернее, чем султан Махмуд, Пертев смело представил, что для переговоров с человеком столь хитрым, каков был Мухаммед Али, нужно было отправить не вельможу, не любимца, которого полномочия могут иногда переступать за грань правительственных инструкций, но человека делового. Султан убедился, и на место капудан-паши был отправлен в Египет с дарами к паше и с портретом султана бей-ликчи Сарим-эфенди, помощник министра иностранных дел.

В начале 1837 г. открылись конференции в Каире; Мухаммед Али, видя готовность султана к переговорам, не сделал от себя никакого предложения, а объявил, что он доволен своей судьбой, но во всяком случае готов слушать предложения Порты. Обманутый в своем ожидании Сарим видел себя принужденным объяснить свои предложения, вместо того чтобы войти в разбирательство притязаний паши. Прежде всего он посоветовал Мухаммеду Али отправиться самому в Константинополь и войти в объяснения непосредственно с Портой и с султаном или по крайней мере отправить туда надежную особу с полномочием от себя. Паша ловко отклонил и то и другое под предлогом, что его присутствие необходимо в Египте и что никому не мог он вверить окончательное решение дела, от которого зависела вся судьба его и его потомства.

Каир. Гравюра В. Г. Бартлетта, 1820-е гг.

Но в самом деле он слишком знал по опыту расположение к нему султана и вельмож, предания тайных мщений стамбульских были еще слишком свежи, чтобы ввериться султанскому слову. С другой стороны, ему было несравненно выгоднее вести переговоры в Египте с полномочным султана, чем следить издалека ход дела и списываться с Константинополем. Принужденный объясниться, Сарим предложил паше в потомственное владение Египет и Аравию. В ответ на это Мухаммед Али представил ему итог доходов и расходов по управлению Аравийского полуострова, чтобы доказать, сколь великий ущерб приносила ему эта страна, которой управление почитал он не преимуществом для себя, но тягостным бременем усердия ради к престолу и к вере.

Его довод был, по-видимому, неопровержим; Аравия дотоле поглощала только казну и войска египетские; но не менее того паша мог со временем извлечь из нее великие выгоды торговые и политические. Наконец, Сарим высказал и последнее свое предложение, которое состояло в том, чтобы присовокупить к Египту всю Южную Сирию, обширный пашалык Акки (Сайда-эйалет) и Тараблюсский пашалык, не выражая, впрочем, условия о потомственном ли или пожизненном владении этой частью Сирии. Мухаммед Али, очевидно, хотел только проведать расположение султана и Порты и в этом отношении достиг своей цели. Когда же все высказал Сарим, хитрый паша стал доказывать, что ему необходима вся Сирия, и наотрез отвечал, что он ничего не уступит, а разве может удовлетворить Порту набавлением подати и даже предоставлял вполне произволу султана определить сумму добавочной подати.

Тем заключились переговоры; Сарим отплыл обратно в Константинополь, а паша, желая действовать на воображение народа в Египте и в Сирии и на общественное мнение Европы, перепутал все дело будто из недоразумения и торжественно объявил генеральным консулам великих держав, что султан предлагал ему Сирию в потомственное обладание.

По возвращении Сарима в Константинополь Порта официально писала Мухаммеду Али в смысле последнего предложения ее посланца об уступке Аккского и Тараблюсского пашалыков в пожизненное владение с правом потомственного обладания на Египет и Аравию, извещая, что султану угодно было подтвердить это распоряжение. Грамота великого везира была исполнена ласковых выражений. В ответ на это Мухаммед Али возобновил с новой настойчивостью свои домогательства на наследственное обладание всех пашалыков, ему вверенных, и отклонил предложения Порты, предпочитая продлить еще неизвестность своей судьбы.

Махмуд, обманутый в своем ожидании и убедившись в невозможности миролюбного раздела с честолюбивым вассалом, стал помышлять только о средствах к его наказанию и удвоил свои усилия для устройства армии Хафиз-паши. Мухаммед Али, со своей стороны, перестал уплачивать подать, и на представления об этом консулов великих держав он хладнокровно отвечал, что, ввиду военных приготовлений Порты, посылать деньги в Константинополь значило бы давать врагу в руки оружие и что, все-таки пребывая верным и покорным своему государю, он не мог действовать вопреки инстинкту самосохранения.