Инсургент - Александр Евгеньевич Сухов

оказался к изворотливому греку вполне благосклонным, не за красивые черные глаза, разумеется. На свободу Гелиодор вышел с чистой совестью и с абсолютно пустыми карманами. Первым делом, как водится, отомстил предателю, отправив того на корм рыбам со связанными за спиной руками и тяжелым грузом на шее. Расправа не принесла Гелиодору сколько-нибудь денег, все ограничилось лишь моральным удовлетворением.

Потеряв «Катран», Гелиодор лишился единственного источника дохода. Чтобы содержать себя и семью нужны деньги. А где их взять? Устраиваться простым матросом, даже штурманом на какую-нибудь торговую посудину было для капитана западло, оставалось идти в уличные разносчики хлебобулочных изделий с разного рода начинкой и без и жареной барабульки. Впрочем, рвать горло, рекламируя «пироги подовые с пылу-жару», «рибу жареную» и прочие шедевры домашней кулинарии долго ему не пришлось. В один счастливый день он увидел в газете улыбающуюся физиономию своего старого доброго знакомого, с которым «кровь проливал» в бою с турецким супостатом. В начавшей седеть от свалившихся на неё невзгод и испытаний курчавой голове потомка хитроумных эллинов мгновенно нарисовался план, для реализации которого Константинопуло срочно сорвался из родной Корсуни и направился прямиком в гости к «боевому товарищу».

Гелиодору необычайно повезло, к его приезду в малую столицу я, как по заказу, оказался в своей суздальской резиденции. Одарив меня ворохом вяленой тарани, бывший владелец «Катрана», поведал о грустных перипетиях своей нелегкой жизни и, не теряя времени, попросил (точнее, буквально потребовал) денег взаймы, мотивируя тем, что боевое братство нерушимо, и боярин Воронцов, как один из его членов, просто обязан помочь своему старому другу и соратнику по борьбе с турецким игом. Я был не просто поражен подобной наглостью предприимчивого грека, я был в полном восхищении от завидной велеречивости новоявленного «Остапа Бендера», сумевшего на ровном месте воздвигнуть сияющие дворцы и замки из мудреных словесных аргументаций. Как результат, он все-таки получил от меня беспроцентный кредит в пятьдесят тысяч рублей золотом с двадцатилетней рассрочкой выплаты. При этом я поставил ему одно условие — по первому моему требованию он обязан бросить все текущие дела, явиться в течение двух недель со своей шхуной в указанное место, и быть готовым перейти под командование моё или кого-то из присланных мной людей. До сего момента наши отношения ограничивались тем, что выкупленный из-под ареста «Катран» в течение примерно месяца в году служил прогулочной яхтой для меня и моего семейства. Остальное время Константинопуло проворачивал свои торгово-контрабандные махинации. Я в его дела не лез. Влипнет в какую криминальную историю в очередной раз, принадлежность к «боевому братству борцов с турецким игом» больше ему не поможет. Все-таки грек оказался человеком дальновидным, умеющим извлекать полезные уроки из собственных ошибок, поэтому за два десятка лет нашего не очень тесного сотрудничества ни разу не попал в поле зрения таможенных служб. Взятые в долг деньги он выплатил за десять лет, поэтому финансово мне ничем не обязан. Однако все наши прочие договоренности остались в силе и до сих пор выполнялись Гелиодором беспрекословно.

Почему я уверен в том, что «Катран» вскоре непременно прибудет в назначенное мной место? А потому, что капитан двухмачтовой шхуны получил от меня зашифрованное послание по каналам беспроводной радиосвязи, и не только получил, его радист прислал подтверждение о готовности экипажа перейти под полное подчинение «присланного мной человека». Этим человеком, несложно догадаться, будет купец третьей гильдии Афанасий Никитич Тверской. Вряд ли, Константинопуло не в курсе опалы боярина Воронцова, Способен ли он предать «собрата по оружию» в лапы российской охранки? Польстится ли он на крупную сумму, назначенную Жандармским управлением за любую информацию, связанную с беглым государственным преступником? А вот и узнаю очень скоро. Если, все-таки, попробует предать, значит, сам себе злобный буратино. Впрочем, не стану раньше времени накручивать себя на плохое, но все-таки во время встречи постараюсь быть предельно начеку.

Так вот, в настоящий момент, попыхивая черным угольным дымом и белесым паром, локомотив мощностью в две с половиной сотни «лошадок» довольно бодро мчит меня по рельсам в город русских моряков Корсунь, как пелось в одной песне из прежней моей реальности, где он носил другое имя.

— Легендарный Севастополь,

Неприступный для врагов,

Севастополь, Севастополь —

Гордость русских моряков… — В порыве патриотических чувств пробасил я неблагозвучным хрипловатым голосом купца третьей гильдии Афанасия Никитича Тверского. Вообще-то, стесняться мне особо некого, все места в купе полностью выкуплены мной до конечной точки маршрута. А то, что побеспокою соседей немузыкальными хрипами, меня абсолютно не волнует, на дворе ясный день и издавать людям громкие звуки посредством голосовых связок законами Российской Империи не возбраняется. Ночью даже громкие разговоры категорически запрещены, а днем, хоть обпойся.

От Владимира до Корсуни езды двое суток. Наш состав периодически останавливался на станциях и полустанках для дозаправки углем и водой. Во время таких стоянок уважаемая пассажирская публика посещала привокзальные рестораны, ибо вагон-ресторан был практически оккупирован от самого Владимира новоиспеченными господами флотскими офицерами, следующими к местам прохождения будущей службы. Справедливости ради, мичманы и лейтенанты вели себя мирно, к гражданским не цеплялись, столики свободные также имелись, но кормили в вагоне-ресторане значительно хуже и дороже, нежели в привокзальных едальнях. Пассажиры же третьего и четвертого классов по ресторациям не ходили, приобретали харчи у разносчиц, звонкими бабьими голосами рекламирующих свой товар. Тут же сновали стайки попрошаек и мелких карманных воришек. Впрочем, ни первые, ни вторые не рисковали приблизиться к здоровенному купчине с пудовыми кулачищами. Все равно не подаст, а даст, так мало не покажется — рассуждали попрошайки. Криминальный элемент просто обходил меня стороной, будто чувствовал родственную душу — увидев мою рожу, сложно не почувствовать.

На одной из таких остановок меня застала весть о скоропостижной гибели «большого друга народа российского» короля Англии, Шотландии, Северной Ирландии, Индии и многая-многая иных заморских земель. Корреспондент бульварной газетенки, ссылаясь на французские источники, прозрачно намекал, что девяносто восьмилетний Альберт вовсе не умер от старости, согласно официальной версии, а, приняв на грудь лишка крепкой выпивки, споткнулся и разбил башку об угол своего рабочего стола. И откуда только ушлым лягушатникам удалось раздобыть столь пикантные подробности? В той же самой статье сообщалось о скором восхождении на престол Британии принца Эдуарда, по счету четвертого монарха с таким именем династии Пембруков.

Смерть английского короля как-то незаметно прошла для российских обывателей. Озабоченный люд как носился по своим делам, так и продолжал носиться, и никто из них по этому поводу даже шапки с головы не снял и не осенил лоб крестным знамением, ибо мало кто понимал масштаб ушедшей личности и её роли в истории данной реальности. Впрочем,