Весенние ливни - Владимир Борисович Карпов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В пылу борьбы за свое у Кашина не возникало вопроса — а достоен ли он сам решать судьбу других? Не возникало потому, что как-то привык рассматривать всё безотносительно к себе. Он занимал определенную должность она накладывала на него свои обязанности, и Кашин неуклонно выполнял их, руководствуясь, как казалось ему, интересами завода. И если считал нужным кому наступить на мозоль, то делал это, блюдя высшие интересы, охраняя их. Наступал и будет наступать, ибо он и завод — одно. Потому что он не прекраснодушничает, а реально ставит вопросы.
Что такое Комлик, Алексеев, Димина, Шарупич, думал он, ослепляя себя собственными доводами. Безответственные люди! Чтобы был прок, их вовремя нужно приструнить, указать им на подобающее место. Пускай Комлик — мастер своего дела, но незаменимых нет! И если взять его в переплет, с треском выгнать из цеха, остальные будут шелковые — вон с кем не посчитались, с Комликом! Пускай Алексеев не без способностей. Но он, во-первых, оставался во время войны на оккупированной территории, как мышь под метлой, отсиживался, подрабатывал на харчишки у немцев, а потом ишачил где-то в Германии. Во-вторых, это — размазня, и для дела лучше, если Алексеев будет при нем, при Кашине. Пускай служит и не надеется на большее, пускай и так скажет «спасибо». Есть люди нули, и величинами они становятся, лишь когда при единицах стоят. А что получится, коль не осаживать такого, как Шарупич? В цехе должен быть один начальник — начальник цеха. Тут только попустись, поддайся! Видели и таких стажеров, как его дочка. Завод для них — трамплин. Отработают положенное, сделают сальто-мортале, и только видели их. А ему, Кашину, работать здесь до конца дней. Работать и каждый месяц выполнять программу, головой отвечать за нее. Димина, если в ударе и не философствует,— может, смекалистая, но цех — не одни печи отжига, формовочные машины да вагранки. Что-нибудь удосконалить, рассчитать, подсказать — еще не все. Ты попробуй людей расставить, организовать их, заставь делать, что нужно, нравится им это или не нравится… Но ничего, гасил тревогу Кашин, выдержка только необходима, и чтобы знали там вверху.
Есть люди, которые становятся добрее после того, как их побьют. Ответственность, о которой напомнили им, заставляет их чаще оглядываться. Кашин как раз был таким. Возвращаясь из парткома в цех, он вдруг подумал: а что если и впрямь потеряет свою должность? Другие идут в отделы, управления, в филиал научно-исследовательского института. А он со своим вечерним техникумом? Кем он сможет там работать? Возглавлять отдел, службу уже не дадут. А там — нужны знания, не умение руководить и организовывать, а конкретные, технические знания, которые делают работника специалистом. Значит, остается — мастером, в лучшем случае — начальником участка.
— И-ых! — сквозь зубы выдохнул он и увидел на аллейке Вараксу. Вспомнил о его поддержке, подобрел.
Старик шел навстречу и задумчиво, как незрячий, водил перед собой палкой, будто ощупывал дорогу.
— Как здоровье? Совсем поправились? — приветливо спросил Кашин и пожал его сухонькую руку,
— Поправился. Намедни с богом договор заключил — девяносто лет отпускает,— невесело ответил старик.
— И проживете?
— Кто знает.
— А договор тогда зачем, Никодим Федорович?
— В нем, видишь ли, примечание есть,— более дружелюбно сказал Варакса.— Пунктик один: при желании сторон договор можно расторгнуть. Так что я могу не выдержать или бог захочет поизмываться.
— Скажите! Вы бы заходили чаще. Ох, как нам зараз старые кадры потребны!..
Незначительный этот разговор почему-то окончательно вернул надежду, что всё перемелется и мука будет. Недаром Варакса и тот оказался забывчивым и чуть ли не благосклонным.
Нет, за пыл и добросовестность в работе не снимают. У него есть железный, незыблемый козырь — прошлое и настоящее. Есть опыт, практика, а их не заменят никакие знания. Поговорят-поговорят о высоких материях и стихнут. Завод есть завод. И цена его будет измеряться выпущенными автомашинами, а ничем другим. Высокие материи в сводку не вставишь. Потому и с Комликом поступили почти что так, как настаивал он.
В кабинете его ждала Дора Димина. Она разговаривала по телефону, но, увидев на пороге Кашина, кому-то улыбнулась в трубку и попрощалась.
«Проинформирована уже»,— неприязненно подумал он и кивнул головой, хотя уже виделся с заместительницей.
Та положила трубку и подняла на него всегда немного грустные, с поволокой глаза. Чтобы не дать прочесть мысли, Кашин отвернулся и устало сел не за стол, как обычно, а на диван.
— У меня есть предложение,— начала Димина, еще не согнав с лица улыбку, что была предназначена тому, с кем разговаривала по телефону.— Кажется, мы, несмотря ни на что, можем сократить обслуживающий внутрицеховой персонал.— И стала сыпать цифрами.
— Я думал об этом,— выслушав ее, вывернулся Кашин, хоть очень хотелось послать ее подальше.— И кое-что наметил… Завтра, если найдется время, познакомлю.
5
Ковш наклонился, и в завалочное окно полился чугун. Он тек спокойно, плавно, но в огненной его струе ощущалась скрытая упругость — так льется только жидкий металл. Электропечь пыхнула, стрельнула длинными крупными искрами. Под крышу вскинулись клубы багрового дыма.
Наметанным глазом Михал окинул колонку цифр на доске с данными химического анализами, почти автоматически определил — не хватает кремния. Снова, как-то интуитивно, безошибочно, выработанным с годами чутьем, установил количество металла в печи и быстро, но неторопливо сделал кремниевую присадку.
В печи бушевал огонь. Нет, не огонь, не металл, а вихрящееся огненное марево. Наблюдая за ним, Михал как бы погружался в себя. Наплывали мысли, подчас уводили за собой далеко, но глаза, однако, замечали всё. И это одновременно. Михал жил и тем, о чем думал, и тем, что видел, слышал. Но сейчас этой обычной гармонии не было. Да и мысли как-то перескакивали с одного на другое.
На память пришел недавний разговор с женой, ее страхи.
— Старею, Миша,— призналась она.— Прошлое вспоминается часто. И хорошее, и плохое. И жалко его делается. Даже невзгод, горя пережитого жалко: были — и не будет, ничего не будет… Хоть бы внуков понянчить. Я, сдается, любила бы их больше, чем вас.
«А что взаправду она видела на
