Аркадий Бухов - Аркадий Сергеевич Бухов

— Разные, говорю. Заячьи.

— А Пунька поет?

— Поет. Сидит в конуре и поет.

— А у зайцев конфеты есть?

— Есть.

— А какие? Из капусты? Сладкие?

— Сладкие.

— Дядя, дай конфетку…

— Спать, спать надо, Наташа… Поздно. Завтра проснешься, в ванночке тебя купать будут…

— А зайцев купают?

— Купают.

— А как?

— Возьмут зайчонка за хвост и в воду.

— А ему не больно?

— Зайчонку?

— Зайчонку.

— Нет. Привык. Спи, спи, Наташа…

— А завтра расскажешь о зайцах?

— А я какой?

— Ты?

— Да, я. Поганый?

Наташа подумала и почти уверенно ответила:

— Ты хороший. А зайцы поганые?

— Зайцы тоже хорошие. Спи. Закрой глазки и спи.

Наташа закрыла глаза и пролежала так несколько минут. Когда я осторожно приподнялся со стула, чтобы незаметно уйти, она с трудом приоткрыла правый глаз и шепотом спросила:

— А зайцы…

— Что зайцы? — так же шепотом переспросил я, убирая стул.

— А зайцы…

Большой черный глаз устало закрылся.

* * *

На другой день утром, когда я еще спал, кто-то зацарапался ко мне в дверь.

— Кто там? — спросил я, закутываясь в одеяло. Ответа не было.

— Кто там?

— Впусти, дядя…

Дверь приоткрылась. Сначала показалась Наташина голова с упругими косичками, торчавшими в разные стороны, потом рыжая голова подаренного мной медведя, потом вся Наташа, с клеенкой на груди.

— Ты что, Наташа?

Она посопела носом и конфузливо осмотрелась.

— Пришла с добрым утром сказать…

— А еще что? — попытался я смутно догадаться о целях этого неожиданного прихода.

— О зайцах расскажи…

— А ты меня любишь?

Она почему-то вздохнула, ткнула медведем в косяк и, подняв на меня глаза, с достоинством произнесла:

— Люблю. И ты меня любишь.

* * *

С этого момента мир был восстановлен.

Рассказы об Италии

Гейне сказал, что есть люди, которые, увидев яйца, уверены в том, что они видели курицу. Я никогда не был в Италии, но у меня есть очень много знакомых, побывавших там. Им кажется, что они очень хорошо знают эту страну. Вот приблизительно какое представление об Италии я получил от их рассказов.

— Приезжаете вы в Венецию. Везде вода. В Риме — Некрополь. В Некрополе — Акрополь, в Акрополе — Колизей.

— Ав Колизее?

— Кажется, Неаполь. Я уж точно забыл сейчас географическую карту.

— И везде вода?

— Ну, что вы… Площадь Святого Марка. Много голубей, на плечи садятся, на голову.

— Всем?

— Нет, так, кто захочет.

— Что же они, эти голуби, жалованье за это, что ли, получают?

— Ну, уж вы шутите… Домашнее животное, привыкает. А в Венеции, между прочим, везде лагуны.

— И много их там?

— Ну, еще бы… Как ни сядешь в гондолу, так и лагуна. Я целые ночи не мог спать — звезды, песни.

— Поют?

— Все поют. Мальчишка сапоги чистит — поет, нищий милостыню просит — поет. Лакей обед несет — поет. Ему говоришь, что второе недожарено, а у него — глаза черные, движения порывистые и под салфеткой гитара спрятана. Думаешь, не граф ли переодетый, — молчишь и ешь.

— А что едят?

— А так, все. Под соусом больше.

— Макароны, наверное, все.

— И макароны. Их беднота ест. Прямо на улице.

— На улице?

— Да. Дома сварит, а норовит съесть на улице. И не дай Бог высунуться: сейчас же деньги попросит. Для вас. говорит, специально ел.

— Так вы бы не давали…

— Попробуй не дай… Там у каждого ладзарони фамилия одна что стоит. На нем сапоги с дырой, вместо подметки, а фамилия Кампо-Рито-ди-Спаранелла…

— А ладзарони, это кто?

— А вот которые на солнце греются. Ляжет на тротуар и греется. Тем и живет.

— И тоже поет?

— Поет. И обязательно что-нибудь итальянское. Во дворце тоже был.

— Ну, и как?

— Ничего. Весело. Большой такой, мрачный, а внутри роскошь необычайная. Заперт только, жалко, не пускают туда. В Риме тоже хорошо. Римляне ходят.

— Да, исторический город… Жители такие…

— Мало, наверное, изменились. Чувствуется как-то. Смотришь на него, а он тем же Плутархом каким-нибудь или Геродотом выглядывает. Там воды нет.

— Как, совсем?

— Нет, есть, только ее, наверное, дома держат. Там на этой самой лагуне на баркароле не поедешь. Там извозчики.

— Приятно, наверное…

— Ну, еще бы… Ночь такая, звезды… Едешь тихо-тихо, а он весло держит в руках…

— Извозчик?

— Почему извозчик? Гондольер.

— В Риме?

— Ничего подобного. В Милане.

— Разве и в Милане вода везде?

— В Милане? Не помню. Я уже сказал, что по карте как-то не помнится… Я о Венеции… А еще тоже хорошее ощущение — приезжаешь, прямо в рулетку кинешь франк, а тебе отдают тринадцать…

— Где, в Милане или в Неаполе?

— Нет, в Монте-Карло. Это во Франции. А еще лучше был случай в Швейцарии. Приезжаем мы в Женеву, а Марья Николаевна…

— Ну. а в Италии как?.. Женщины, наверное…

— Женщин много. Красивые… И у всех глаза черные. Ей еще семи лет нет, а у ней глазищи — во… Знал покойник Бизе, с кого Кармен списать…

— Кармен — испанка…

— А там нет испанок. В Париже видел одного испанца. Зубами гири подымал. Здоровый такой, трико голубое…

— Ага… Ну, а так еще что в Италии хорошего?

— Да много… Приезжаешь это в Венецию…

— Кругом вода?

— Да, много…

— Голуби на площади? На плечи садятся?

— Садятся… Так и лезут… Вот еще в Пизе был…

— Башня кривая там. Слышал.

— Ну, а так что, собственно, рассказывать… Загорелые все. Мост вздохов еще есть. Большой такой…

— Старинный? А внутри роскошь? И заперт, наверное?

— А откуда вы знаете?

— Так знаю… А в Акрополе — Некрополь, а в Некрополе — Мелитополь? Так, кажется? Спасибо…

Италия — очень красивая и интересная страна. В ней очень хорошо принять солнечный отдых для истрепанной души — но лучше забыть о ней совсем, чем знакомиться с ней по рассказам таких путешественников.

1915

Красивая жизнь

Я видел очень много людей, тоскующих о красивой жизни. Многие тоскуют пассивно и охотно встречают прибавки к жалованью и новые ковры на стенах; другие активно — бросают места, переселяются к богатым родственникам или на средства доверчивых людей борются с мещанством и пошлостью. Неустанно и упорно я расспрашивал этих людей о том, что они называют красивой жизнью. Мне почти всегда отвечали радостно и долго…

* * *

Женщины находят, что красивая жизнь должна быть внешне красочна и протекает в