Не надо, Азриэлла! - Андрей Белянин

— Попозже! — строго отрезала Анжелика. — А пока мне бы хотелось задать вам пару вопросов.

— Всё что угодно! — вскричал он с неописуемым счастьем на лице.

— Вы… давно рисуете?

— Да всю жизнь! Сколько себя помню. Я ничего другого и не умею.

— И в школе тоже рисовали?

— Ну конечно! Меня ещё ругали постоянно… — Слава Шапочкин смущённо потупился.

— А вот скажите, пожалуйста… — Анжелика решила, что подозреваемый одурманен её чарами достаточно и можно, так сказать, приступать к главной части допроса. — Вы помните такого Петра Борисовича На-фана?

— Ну разумеется! — мгновенно подтвердил он. — Это мой бывший учитель математики. И… странно, что вы спросили… Впрочем, такая красивая девушка… и умная… Это прекрасно!

— А почему — странно?

— Понимаете, — принялся с удовольствием объяснять художник, — 1 я серию задумал… Картины такие… вроде как символизируют внутренний мир людей различных профессий… Такого ещё никто не делал! Ну вот… стал думать, думать и почему-то вспомнил, как в школе задачки решал… Вернее, пытался решить… Мне потом две недели снился этот…

— Поезд А?!

— Ну да, просто удивительно, как вы догадались! Может, вы экстрасенс? Да, поезд А, поезд В, и как они всё едут, едут, а потом где-то встречаются или, наоборот, не встречаются… В общем, все эти задачи…

— И вы решили начать свою серию работ с внутреннего мира Петра Борисовича?

— Да нет, не совсем… То есть вы всё правильно сказали. Но я имел в виду не конкретную личность, а, так сказать, всех, всех учителей, квинтэссенция души, тайны подсознания, загадки внутреннего мира…

— Достаточно. Я поняла.

На самом деле Анжелика ничего не понимала. Слава Шапочкин с таким удовольствием и подробно рассказывал о своём замысле, что становилось ясно: он действительно не имел в виду ничего плохого и задумывал всего лишь серию необычных картин. Уж бес их знает, хороших или нет. Но… поезд каким-то образом существовал. Пусть и в не совсем реальном мире…

— А вы… можете мне показать эту картину?

— Ну… вообще-то я незаконченные полотна никому не показываю… Но ради вас… — И он торжественно развернул стоивший лицом к стене самый большой холст.

— Да-а-а… — протянула Анжелика после пары минут ступора.

— Вам нравится?! — просим автор.

Сложно даже сказать, могла ли нравиться такая картина. Но что она потрясала — это безусловно. Из тёмного туннеля, словно призрак, возникал мерцающий огнями стремительный поезд. Чуть выше лобового стекла красовалась гордая надпись — «Поезд А». В ярко освещенных вагонах можно было уловить смутные размытые фигуры. Анжелика узнала неразговорчивую бабушку… воинствующего демократа… И… кажется, себя саму — знакомый сутулый силуэт и отблеск от очков…

А в кабине машиниста, выписанный с особой тщательностью, восседал, как уже нетрудно догадаться, Пётр Борисович Нафан. Скорее всего, по задумке художника, он должен был смеяться в упоении, но на лице его явственно проглядывал трудно скрываемый страх.

— Не знаю, почему так, — пояснил Слава. — Я лицо три раза переписывал. Всё впустую…

— А это что? — Анжелика близоруко сощурилась, пытаясь разглядеть смутную надпись на освещенном участке стены. Впрочем, она уже и так знала, что там написано. — «Слава Славе»…

— Да… — смутился Шапочкин. — Ну просилось что-то на эту стену… Цветовой акцент какой-то… Вот я и вспомнил, как в детстве все парты этим лозунгом изрисовал…

«Картина ещё не закончена, — подумала Анжелика. — Что же будет, когда он её допишет? А не исчезнет ли несчастный Пётр Борисович из реального мира насовсем?»

— И… часто вы такие картины пишете? Внутренний мир, тайны души и всё такое?

— Ой, да! — подтвердил тот. — Я уж давно такой стиль придумал. И родных, и друзей почти всех писал. Правда, показать нечего. Раздарил всё им же…

— И… как они?

— В смысле?

— Ну живы-здоровы?

— Конечно! — Художник искренне недоумевал. — А что с ними могло случиться?

«Странно вдвойне и даже втройне, — опять задумалась Анжелика. — Почему только с этой картиной такая история?»

— Скажите. а чем именно эта картина отличается от остальных? Может, вы какие-то новые техники применяли? Писали в медитативном трансе, например… Или использовали в картине тщательно замаскированную оккультную символику… или ещё что?

— Ага, заметили!

Художник столь явно и неподдельно обрадовался, что в душу Анжелики невольно закралось коварное чувство лёгкой паники. А вдруг он — тайный сатанист? Или маньяк? Или ещё что похуже?!

— Краска. Всё дело в этой краске. Смотрите, как сияют рефлексы и как тонко прописаны участки светотени! Видите?! Вот здесь!

— Вижу, — осторожно согласилась она, глядя на абсолютно ничем не примечательное пятнышко примерно в центре картины. — Так вы, значит, пишете какими-то особыми красками?

— Всего одной. Белила. Остальные цвета у меня самые обыкновенные. А вот эта!..

Анжелика пригляделась. В самом деле, среди разбросанных по столу разноцветных, но абсолютно однотипных по форме и фирменной марке тюбиков птицей об-ломинго в стае ворон блестел необычный и удивительно изящный тюбик. С загадочной надписью на тарабарском языке.

— Контрабанда, наверное! — объяснил Вячеслав. — Надпись до сих пор разобрать не могу. Я бы и не купил, да в наш магазин художественный, как назло, краски вовремя не завезли. А у меня как раз белила и кончились. Иду и гляжу — какой сюрприз, сидит дедушка старый прямо на асфальте и продает всякую всячину. Пенсии, наверное, не хватает, вот и сбывает потихоньку старьё. Я ещё этот тюбик долго в руках вертел. Брать боялся, а вдруг срок годности истёк или это вообще не масло, а темпера, например… Да цена-то копеечная. Вот и решился. И не прогадал ведь! Какая краска!!! Наверное, по составу чем-то от обычных отличается! Да ведь заграничная. Умеют там делать! Вот только жалко, что я так и не разобрал, что за фирма. А то бы заказал ещё обязательно.

— А скажите, — внезапно заинтересовалась Анжелика, — что ещё этот старик продавал, не заметили?

— Ну как же, у меня ж профессиональная память! Лампа там была. Старая, ржавая. Восточного типа. Клубок шерстяной. Непонятно, кто его мог бы купить, потом ещё цветочек какой-то алого цвета, искусственный, скорее всего, и… ну и ещё много всего…

— Поня-а-атно… — протянула профессиональный психолог.

— Что вам понятно? — удивился Шапочкин.

— Понятно, что мне теперь делать! — Анжелика попыталась жалобно и кокетливо захлопать ресницами и направила на художника один из самых страстных и любвеобильных взглядов, какой только могла изобразить. — Подарите мне эту картину!

— Но… — Художник искренне опешил. — Как же так… она же ещё не закончена… и потом… это же будет серия… как же так… я не моту…

— Ну пожа-а-алуйста!!!

«А всё-таки есть… — думала девушка по пути домой. — Есть иногда польза от моего таланта!»

Картина на заднем сиденье сиротливо постукивала о пластик дверцы, а в кармане джинсов мирно лежал тот самый злополучный тюбик белил. После того как в знак благодарности коварная дружески поцеловала в щёку творца, тот впал в блаженное состояние ступора, и спереть со стола краску смог бы и пятилетний ребёнок.

«И не кори себя! Это не кража, а вынужденная мера по спасению одного очень милого и славного пенсионера. Что касается этой краски, она наверняка волшебная… Покажу Азазелло, разберётся».

Домой, домой… Время-то уже ощутимо и неотвратимо к вечеру, есть хочется, а потом — забраться с ногами в уютное кресло и, накрывшись пушистым пледом, не торопясь попивать горячий зелёный чай.

Только вот заехать по пути в пока ещё кажущийся чужим офис и проверить, как там дела у начинающего психолога Умберто. Спасти, откачать, утешить, если что…

Утешение, однако, не понадобилось. Уж оставим на совести трудолюбивого инкуба, что он там творил в отсутствие начальства, однако, по его словам, всё обстояло как нельзя более прекрасно. Из клиентов заходила только семья таджикских домовых из соседнего панельного дома с проблемой острой неуверенности в себе и панической боязни грузовых лифтов. Да появлялся одинокий чёрт, страдающий от физической невозможности спереть с ясного ночного неба полную луну. Как уж Умберто разбирался с этими глобальными вопросами — тайна, покрытая мраком. Но поскольку офис не разнесли и никто не скандалил у порога с воплями подать жалобную книгу, стоило признать, что день закончился вполне благополучно.

«Как же мне теперь увидеть Азазелло? — думала Анжелика в тиши и уюте родного дома. — Может, начертить пентаграмму? Зажечь чёрные свечи, которых, кстати, у меня нет, и прочесть заклинание вызова демона, которое я не знаю?»

— Ну зачем такие жертвы? — послышалось из-за спины. — Можно ведь всего лишь позвонить!