Записки офицера «СМЕРШа» - Олег Ивановский

А произошло вот что. Лебедев, любимый ординарец и коновод Симбуховского, сибиряк, отчаянно храбрый и влюбленный в своего командира, который обычно называл его дружелюбно «чалдоном желторотым», в сенцах чистил командирский трофейный «парабеллум». Этот хороший немецкий пистолет очень ценил не только командир полка, но и многие офицеры. У командира же была привычка носить пистолет не в кобуре, а за пазухой, засунув за борт полушубка или куртки-венгерки. Но была у него и опасная привычка: патрон в пистолете всегда был в патроннике.

Лебедев, чистя пистолет, нечаянно нажал на спусковой крючок. Выстрел. Симбуховский, застонав, упал на кровать.

В том, что это была случайность, у меня ни на секунду не возникло сомнений. Но как доказать руководству дивизии, прокурору? Все это могло быть истолковано как покушение на жизнь командира полка, как террористический акт! Тогда трибунал и…

— Ефим, что будем делать? — спросил я Аронова.

— Я думаю так: сейчас отправим Василия Федоровича в медсанэскадрон. Нужна операция. Потом в госпиталь. Я считаю, что все будет в порядке. Сердце не задето, это счастье. Но легкое пробито… Д Лебедева… Как ты считаешь?

— Лебедева я арестовывать не буду. Он не виноват. Но начальство в дивизии, прокуратура… Слушай, надо сделать так, чтобы Лебедева ни в полку, ни в дивизии не было. Понял? Давай отправим его вместе с Симбуховским, как сопровождающего.

Так и сделали. Лебедев уехал вместе с командиром полка. Объяснение по этому поводу мне пришлось писать большое-большое, и слов, которые выслушать было далеко не просто от своего начальства, я выслушал немало. Начальник «Смерш» дивизии настойчиво требовал отдать Лебедева под суд. Террористический акт против командира полка — это звучало бы громко. Но разговор начальника со мной закончился без последствий для кого-либо. И я даже выговора не получил… Все обошлось. А как бы решил дело трибунал — неизвестно. Вполне могли отправить Лебедева в штрафбат.

Через день или два, проходя по улице села, я встретил того сержанта-бронебойщика, который был с нами в Дубно. Короткое подошел ко мне, лихо вскинул руку к ушанке:

— Здравия желаю, товарищ лейтенант!

— Здравствуй, сержант, здравствуй. Как здоровье? Я слышал, тебе в Икве искупаться пришлось, а бронебойку не бросил, молодец!

— Искупался… А сколько народу пропало, какие ребята-то — орлы! А как командир полка? Говорили, что он ранен, сильно?

— В госпитале майор, с ним Лебедев…

— Вот у нас какой командир, ребята прямо говорят, другой разве так бы поступил? Засудил бы или расстрелял своей рукой. Очень казаки наши майора любят. И уважают. А я еще чего хотел, товарищ лейтенант, поговорить надо, интересную штуку слыхал…

— Ну так что же, давай поговорим. Заходи к нам в хату. Знаешь, где мы с Николаем остановились?

— Знаю.

К вечеру Короткое зашел к нам.

— Товарищ лейтенант, я вот что хотел вам рассказать. Здесь, когда развели нас по хатам, наш хозяин, пожилой мужик, русский, сказал, что зовут его Макар-драгун…

— Это почему же — «драгун»?

— А он говорит, что служил в драгунах еще в царской армии, и здесь они стояли. Он женился на дочери хозяина, у которого были на постое. Он нас хорошо принял. А вчера вот, вечером, сидели мы, покуривали, а он и говорит, что здесь, на Ровенщине, есть националистическая организация. «Просвита» называется, что ли. Она продукты заготавливает, одежду…

— Это для чего же?

— Говорит, для своего войска.

— Войска? Это что же за войско? С кем же это войско воевать собирается?

— Я спросил. Он пожал плечами и говорит: «Слышал байку, что воевать это войско будет не то с немцами, не то с Советами». А в войско то не всех принимают, а только парней из богатых семей, зажиточных. Вот в Похорельцах такое войско уже есть. Командиром местный, зовут его Гонта. Есть и в Черешнивке, там командир — Покатило.

— Это что же, фамилии или проззища?

— Да нет, он говорил, их так зовут, но то не фамилии. Фамилии он не говорил. Спросить?

— Нет, пока не надо. И старайся, сержант, об этом особенно не рассказывать. Пока не говори никому.

— А еще он говорил, что в их войске есть и роты, и взводы, и отделения. Взвод называется «чета», отделение «рой». Связники есть, девчата молодые. Завхозы тоже есть — «господарчи». Они копают под землей схроны, прячут там оружие, боеприпасы, одежду, обувь, продукты. Когда схроны роют, землю в мешках в реки, в пруды-носят, чтобы незаметно было, где копали… Ей-богу, слушал я, и не верится. Неужели все так, а? А еще… — Короткое понизил голос, — говорили наши ребята, что где-то здесь, неподалеку, какие-то бандиты нашего командующего фронтом ранили… Есть слух такой. Может, это из той армии?

На следующий день я поехал в штаб дивизии, в отдел. Все рассказал Братенкову. Он молча подошел к металлическому ящику, в котором, как мне было ведомо, возили секретные документы, достал бумагу, протянул мне. Это была только что полученная ориентировка о действиях подпольной организации украинских националистов на территории западных областей Украины.

Из справки Главного управления пограничных войск о результатах борьбы с бандитскими группами на территории Ровенской, Волынской и Тернопольской областей в марте 1944 года:

«…22марта 1944 года при ликвидации 16-м погранпол-ком войск НКВД охраны тыла бандитской группы «Олег», оперировавшей в Острогожском р-не Ровенской области, было установлено, что эта банда, совместно с бандой. «Черноморец», участвовала в нападении на командующего фронтом Ватутина. У убитого главаря банды в дневнике найдена запись такого содержания: «29 февраля… разбиты две легковых машины, из числа которых машина, в которой ехал Ватутин. Сам Ватутин ранен. Захвачены документы и карты…» Имеющиеся в нашем распоряжении материалы подтверждают обстоятельства ранения Ватутина, и, кроме того, допрошенный участник этой банды, оставшийся в живых, также подтвердил факт нападения этой банды на Ватутина…»

Николай Федорович Ватутин… 16 апреля 1944 года жители Валуек, тех самых Валуек, которые мы освобождали в январе 1943 года и где я был ранен, узнали из своей городской газеты скорбную весть. Умер от ран генерал армии Н.Ф. Ватутин. Он был родом из села Чепухинб Валуйского района, здесь учился, рос и девятнадцатилетним юношей ушел в Красную армию.

…Бои продолжались. Полк, вернее, то, что осталось от него, дрался с трудом, тяжело. Требовался отдых, да и воевать-то, в сущности, было нечем.

Об этих днях дневник сохранил такие записи:

«…26 марта. Ночной марш в район дер. Паниква. Немцы рядом. Есть пленные.