Выдержал, или Попривык и вынес - Марк Твен

— Друзья, слѣды эти наши собственные, и вотъ болѣе двухъ часовъ, что мы, какъ въ циркѣ, все кружимся и кружимся въ этой необъятной пустынѣ! Чортъ побери, оно даже совсѣмъ гидравлически!

Тутъ старикъ не вытерпѣлъ, разгнѣвался и сталъ ругаться. Онъ безцеремонно поносилъ всячески Олендорфа, назвалъ его мрачнымъ дуракомъ и подъ конецъ, что, вѣроятно, по его соображенію, было въ особенности ядовито, сказалъ: «Что онъ ничего не знаетъ и не понимаетъ, не болѣе, какъ логариѳма!»

Мы дѣйствительно все время кружились и шли по собственнымъ слѣдамъ. Съ тѣхъ поръ Олендорфъ съ его «чувствительнымъ компасомъ» былъ въ опалѣ. Послѣ столькихъ мученій оказалось, что мы все у берега рѣки, со стоящей на немъ гостинницей, которая тускло виднѣлась сквозь падающій снѣгъ. Пока мы соображали, что намъ дѣлать, мы увидали молодого шведа, приплывшаго на челнокѣ и пѣшкомъ отправляющагося въ Карсонъ, напѣвая все время свою скучную пѣсню о «сестрѣ и о братѣ» и о «ребенкѣ въ могилѣ со своею матерью»; черезъ нѣсколько минутъ онъ стушевался и потомъ совсѣмъ исчезъ въ бѣломъ пространствѣ. Никогда больше о немъ не слыхали. Онъ, безъ сомнѣнія, сбился съ дороги и, уставши, прилегъ заснуть, а сонъ довелъ до смерти. Возможно также, что онъ шелъ по нашимъ злополучнымъ слѣдамъ, пока не упалъ отъ изнеможенія.

Вскорѣ показалась оверлэндская почтовая карета, переѣхала въ бродъ быстро сбывавшую рѣку и направилась въ Карсонъ, совершая первую поѣздку послѣ наводненія. Теперь мы больше не боялись и крупною рысью бодро слѣдовали за нею, имѣя полное довѣріе къ знаніямъ почтоваго кучера; но лошади наши были плохими товарищами свѣжей почтовой упряжкѣ, мы вскорѣ сильно отстали, но не горевали, имѣя передъ собою вѣрные слѣды колесъ, которые обозначали намъ путь. Было три часа пополудни, слѣдовательно, надо было ожидать скоро ночь, тутъ не было пріятныхъ сумерекъ, а ночь прямо застигала васъ сразу. Снѣгъ продолжалъ падать все также тихо и часто и не давалъ намъ ничего разглядѣть въ пятнадцати шагахъ, все вокругъ насъ было бѣло, кусты, покрытые снѣгомъ, мягко обрисовывались и напоминали сахарныя головы, а передъ нами двѣ, едва замѣтныя, борозды отъ колесъ, постепенно пропадали, покрываясь снѣгомъ.

Эти шалфейные кусты, какъ и вездѣ, были вышиною въ три или четыре фута, отстоя другъ отъ друга въ семи футахъ, каждый изъ нихъ представлялъ теперь снѣговую возвышенность и куда бы вы ни направились (какъ въ хорошо воздѣланномъ огородѣ), вы бы все видѣли себя ѣдущимъ по ясно очерченной аллеѣ, со снѣговыми возвышенностями по обоимъ бокамъ, аллея ширины обыкновенной дороги, ровная и хорошая. Но намъ было не до того. Представьте себѣ нашъ ужасъ, когда мы сознали, что потеряли окончательно слѣдъ колесъ и что теперь, въ глухую ночь, мы, можетъ быть, уже давно плутаемъ и далеко отъѣхали отъ правильнаго пути, и скитаемся между шалфейными кустами, все болѣе и болѣе отдаляясь отъ цѣли. Мгновенно мысль эта заставила насъ встрепенуться, и сонливость, которая до этого понемногу овладѣвала нами, пропала совсѣмъ, мы очнулись, умственно и физически, и съ содроганіемъ поняли весь ужасъ нашего положенія.

Была минута, когда, сойдя съ коней, мы, нагнувшись, тревожно надѣялись найти слѣдъ дороги. Но напрасный трудъ; очевидно, если съ высоты коней нельзя было различить никакихъ углубленій и неровностей, то, что можно было видѣть, нагнувшись такъ близко.

ГЛАВА XXXII

Намъ казалось, что мы ступаемъ по дорогѣ, но это еще никѣмъ не было доказано. Мы ходили взадъ и впередъ по разнымъ направленіямъ; вездѣ видѣли правильные снѣговые бугры и правильныя аллеи между ними, которыя только путали насъ, потому что каждый полагалъ стоять на настоящей дорогѣ, а что другой ошибался. Однимъ словомъ, положеніе было отчаянное. Намъ было холодно и мы коченѣли, а лошади сильно утомлены. Рѣшено было зажечь костеръ изъ шалфейныхъ кустовъ и просидѣть до утра. Это было умно придумано, потому что верхами мы удалялись въ сторону отъ прямой дороги и при такой мятели, длись она еще одинъ день, положеніе могло сдѣлаться безвыходнымъ.

Всѣ согласны были зажечь костеръ, у котораго могли бы погрѣться, и вотъ стали мы его устраивать, но, чтобы зажечь, ни у кого не оказалось спичекъ, тогда рѣшили попробовать воспламенить хворостъ пистолетными выстрѣлами. Никто изъ насъ никогда этого не дѣлалъ прежде, но никто и не сомнѣвался, что оно возможно и безъ особыхъ хлопотъ, потому что каждый читалъ объ этомъ въ книгахъ и, понятно, вѣрилъ слѣпо, какъ многое другое, напримѣръ, что заблудившійся охотникъ добылъ огонь посредствомъ тренія другъ о друга двухъ гнилыхъ деревяшекъ.

Мы встали на колѣни въ глубокій снѣгъ, тѣснясь одинъ къ другому, а лошади, собравшись вмѣстѣ, нагнули свои добрыя морды надъ нами; пока мы продолжали заниматься нашей важной работой, снѣгъ неслышно падалъ и превращалъ насъ въ группу бѣлыхъ статуй. Мы наломали прутьевъ съ кустовъ, положили ихъ въ кучу на маленькомъ мѣстѣ, расчищенномъ нами, и минутъ черезъ десять все было готово; бросивъ разговаривать, едва переводя дыханіе, мы тревожно ожидали успѣха отъ этого опыта; Олендорфъ взялъ револьверъ, выстрѣлилъ и сдулъ прочь всю кучу! Худшей неудачи трудно было ожидать.

Это было горе; но оно блѣднѣло передъ другимъ ужасомъ, — лошади наши исчезли! Мнѣ было поручено держать ихъ за поводья, но, вѣроятно, поглощенный пистолетнымъ опытомъ, я безсознательно упустилъ поводья, и освобожденныя животныя ушли. Разыскивать ихъ было невозможно, такъ какъ топотъ копытъ пропадалъ на мягкомъ снѣгу, а мятель мѣшала увидѣть лошадей и въ двухъ ярдахъ разстоянія. Мы бросили думать ихъ искать и проклинали книги, лживо говорящія, что лошадь въ бѣдственую минуту будетъ стоять смирно около хозяина, чуя найти покровительство и защиту у него.

И прежде положеніе наше было довольно плачевное, но теперь мы чувствовали себя совсѣмъ одинокими. Терпѣливо и съ сомнительною надеждою наломали мы снова хворосту и собрали его въ кучу. Пруссакъ опять выстрѣлилъ и этотъ разъ окончательно все уничтожилъ. Однимъ словомъ, добыть огонь черезъ пистолетный выстрѣлъ, вѣроятно, было искусство, требующее продолжительной практики и опыта, а глухая степь, полночь и мятель не способствовали развитію этого познанія. Рѣшено было бросить этотъ способъ и испробовать другой. Каждый взялъ по двѣ деревяшки и сталъ ихъ тереть другъ о друга, терли въ продолженіе полчаса и кончилось тѣмъ, что мы сами охолодѣли и деревяшки тоже. Мы глубоко ненавидѣли всѣхъ охотниковъ и всѣ книги, которыя вводили насъ въ такія заблужденія, и печально недоумѣвали, что намъ предпринять. Въ такую критическую минуту мистеръ Баллу совсѣмъ неожиданно выудилъ у себя изъ кармана, между прочимъ соромъ, четыре спички. Если бы найдено было четыре золотые прутика, то они показались бы ничтожными въ сравненіи со спичками. Никто не можетъ понять, какъ пріятно смотрѣть на спичку при такихъ обстоятельствахъ, какъ мила и прелестна кажется она. Этотъ разъ мы набрали сучья, полные надежды, и когда мистеръ Баллу собрался зажечь первую спичку, то все наше вниманіе сосредоточилось на немъ, такъ что нѣсколько страницъ было бы мало, чтобы описать наше настроеніе.