BRONZA - Ли Майерс

Как только за бароном Эгерном закрылась входная дверь, Оуэн сразу же забыл о его существовании. Подхватив на руки легкое, для него почти невесомое тело, перенес Марка на кровать в спальню. Улыбаясь каким-то своим мыслям, расстегнул портупею, снял китель. На ходу закатывая рукава рубашки, прошел в ванную, открыл кран. Зашумела вода, наполняя ванну. Проверив рукой, не горячо ли, добавил в воду ароматических масел. Вернулся обратно, брезгливо поморщившись, стащил с брата больничную одежду, освободил от бинтов.

– Сожги! – приказал слуге.

– Вам не понадобится моя помощь, чтобы искупать его? – спросил дворецкий. На голого мальчика он не смотрел.

– Спасибо, Оли, – тепло улыбнулся ему Оуэн, – но с мальчишкой я уж как-нибудь и один справлюсь! – заверил он слугу.

На лице дворецкого не отразилось, как именно он понял слова хозяина. Поклонившись, слуга вышел. И бросая в огонь вонючее тряпье, задумываться, для каких целей понадобился здесь этот худенький, болезненного вида, такой некрасивый мальчик, тоже не стал.

Тем временем, с заботливостью любящей матери, Оуэн отмыл брата от больничного запаха и грязи, после, закутанного в большое полотенце, уложил в постель. Переодел в одну из своих шелковых пижам, выбрав голубую. Впрочем, и любая другая была бы Марку так же велика. Накрыв одеялом, присел на кровать и несколько минут с интересом разглядывал спящего.

Внешность брата ему не понравилась. «Какая-то деревенщина, плебей…» – скривил он губы и уже призадумался, а не убить ли своего любовника и не отдать ли его породистое тело Марку. Но представив себе, как сильно баронесса фон Эгерн удивится неожиданным переменам в характере своего единственного, горячо любимого сына, тихо рассмеялся.

Герхард был избалованным, капризным маменькиным сынком, нытиком и эгоистом. К тому же, вряд ли удастся надолго удерживать его в обители. Помешанная на любви к своему ангелочку баронесса поставит на уши всю берлинскую полицию, разыскивая сына.

Поэтому он решил, что переселением душ займется как-нибудь на досуге. Сейчас было не до этого. Приближалось время Поворота Ключа. А пока он был готов потерпеть брата и в этом нескладном теле. Самое главное – Марк был с ним: слабый, беззащитный, такой уязвимый без своей Силы и целиком в его власти. «Сэйрю, чешуйчатая ты гадина… если рассчитывал, что надежно спрятал его от меня… то ты просчитался…» – подумал он, мысленно заглянув в желтые, по-змеиному неподвижные глаза. Убрал с бледного лба спящего смоляной завиток, который тут же упрямо лег обратно. Это было так знакомо, что вызвало у него невольную улыбку.

В дверь постучали, Оуэн позволил войти. Помня, что господин мерзнет, а дом большой и холодный, дворецкий принес ему теплый свитер из ангоры.

– Прикажете подавать к обеду? – спросил он.

– Не сейчас. Я буду обедать вместе с ним. Когда он проснется, – отказался Оуэн, надевая свитер.

Дворецкий с сомнением посмотрел на кровать. А если мальчик проспит до вечера? Хозяину прикажете оставаться голодным?! И предложил:

– Не приготовить ли, в таком случае, немного холодных закусок?

– Хорошо. Принеси в кабинет. Я буду там, – Оуэн отпустил слугу взмахом руки.

Задержавшись возле кровати, задумчиво размышлял, то ли уже уйти, то ли все-таки разбудить Марка. Он соскучился по его дерзкому взгляду, неосторожным словам, глупым поступкам. Хотелось услышать как всегда сердито ворчащий, чем-нибудь недовольный голос. И уже потянулся рукой, но лишь провел большим пальцем по нижней губе. «Поспи еще немного, я подожду…»

Марк причмокнул, и он снова улыбнулся. Даже на этом некрасивом лице нашлось что-то достойное внимания. Губы. Пухлые, четко очерченные, с ямочками в уголках рта. Не удержавшись, Оуэн поцеловал их. Они были мягкими, по-сонному податливыми и сладкими. По телу пробежала приятная волна. Согревшись желанием, быстрее потекла кровь. Услышав нетерпеливый стук собственного сердца, он склонился к Марку, целуя по-настоящему. Языком, требуя ответа на свой поцелуй.

Недовольно нахмурив брови, спящий заворочался во сне. Оуэн резко выпрямился. Брат, единственный, любимый, рядом, а он даже не может прикоснуться к нему, чтобы тот не вздрогнул от отвращения. Печаль, изморозью по стеклу, отразилась на его застывшем лице, но ранимым оно оставалось недолго. «Ты заплатишь мне за то, что сделал с ним… С нами обоими…» В глубине глаз Оуэна, разгораясь, затлели красные угли его непреходящей ненависти. Но прежде чем уйти, насильно он все-таки поцеловал Марка. Плотнее задвинул шторы на окне, погасил свет и покинул спальню, оставив брата одного, отсыпаться.

Дворецкий вошел в кабинет, поставил поднос на стол. На фарфоровом блюде рулетики из осетрины и форели в листьях салата. Кубики брынзы с паприкой. Большие греческие маслины без косточек. Дольки авокадо, политые соком лимона. Стружкой нарезанный сливочный сыр и подсушенный до золотистой корочки хрустящий хлеб. Бутылка белого вина и один бокал. Все для разнообразия вкусовых ощущений. Все для хозяина.

Оуэн курил у окна. Смотрел в низкое хмурое небо, затянутое серыми облаками и тоже хмурился. Дворецкий огорчился. Он уже давно привык к резким сменам настроения своего господина, но сегодня, впервые за многие годы, тот по-настоящему чему-то радовался. Еще пятнадцать минут назад он улыбался, а когда говорил о мальчике, в его голосе звучала искренняя теплота.

– Позволите спросить… – обратился он к хозяину.

Оуэн кивнул.

– Этот мальчик… Ваш гость… Что приготовить для него… на обед?

Присев на краешек письменного стола и выбирая себе рулетик, Оуэн попытался вспомнить, что же, кроме сладостей, любит Марк. Вопрос слуги заставил его задуматься. Наконец, он пожал плечами.

– Не знаю, Оли… он – сладкоежка. Придумай что-нибудь сам, но что-нибудь особенное. Порадуем нашего гостя!

Наливая в бокал вина, он перестал хмуриться.

– Неужели хозяин вздумал пригласить на Рождество целую кучу ребятишек? – озадачился вопросом повар, выслушав распоряжения дворецкого.

Потому что те, кто обычно собирались в особняке на праздник, играли в бильярд, курили сигары и пили «Курвуазье». И они уж точно не были сладкоежками.

– У господина юный гость! Он хочет доставить ему удовольствие! – ответил дворецкий таким тоном, что задавать еще вопросы отпала охота.

Переглянувшись с садовником, коротавшим время до обеда на кухне, повар показал удаляющейся спине дворецкого один неприличный жест, понятный любому итальянцу и объясняющий наглядно, куда бы он послал дворецкого с его лошадиным лицом, если бы тот спросил.

«Наверное… – задумался повар, занявшись приготовлением теста для бисквитов, – нынче в Рождество все будет по-другому…»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});