Перо и крест - Андрей Петрович Богданов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лигарид понимал, что на Востоке ему делать нечего. Он выехал из Москвы только в феврале 1673 года (причем получил еще одно пожалование на отъезд, вполовину прежнего), но обосновался в Киеве, не желая покидать русские пределы. Царским указом ему было это разрешено, но письма Паисия за границу не выпускались, а самого его велено было стеречь „всякими мерами накрепко". Сообщник в темных делах пугал царя, к тому же из Стамбула переводчик-агент Панагиот предупреждал государя, „чтоб не велел газского митрополита с Москвы отпускать, чтоб не учинил в Цареграде и в иных местах какого дела с простодушия своего".
Живя в Киеве, отставной интриган находил утешение в многочисленных доносах „наверх" на украинское духовенство и местную администрацию, в том числе просил учинить розыск, куда киевский митрополит обращает свои доходы. Он настолько надоел властям, что 21 августа 1675 года в Киев был послан строгий указ о высылке Лигарида в столицу, хотя бы и против его воли. В Москве Паисий содержался под арестом, но 1 сентября 1676 года добился-таки разрешения уехать в Палестину. На этот раз жалования на отъезд он не получил. Впрочем, и в Палестину Лигарид не уехал. 24 августа 1678 года старый авантюрист скончался в Киеве, надолго унеся с собой тайны большого церковного собора в Москве, организация которого, во всей ее неприглядности, выплыла на свет только после открытия для ученых государственных архивов [35].
* * *
Но вернемся к протопопу Аввакуму, улегшемуся, как мы теперь понимаем, не перед высшими церковными иерархами, а перед простыми слугами царского престола. Этот жест столь понравился Аввакуму, что позже, давая советы своим единомышленникам-староверам, как избавляться от непрошеных гостей - никонианских священнослужителей (которых он тоже считал продажными), протопоп писал: „Он, сидя, исповедывает, а ты ляг перед ним, да и ноги вверх подыми, да и спину попусти, так он и сам от тебя побежит: чорная-де немочь ударила. Простите-су Бога ради, согрешил я перед вами. А што? Уже горе меня взяло от них, от блядиных детей. Плюйте на них, на собак!" [36]
Действительно, Иларион, Павел, Иоаким - эти обманутые государем в их надеждах слуги государя, Паисий, Макарий, Лигарид - иностранные наемники, мало отличавшиеся от авантюристов, стремившихся попасть в русскую армию, молчаливое большинство церковного собора, молча устрашающееся царского гнева и готовое послушно голосовать за что угодно, - все они вместе составляли малопривлекательную компанию, которую не могли скрасить все драгоценности церковной и государственной казны.
Но, на мой взгляд, у нас недостаточно оснований, чтобы говорить о полной управляемости членов церковного собора. Мы видели, что не все русские иерархи и не во всех вопросах были просто холопами самодержавной власти. Что касается восточных архиереев, настораживает поведение самого царя Алексея Михайловича, явно неуверенного в их полном подчинении его воле. Хотя, например, Паисий александрийский сразу по приезде в Россию выразил царю изумление и восхищение щедростью, с которой царский посланник Мелетий расходовал на него и его свиту денежные средства в дороге („сотворил ради нас бесчисленную проторь"), и обещал в благодарность за это свою верную службу „боговенчанному вашему царству", царь отнюдь не был спокоен.
Были приняты экстраординарные меры, чтобы восточные патриархи до личных переговоров с царем не имели контактов в России ни с кем, кроме доверенных людей самодержца. Они даже не должны были знать, зачем приглашены в Россию и ради чего, собственно, на них израсходованы средства.
Архиепископу Иосифу астраханскому - видному участнику собора 1660 года против Никона - царь послал инструкцию насчет общения с патриархами.,,И будет они, патриархи, учнут тебя спрашивать, для каких дел к Москве им быть велено? - гласил наказ. - И ты б им говорил, что Астрахань от Москвы удалена и для каких дел указано им быть, про то ты не ведаешь. А чаешь-де ты того, что велено им быть для того: как бывший патриарх Никон с патриаршества сошел и для иных великих церковных дел. А будет что и иное небольшое доведется с ними поговорить, и ты б говорил, будто от кого что слышал, а не собою". Вообще, указывает царь, Иосифу при приеме патриархов следует „во всем быти опасну и бережну" (как будто он принимает опасных врагов!).
Архиепископ должен был проследить, чтобы сопровождающие патриархов мирские и духовные лица с патриархами и их свитой ни о чем не говорили „и были во всем опасны"! Однако и этого царю было мало: приставам из стрелецких командиров и подьячему, посланным, по обычаю, для сопровождения гостей в Москву, был дан такой наказ, как будто они везут бомбу. Они должны были „держать о патриархах всякое бережение и учтивость" и в то же время „смотреть и беречь накрепко, чтоб к патриархам ни от кого ни с какими письмами никто не подъезжал, также бы и от низе, патриархов, ни к кому никаких писем в посылке не было".
Дьякон Мелетий должен был с помощью агентуры, завербованной в свите патриархов, шпионить за Паисием и Макарием, „смотреть и беречь накрепко" общеизвестную „тайну" о готовящемся суде над Никоном и староверами. Царская инструкция рекомендовала Мелетию подкупить племянника Макария, архидьякона Павла, чтобы он следил за перепиской дяди и при необходимости перехватывал письма, а также попытаться подкупить племянника патриарха Паисия. Жалованье главным шпионам полагалось большее, чем лучшим военным разведчикам, - до 30 золотых!
К тому времени, когда патриархи доехали почти до Владимира, царь Алексей Михайлович еще более обеспокоился. Видимо, агентура, приставленная к Никону, известила его о сомнениях русского патриарха относительно полномочий его предполагаемых судей. К Паисию и Макарию был послан стрелецкий полковник А. С. Матвеев (доверенное лицо царя, будущий глава правительства). Он должен был расследовать, являются ли патриархи патриархами и имеют ли они грамоты от патриархов константинопольского и иерусалимского. „А проведывать про то в разговорах неявным обычаем".
Матвеев также должен был негласно перетрясти свиту патриархов с целью выявления людей, подосланных от
