Время — московское! - Александр Зорич

Дополнительной причиной «водолюбивости» клонской наземной Х-связи было иррациональное стремление инженеров Конкордии всенепременно утопить капсулы с отработанным люксогеновым шлаком. Желательно в море, а еще лучше — в океане. Именно утопить, а не уложить в могильники, стандартизованные еще триста лет назад международными экологическими нормативами. Имелись ли на то у клонов очередные религиозные соображения или всему виной были лень и привычка экономить на всем, в том числе на моторесурсе экскаваторов, — Эстерсон не знал.

Между тем вот что он знал совершенно точно, спустя всего лишь четверть часа после начала осмотра:

(а) труба водозабора аккуратно вскрыта взрывом накладного заряда по всей видимой длине от аппаратного бункера до уреза воды;

(б) небольшой люксогеновый танк-термос продырявлен подрывниками, тоже весьма аккуратно и умело, вследствие чего люксоген вытек на грунт и частично испарился, частично спекся;

(в) все узлы и компоненты Х-передатчика находятся в полном здравии.

Что из этого следовало?

Что, несмотря на (в), Х-передатчик работать не будет ни при каких условиях. Потому что (а) и (б).

— Так почему же, собственно, не будет? Поясни, — потребовала Полина.

— Потому что некто, хорошо разбирающийся в средствах дальней связи, вывел из строя два самых дешевых, но очень важных элемента комплекса. Х-передатчик не будет работать без люксогена. Он физически не сможет работать без него, потому что только это вещество и позволяет отправлять сообщения через Х-матрицу на тысячи парсеков.

Полина нахмурилась.

— Ну допустим. А трубу они зачем раскурочили?

— Дублирующая диверсия. Положим, немного люксогена все-таки есть. Он мог бы остаться, в размерах одной-двух порций, скажем, в промежуточном жиклере. Так вот, чтобы было невозможно отправить отсюда даже короткую записку, неведомые диверсанты уничтожили водяное охлаждение Х-передатчика.

— Более-менее понимаю… Но скажи, Роло: разве тот прибор, который надо охлаждать, не сможет проработать некоторое время, если сломается система охлаждения?

— Сможет, конечно. Но он будет работать только до тех пор, пока сам не сломается, не загорится или не взорвется. Х-передатчики, например, взрываются.

— Это само собой. Но ведь клонский передатчик нам нужен, чтобы послать именно короткую записку! Вот пошлем, и пусть взрывается, нам бы главное передать! Разве он успеет так уж перегреться за те несколько секунд, которые потребуются для отправки сообщения?

— Не успеет. Но и включить нам его не удастся.

— Но почему?! Ведь ты сам сказал, есть такой промежуточный жиклер, где наверняка застоялась пара порций люксогена?!

— Я сказал, что там может остаться люксоген. Проверить это довольно сложно. Но дело не в этих чертовых остатках люксогена, а в автоматической блокировке. Если во внешнем контуре не циркулирует вода, то блокировка просто не позволит подать напряжение на Х-передатчик! Еще раз повторяю: тут постарались люди, отлично знавшие болевые точки клонской стратегической связи.

Полина быстро выходила из себя, когда слышала слишком уж много технических терминов в минуту.

— Так, ладно, хватит с меня деталей. Говори по-простому: мы можем связаться с Землей? Да или нет?

— Нет.

— А с другой колонией?

— Нет.

— И даже с Кларой?

— Даже с Кларой.

— Впрочем, какая Клара, там же клоны… А что, трудно починить водопровод?

— Я уже десять минут об этом думаю. Понимаешь, даже если бы я нашел такую же точно трубу, резак и сварочный аппарат, то отсутствие люксогена…

— Никаких подробностей! Короче говоря, сверхсветовой связи у нас нет… — (От уютного слова «сверхсветовой» на Эстерсона пахнуло чем-то безнадежно далеким, земным, книжным.) — А как обстоят дела с обычной?

— Ты только не смущайся, дорогая, но…

— Тоже сломана?! С виду же все целехонькое?! — Полина скроила трогательную гримаску отчаяния.

— Питания нет. Понимаешь, основой энергетики у них здесь была мобильная ТЯЭС с лазерной детонацией, она вроде целая. Но пусковое напряжение для нее обеспечивалось…

— Ни-ка-ких. Боль-ше. Под-роб-нос-тей.

— Хорошо. Если без подробностей, то радио нет и в обозримой перспективе не будет.

— Но хоть свет ты можешь дать, Роло? Вечер на носу!

— Без подробностей? Не могу. — Эстерсон демонстративно сложил руки на груди.

— А если с подробностями? — Полина примирительно улыбнулась.

— Надо поискать карманные фонарики.

— Нас ждет романтическая ночь! Разгромленная база, духи мертвых клонов и гаснущий карманный фонарик!

— Это была твоя идея: плыть на базу.

На некоторое время они замолчали. Темнело. Полина досадливо покусывала нижнюю губу.

Эстерсон делал вид, что думает, хотя на самом деле сосредоточиться на чем-либо у него никак не получалось.

Мысли галопировали по кругу.

«Связь — на кой черт она нужна? — ТЯЭС не запускается — потому что пусковой генератор сломан — а на кой черт нужна ТЯЭС? — для радиосвязи достанет любого внешнего источника киловатт на десять — через час будет совсем темно — внешний источник это, скажем, флуггер — а где ты видел у флуггера выходы для других потребителей? — был бы флуггер, можно было бы думать».

Наконец Эстерсон сказал:

— Знаешь что, зови Качхида и поплыли, наверное, назад. На биостанцию. Как раз к темноте поспеем.

— Ты океан слышишь? Не слышишь, так погляди в окно.

— Ой.

— Вот то-то же.

Волны за узеньким, похожим на бойницу оконцем с толстенным бронестеклом были как раз такими, чтобы сказать: не-ет, на моторной лодке лучше даже и не пытаться…

«В таком случае пошли искать этот javla[1] фонарик!» — приготовился уже в сердцах воскликнуть Эстерсон. Разумеется, без «javla».

И воскликнул бы, но тут перед ними совершенно бесшумно возник Качхид. Вид у него был торжественный, загадочный и очень-очень довольный.

— К нам плывет большая летающая лодка, — сказал Качхид. — И поскольку я первый ее увидел, эта лодка уж точно моя.

Эстерсон глянул в окно, но ничего не увидел.

— Тебе не кажется, мой друг, что это противоречие: «летающая лодка», которая «плывет»? Либо нечто — «лодка», тогда летать оно не может. Либо нечто летает, тогда зачем ему плавать и называться лодкой? — заметил инженер, ни на секунду не сомневаясь, что у сирха припадок поэтического вдохновения. А вдохновение у сирхов, как известно, сопровождается безудержным, хотя и совершенно безобидным враньем.

— Ты прав, бесцветик Роланд. Но все-таки это летающая лодка, — вздохнул Качхид.

«Летающая лодка?! Боже, я идиот! Это гидрофлуггер! Так ведь гидросамолеты еще в XXI веке и называли: летающие лодки! Но где он?!»

Эстерсон вскочил.

— Качхид, они видели тебя?!

— Кто?

— Клоны!.. Ну, однолицые бесцветики?

— Они все мертвы.

— Те, которые в гидрофлуггере!

— Роло, ты чего разорался? — попыталась вмешаться Полина.

— Подожди! Качхид, еще раз спрашиваю: видели они тебя?!

— Очень громкий бесцветик, — сказал Качхид с достоинством и направился к выходу.

Эстерсон между тем продолжал вести себя, со своей точки зрения, вполне адекватно сложившейся ситуации.

А именно: опередив Качхида у двери, он обернулся, сделал страшные глаза, приложил палец к губам, крадучись вышел за порог и, все еще таясь, выглянул из-за угла здания.

И впрямь, примерно в полукилометре от берега, в южной части залива покачивался на высоких волнах гидрофлуггер. Ветер и течение гнали его к берегу.

Подобная картина, будучи осмыслена поэтически, у любого народа служила бы символом неприкаянности, заброшенности и, возможно, мирской тщеты. Однако на аэрокосмического инженера — а Эстерсон в глубине души никогда не переставал им быть — вид невероятно сложной инженерной задачи, блестяще решенной конкордианскими коллегами в металле, подействовал в самом мажорном ключе.

Одновременно с приливом воодушевления Эстерсон вспомнил множество разных вещей: название этого гидрофлуггера; цвет глаз своего коллеги, инженера Грузинского; бодрящий, кисловатый привкус воздуха в залитых бестеневым рабочим освещением цехах «Боливара»; травянистый запах свежего хризолинового напыления; мнемоническую формулу для первых ста семнадцати знаков числа «пи»; вкус водки «Абсолют»; номер своего банковского счета; писк имени «Роланд», переданного азбукой Морзе.

Эстерсон вдохнул воздух полной грудью и посмотрел на гидрофлуггер взглядом укротителя мустангов.

«Я должен обладать им», — вот какая по-ветхозаветному основательная мысль посетила инженера.

— Смотри-ка, действительно флуггер, — сказала у него за плечом Полина.

— Да, напрасно я тревожился. — Инженер обернулся к ней. — Машина, похоже, беспризорная. Ни один пилот не позволит гидрофлуггеру дрейфовать бортом к волне так близко от берега…