Воспоминания для будущего - Жан-Луи Барро

Словом, в тот весенний день 1956 года, когда мы вылетали из Орли в Мексику, нас уже ничто не связывало с Парижем. Мы все больше и больше становились бродячими комедиантами. Не то чтобы нам это не нравилось, но тем не менее...

Мы отдали Мариньи самые интенсивные годы нашей жизни. Когда мы были, как говорится, в расцвете сил. Нам удалось создать настоящий театр. Возможно, это звучит и нескромно, но почему бы так не сказать? Случалось, я просил власти оказать общественное содействие нашей работе. Однажды пришел ответ за подписью министра: «Вас нельзя подвести ни под одну статью, которая могла бы нас интересовать». Я по-прежнему имел только лицензию ярмарочного актера. Итак, нам не оставалось ничего другого, как идти избранным путем и возить с собой по свету нашу «возлюбленную демократию».

Я уже говорил, что воспоминание обретает ценность, когда в нем ощущается запах настоящего. Вспоминая, чем дышала в тот момент наша Компания, я ощущаю в воздухе аромат вишневого сада. Семья и дом. Дом, из которого тебя выгнали. Семья под угрозой распада. Прошлое, которое надо забыть. Впереди — неопределенное будущее. Каждый актер полностью сливался со своим персонажем.

Мы поставили «Вишневый сад» за два года до нашего отъезда. Жорж Невё создал замечательный французский вариант. При всем том, что русский и французский темпераменты кажутся разными, они поразительно гармонируют57. Позволено ли мне сказать, что мы никогда не играли «Вишневый сад» — мы его всегда переживали!

Когда мы его поставили, наша труппа была уже взрослой. Но разве когда-нибудь взрослеешь окончательно? Во всяком случае, тело труппы оформилось. И мы сознавали всю хрупкость этого тела, постоянно находящегося во власти превратностей театральной и просто жизни. Когда бы мы ни играли этот шедевр Чехова, в четвертом действии спектакль шел уже не только на сцене, но и за кулпсами.

На сцене:

Мадлен. Аня, одевайся! Теперь можно и в дорогу.

Симон. В дорогу!

Пьер Бертен. Друзья мои, милые, дорогие друзья мои! Покидая этот дом навсегда, могу ли я умолчать, могу ли удержаться, чтобы не выразить на прощанье те чувства, которые наполняют теперь все мое существо —

Майен. Дядечка, не нужно!..

Дезайи. Епиходов, мое пальто!

Мадлен. Уедем — и здесь не останется ни души...

Доминик Арден. Прощай, дом! Прощай, старая жизнь!

Жан-Луи Барро. Здравствуй, новая жизнь!

Мадлен и Пьер Бертен оставались на сцене одни. Они проливали слезы об ушедшей жизни.

(Из-за кулис). Мама!.. Ау!..

Мадлен (в слезах). Мы идем!

Тут появляется Андре Брюно, наш старейший актер, игравший старого слугу Фирса: «Жизнь-то прошла, словно и не жил...»

За кулисами мы с трудом сдерживали рыдания. Каждый вечер нам казалось, что труппа вот-вот распадется.

Да, запах настоящего-прошлого, запах вишневого сада, детской. Последние десять лет унесли всех наших «стариков», и ответственность легла на нас. Сумеем ли мы продолжить их дело? Продержаться? Вести эту бродячую жизнь, которая ждала нас впереди?

Бродячая жизнь

«Объехать мир благодаря своей работе». Это было нашей мечтой, когда мы создавали свойинтернациональный театр, секцию французского языка.

Атрибуты актеров — чемодан и шейный платок. Мои неизменные сумка и пончо...

Не для того ли мы играем в театре, чтобы встречаться с людьми? Вступать в контакт, обмениваться, делиться, знакомиться, пытаться лучше понять друг друга?

В одном из стихотворений в прозе Бодлер написал:

У поэта есть великое преимущество перед всеми остальными людьми:

Он может по собственной воле быть то самим собой, то кем-то другим.

Подобно бесприютным душам, блуждающим в поисках тела,

Он легко проникает в сокровенные глубины любой человеческой личности...

Тот, кто познал слиянье с толпой, испытывает странное опьянение от своей сопричастности общему бытию.

Все радости и все несчастья, с которыми его сталкивает судьба, воспринимает он как свои собственные.

То, что люди зовут любовью, оказывается таким мелким,

таким ничтожным и слабым

рядом с этой немыслимой оргией,

с этим святым развратом души, которая отдается

вся, целиком, поэтично и милосердно

первой случайности,

первому встречному.

По-моему, эти строки очень точно характеризуют положение актера. Ежегодно по весне, с прилетом первых ласточек, мы взяли обыкновение улетать. Но не на крыльях!

Репертуарный театр на гастролях напоминает и цирк и армию в походе. Нельзя ничего забыть, вплоть до последней мелочи: костюмы, чулки, обувь, парики, ленты, всякого рода аксессуары — все, что на сцене приобретает смысл, индивидуальность. Жалкая деревяшка, какой-нибудь лоскуток становятся бесценными вещами.

Случалось, таможенники стояли, уставившись, «будто кобели», как сказал бы Рабле, в ящик со старым, немыслимым хламом.

Вот почему мы возили с собой все предметы реквизита, да еще и не в одном экземпляре. Электрический орган, прожектора, про водку, звуковые установки, «походную» администрацию, мою портативную библиотеку. Я радовался, как ребенок, ощущая себя наполовину послом, наполовину генералом армии.

Однажды, в Сан-Паулу, нам отвели помещение, не предназначенное для спектаклей, пустое, как ангар. Восемь часов спустя мы оборудовали в нем готовый к бою театр. Обожаю такую организованность!

Леонар

В такие моменты Леонар был просто незаменим. Леонар — образец театрального деятеля, я подразумеваю при этом, что он «бродяга».

Человек могучего телосложения, он, быть может, самый выносливый из механиков и самый точный из администраторов. Ростом с римского трибуна, итальянец из Фьюме, сын крупного архитектора, он изучал химию. Когда в него вселился демон театра, он поступил в труппу Питоева. Актер, заведующий сценой, он стал подлинным столпом труппы и прожил семнадцать лет рядом с самым поэтичным театральным режиссером. Я представляю, как он занимался счетоводством или ремонтировал аксессуары, а у него на коленях и плечах сидели трое-четверо детей Жоржа и Людмилы.

Хочу надеяться, что.Леонар вновь обрел у нас то человеческое тепло, какое связывало его с этой знаменитой четой. Могу сказать сегодня, что он был создателем Компании наряду с нами. Он так никогда и не смог избавиться от легкого акцента, и я подозреваю, что в глубине души продолжал тосковать по актерской карьере. Вот почему, когда кто-нибудь из наших товарищей приходил к нему и робко просил прибавки, Леонар тут же выпроваживал его в артистическую, крича вслед: «Вы должны еще платить за то, что играете на сцене!»

В театре его прозвали «Леонар-скопидом», что не мешало ему оставаться воплощением доброты и блюстителем справедливости.

Мы с ним прожили более двадцати лет как два сообщника. Леонар — мой самый дорогой друг и соратник. Никому, кроме, разумеется, Мадлен, и не вообразить всех мук и забот, какие мы с ним делили.

Несколько лет назад он вздумал уйти на пенсию, но все еще не оторвался от театра, так что при малейшей оказии я зову его, и мы снова отправляемся в путь.

Вот это и называется человек театра! Дорога, ящики, пончо, и мы отправляемся на поиски людей! Ау-у, люди!

Поэт Жорж Шенневьер — я цитировал его в начале книги в связи с войной 14-го года — написал длинную поэму — «Легенда калифа на час». В нашей жизни, где одна страна сменялась другой, нам приходилось бывать «калифами на час». Мы проехали Европу — от Эдинбурга до Бухареста, от Варшавы до Неаполя, три Америки, Японию, Советский Союз, Ближний Восток, Северную Африку. Несколько раз совершали кругосветные путешествия. Это составляет огромный альбом воспоминаний. Перелистаем его по своей прихоти.

«Флорида»

Так назывался пароход, на котором мы впервые отправились в Южную Америку. 1950 год. При всем том, что в этот момент наши дела процветали, кошелек был пуст. Вот почему предложение министра культуры Луи Жокса поехать на гастроли оказалось для нас как нельзя более кстати. Мы приняли на себя эту миссию с восторгом.

О любознательности

Актерская труппа заслуживает путешествий при условии, что состоит из людей любознательных. Любознательность для меня — жизнь. Она прекрасно уживается во мне с боязливым характером. Наблюдали ли вы когда-нибудь кошек, которые никак не решатся войти в лес? Они как можно дальше вытягивают лапки, но, чуть прикоснувшись к земле, прыгают назад, прижимают уши, выгибают спину дугой, ползут вперед, снова вытягивают лапу и наконец, преодолевая страх, все же идут вперед. Любопытство берет в них верх над страхом. Они подают нам пример.