Писатели и стукачи - Владимир Алексеевич Колганов

Текст я не привожу, поскольку не обнаружил в нём ничего крамольного. Литературовед Миливое Йованович честно признаёт: «До сих пор неизвестно, за какие именно басни, читанные Качаловым в присутствии Сталина в 1933 году, Эрдман репрессирован». А вот предположение, будто поводом для ареста стала пьеса «Заседание о смехе», показалось ему нелогичным.

Наконец, есть версия Антонины Пирожковой, жены Исаака Бабеля:

«Считалось, что посадили его за басню, финал которой был таким:

Мораль сей басни всем понятна:

Не всем грузинам жить приятно.

Целиком басни я не читала, а, когда много лет спустя в своих воспоминаниях о Бабеле упомянула эти строки, Эрдман отрекся, заявив, что это не его стихи».

Версию, будто Эрдмана арестовали за те басни, которые в сентябре читал Качалов, поддерживала и Надежда Мандельштам. Однако ещё за два месяца до того злосчастного приёма председатель ОГПУ Ягода направил Сталину письмо с предложением о наказании зарвавшихся авторов:

«Направляю Вам некоторые из неопубликованных сатирических басен, на наш взгляд, контрреволюционного содержания, являющихся коллективным творчеством московских драматургов Эрдмана. Масса и Вольпина… Полагаю, что указанных литераторов следовало бы или арестовать, или выслать за пределы Москвы в разные пункты».

В приложении к письму для наглядности были приведены те самые басни. Вот, к примеру, финал басни «Об очковтирательстве»:

Кричат: «Ура!»

Кричат: «Пора!»

А не выходит ни хера.

И ещё две наиболее выразительные басни. Одна из них написана по мотивам всем известной басни Ивана Андреевича Крылова «Ворона и сыр»:

Вороне где-то Бог послал кусочек сыру.

Читатель скажет: Бога нет!

Читатель, милый, ты придира!

Да, Бога нет. Но нет и сыра.

А вот и «Диалектический осёл»:

Мы пишем не для похвалы,

А для внушения морали.

В лесу однажды все ослы

Вдруг диалектиками стали.

Но так как страшный произвол

Царит сейчас во всей вселенной,

Диалектический осел

Глуп так же, как обыкновенный.

Судя по всему, сентябрьское выступление Качалова сыграло свою роль – Сталин дал указание пресечь распространение «хулиганских» басен.

В октябре заместитель председателя ОГПУ Агранов доложил вождю, что арестованные Эрдман и Масс «подтвердили, что они являются авторами и распространителями обнаруженных у них контрреволюционных произведений». Эрдмана выслали на три года в Енисейск Восточно-Сибирского края, а Масса отправили в Тобольск.

Арест и ссылку Эрдман очень тяжело переживал. Говорят, что именно после допроса на Лубянке он начал заикаться. Да и затворничество в захолустном Енисейске после роскошной жизни в столице казалось ему последним кругом ада. Вместо работы над сценариями к популярным фильмам приходилось сочинять пьески для местного театра. Только стараниями Степановой удалось перевести Эрдмана в более цивилизованный город Томск. Но и по окончании ссылки ему не разрешали поселиться ближе ста километров от Москвы. В это время и Булгаков пытался хлопотать за Эрдмана, однако его письмо Сталину осталось без ответа.

А вот ещё одна гримаса судьбы. В предвоенные годы Эрдману пришлось писать тексты для ансамбля НКВД, созданного Берией по примеру Краснознамённого ансамбля Александрова – чужая слава главному чекисту спать спокойно не давала. А уже во время войны Эрдмана зачислили в штат, и поневоле пришлось надеть форму с голубым околышем. По этому поводу он даже находил в себе силы пошутить. Как-то, стоя перед зеркалом в этом одеянии, вдруг заявил: «Кажется, за мной пришли».

После окончания войны жизнь постепенно наладилась. Эрдман стал соавтором сценария к фильмы «Смелые люди», получил за это Сталинскую премию, а вместе с ней и «чистый» паспорт с правом проживания в Москве. Но оставалась ещё одна нерешённая проблема – страх.

Наталья Чидсон так вспоминала о жизни в это время:

«Вскоре после войны, в 1946 г., Большой театр стал строить дом для артистов. К моему великому счастью, я попала в это строительство, правда, с большими трудностями. Дом построили в 1950 году, и мы въехали в трехкомнатную квартиру на улице Горького. Счастью нашему не было предела. Правда квартира была не обставлена, денег у нас на покупку мебели не было, все деньги ушли на строительство кооперативного дома… Оформление ордера требовало, как говорили в этом учреждении, "оформления отношений". Надо было идти прописываться. Николай Робертович сказал: "Как хочешь, но я в милицию не пойду". Я взяла паспорта и пошла на трясущихся ногах прописываться. Паспорта взяли и прописали. У Николая Робертовича с 1951 года уже был "чистый" паспорт. Но вечный страх остался…»

Стоит ли говорить, что ночные визиты подвыпивших актёров Бориса Ливанова и Алексея Дикого вызывали панику в семействе Николая Эрдмана. Ради сохранения здоровья мужа Наталья Чидсон потребовала от его друзей это прекратить.

Считается, что с середины 30-х годов Эрдман «ничего серьёзного» не написал – ни одной сатирической пьесы. Впрочем, была вроде бы одна попытка – речь о незавершённой пьесе «Гипнотизёр». Наталья Чидсон так описывала сюжет, навеянный гоголевским «Ревизором»: «В провинциальный город приезжает гипнотизер и во время сеанса гипноза всех заставляет говорить правду, и тут-тo все самое интересное и начинается, так как говорят правду руководящие работники».

Жаль, что дописать пьесу Эрдману не удалось – время было ещё неподходящее, да и страх перед новой встречей со следователем из КГБ, судя по всему, засел в его мозгу навечно. Всё творчество Эрдмана в последние годы сводилось в написанию сценариев для мультяшек. Ещё одна отрада – сотрудничество с Театром на Таганке, но и там не обходилось без проблем, по счастью, только творческого плана.

Эрдману повезло в разгар репрессий, когда повторно были арестован Осип Мандельштам, Николай Клюев и Лев Гумилёв. Его спасло лишь то, что под давлением обстоятельств он убил в себе сатирика. В своей судьбе он и сам в какой-то мере виноват – ничем не оправданная вера в безнаказанность привела его к печальному финалу. Ну вот зачем ему понадобилось писать эти сатирические басни? Талантливый поэт, которого хвалили когда-то Маяковский и Есенин, зачем-то написал «Мандат». Неужто он надеялся что-то изменить в стране своей сатирой? Или хотел просто отомстить тем, кто помешал ему осуществить сокровенные надежды. Увы, для Эрдмана, для Бабеля и для Пильняка, не говоря уже о Булгакове, это была чужая революция, чужая власть.

Глава 14. Мандельштам против рябого чёрта

В начале 1930 года Осип Мандельштам в открытом письме подверг резкой критике Федерацию объединений советских писателей:

«Я заявляю в лицо Федерации Советских писателей, что она запятнала себя гнуснейшим преследованием писателя, использовав для этой цели неслыханные средства, прибегла к обману и подтасовкам, замалчивала факты, фабриковала заведомо липовые документы, пользовалась