Чаша и Крест - Вера Семенова

— Я? — возмутился Жерар. — Да это самая сладостная и успокаивающая колыбельная, которую мне приходилось слышать. А если у тебя нет музыкального слуха, Торстейн, то лучше признайся в этом сразу. Тогда я буду всю дорогу на корабле приучать тебя к прекрасному.

— Расскажи лучше, о чем они говорили, — попросил я, покосившись на Гвендора. Тот спал, слегка нахмурившись, — видимо даже мучительные звуки флейты не были способны пробиться сквозь сон усталого человека. — Ты же подслушивал, как всегда.

— Я не подслушивал, мой подозрительный приятель, — сказал Жерар. — Я собирал сведения для твоей хроники.

Он скосил на флейту печальные голубые глаза и издал нескольких коротких переливов, быстро умерших в ночном воздухе.

— Ронан сказал: "Ты можешь требовать все, что угодно. Я никогда не забуду, что ты сделал для меня лично, и еще больше ты сделал для Ордена. Наши лекари говорят, что тебе лучше уехать из Ташира, иначе в этом климате раны никогда не заживут. Ты хочешь вернуться на Эмайну?"

И знаешь что, Торстейн? У него при этом было такое тоскливое лицо, словно он звал на Эмайну не нашего Гвендора, а какую-нибудь трехголовую ядовитую химеру, которую надо будет каждый день кормить с руки и на ночь укладывать спать на свою подушку. Как ты полагаешь, почему?

Бэрд наконец вытащил сумки во двор и присел рядом с нами, вытаскивая трубку.

— Ясное дело, — проворчал он, — постоянно видеть перед собой человека, который дважды спасал тебе жизнь, и оба раза из-за твоей глупости. На котором, — он тоже украдкой взглянул на Гвендора, — скоро живого места не останется, если он будет принимать на себя все, что причитается тебе. Малоприятное занятие для такого гордеца, как Ронан, вот что я вам скажу.

— То есть наш Великий Магистр проявил высшую степень самоотречения? — хмыкнул Жерар. — У него даже глаза заблестели, я-то думал, что от умиления, а это он, значит, от жалости к себе… Но Гвендор не дал ему самоотречься до полного удовлетворения. "Мне кажется, я смогу быть вам полезнее в другом месте, мессир, — сказал он. — Командорство в Круахане теперь пустует…"

— Лоциуса так и не нашли? — перебил я его.

— Горцы, кстати, рассказывали, что видели в нескольких днях пути человека с абсолютно белыми глазами, который шел, не разбирая тропы, — заметил Бэрд.

Мы помолчали, слушая пронзительный голос флейты. Официальной версией была неудача в расчетах, повлекшая за собой сильный взрыв и едва не приведшая к гибели верхушки всего магистрата. Лоциус был осужден за "преступную небрежность с до конца невыясненным умыслом", правда, заочно, потому что он так и не появился. Но и тела его не обнаружили на месте взрыва.

— Во всем этом есть, по крайней мере, одна положительная сторона, — мы уедем из этого ужасного Ташира, — сказал я искренне. — Но я никогда бы не подумал, что он захочет вернуться в Круахан.

— Уж я бы на его месте точно не вернулся, — подтвердил Бэрд, затягиваясь поглубже. — Столько хороших мест на этом свете — Эбра, Вандер, даже Айна ничего себе, хоть они там ничего не пьют, кроме яблочного сидра.

— Опять вы скрываете какую-то страшную тайну от бедного доверчивого Жерара, — сказал тот обиженным голосом. — И мне суждено погибнуть во цвете лет от неутоленного любопыства. Это граничит в своей жестокости с попытками отобрать у Фарейры с утра бочонок с пивом. Вы знаете, какие жуткие слухи ходили в Ордене про нашего командора? Что он сидел в тюрьме!

Мы с Бэрдом переглянулись, но ничего не ответили.

— В Круахане, говорят, большие перемены, — сказал я. — После смерти Моргана были сильные беспорядки, народ даже пытался выходить с какими-то требованиями и строить баррикады. Бывшие соратники Моргана подыскали ему преемника в надежде, что тот будет блюсти их интересы, а он, как ходят слухи, все быстро переделил в свою пользу. Так что теперь там обстановка очень странная — народ по привычке бунтует, каждое мало-мальски крупное графство борется за свою власть, а первый министр набивает золотом свои сундуки.

— Вы сожалеете о Моргане, Торстейн? — неожиданно спросил Гвендор, открывая глаза. — Если я правильно помню, вы всегда были сторонником железного правителя, твердой рукой ведущего свой народ по пути прогресса.

— Неужели лучше то, что происходит там сейчас? Когда в стране царит полный хаос?

— Вот и посмотрим на это собственными глазами, чтобы точнее оценить, — Гвендор усмехнулся, провожая глазами луну. — Но знаете, в чем любопытный парадокс, Торстейн? Меня этому научил наш бесследно сгинувший судорожный друг. Чем сильнее и безграничнее власть, тем она ближе к царству полного хаоса. Того самого, за дверь которого мы с вами нечаянно заглянули.

Он потянулся в шезлонге и снова закрыл глаза. Даже в полудреме он продолжал оставаться прежним Гвендором, сохраняя на губах свою половинчатую ироническую улыбку. Который раз я поразился его безграничной живучести и умению с насмешкой воспринимать жизнь, которая оставляла на его теле постоянные следы от своих зубов.

— Можно вам задать один вопрос, Гвендор? — тихо спросил я. Жерар и Бэрд в этот момент затеяли спор, перечисляя все известные им круаханские графства, причем у Жерара не было ни малейших шансов на выигрыш. — Почему вы выбрали именно Круахан? Неужели вам не тяжело туда возвращаться?

— Я совершенно спокойно могу вам ответить, — сказал Гвендор, обращая ко мне непроницаемый взгляд. — Тот человек, которого вы подобрали на дороге в Круахане, имеет со мной нынешним очень мало общего. Можно сказать, что это был не я. А Круахан я выбрал потому, что другой человек, который когда-то тоже жил там, совершенно точно никогда больше там не появится. А в других местах у меня есть риск с ним столкнуться.

— О ком вы говорите? — спросил я недоуменно. — О Лоциусе?

— Я говорю о вашей сердечной тайне, дорогой Торстейн, — ровно произнес Гвендор, опуская голову на спинку шезлонга. — О вашей неотразимой похитительнице мужских сердец, о которой вы думаете каждое утро, но не желаете об этом никому рассказывать. О Рандалин.

Часть четвертая

Круахан. 2028 год

— Я еще с самого утра объяснил вам, что я очень спешу! — орал широкоплечий дворянин с гривой светло-пшеничных волос и энергичной щеточкой усов такого же цвета. — Kакого хрена вы продали коня не мне, а какому-то первому попавшемуся проходимцу?

— Просто он заплатил нам много и сразу, ваша милость. — пожал плечами хладнокровный трактирщик с настолько равнодушным выражением на лице, какое бывает только у держателей гостиниц на самых оживленных трактах. — Если вам так нужна лошадь — попробуйте предложить ему цену повыше.