За что сражались советские люди. «Русский НЕ должен умереть» - Александр Дюков

Когда немцы были в Ржеве, они насильно выгоняли всех наших матерей на работу. Многим удавалось спрятаться. Но ведь нужна была вода и пища. Когда женщины выходили за водой, в них стреляли из винтовок или автоматов. Один раз я видела, как убили сразу несколько женщин, вышедших за водой. Среди убитых была мать одного знакомого мне мальчика, Вити. Когда Витя увидел, что его мама убита и лежит на улице, он заплакал и побежал к ней. Но не пришлось ему добежать до мамы, он упал на камни пустой улицы, а не на труп мамы. В него выстрелил немец из винтовки.

Я видал только ужасную смерть.

В январе 1942 г. в нашу квартиру пришел немец и стал выгонять на работу маму. Она отказалась. Немец со всей силы ударил ее прикладом по спине. Даже не охнув, мама упала навзничь. Мы заплакали, но тихо: в квартире находился немец. Мама поболела неделю и умерла. Остались мы с бабушкой. Через месяц после смерти мамы пошли мы с бабушкой в деревню искать продуктов, так как нам совсем было нечего есть. Достали мы немного ржи и семян. На обратном пути догнала нас женщина с мальчиком еще меньше меня, и мы все пошли вместе. Она несла за плечами картофель. У входа в город остановил немецкий солдат, который стал отнимать у той женщины ее дорогую ношу: она несла детям пищу. Немец схватил у нее мешок и бросил в снег. Мальчик бросился к мешку, лег на него и не хотел отдавать немцу. Но немец ударил мальчика по голове прикладом. Тот покатился мертвым. Обезумевшая мать набросилась на немца с кулаками. От выстрела врага из винтовки оборвалась жизнь этой несчастной женщины.

VII

Восточные рабы германской империи

Только низкие люди и подлецы, лишенные чести и павшие до состояния животных, могут позволить себе такие безобразия в отношении невинных безоружных людей.

…Немецкая семья: улыбающийся пожилой немец в шляпе, в рабочем переднике и полосатой сорочке с галстуком-бабочкой, с сигарой в руке, и белокурая, тоже улыбающаяся моложавая полная женщина в чепчике и розовом платье, окруженная детьми всех возрастов, начиная от толстого годовалого с надутыми щеками мальчика и кончая белокурой девушкой с голубыми глазами. Они стоят у двери сельского домика с высокой черепичной крышей, по которой гуляют зобатые голуби. И этот мужчина, и женщина, и все дети, из которых младший даже протягивает ручонки, улыбаются идущей к ним девушке в ярком сарафане, в белом кружевном переднике, в таком же чепчике и в изящных красных туфельках – полной, с сильно вздернутым носом, неестественно румяной и тоже улыбающейся так, что все ее крупные белые зубы наружу. На дальнем плане – рига и хлев под высокой черепичной крышей с прогуливающимися голубями, кусок голубого неба, кусок поля с колосящейся пшеницей и большие пятнистые коровы.

Внизу плаката написано по-русски: «Я нашла здесь дом и семью».

А ниже, справа: «Катья».[521]

Такие плакаты висели на стенах домов во всех захваченных немцами городах и поселках. Немецкая семья с целлулоидными улыбками смотрела на русскую девушку Катью, Катья улыбалась в ответ. Ветер гнал пыль по безлюдной улице, трепал вывешенный над комендатурой флаг с черным пауком свастики, ерошил волосы повешенного на перекрестке саботажника, не поверившего плакату. Чуть дальше виднелись скелеты сожженных домов.

Любой, увидевший эту картину, понимал: здесь прошла добровольная вербовка рабочей силы для отправки в Рейх.

1 октября была проведена новая вербовка рабочей силы. Я опишу тебе только важнейшие события. Ты не можешь себе представить эту жестокость. Ты, может быть, помнишь, что нам говорили. Тогда мы этому не верили, таким же невероятным это кажется теперь. Был дан приказ представить 25 рабочих, но никто из них не явился. Все убежали. Тогда явилась немецкая полиция и начали поджигать дома тех, кто убежал. Огонь сильно распространился, так как два месяца не было дождя. Кроме того, недалеко находились склады зерна, которые также загорелись. Ты можешь себе представить, что там было. Люди, которые прибежали, чтобы тушить огонь, разгонялись, их били и арестовывали. 7 домов сгорели дотла. В то же время полицейские продолжали поджоги. Люди падали на колени и целовали полицейским руки, но полицейские били их дубинками и угрожали сжечь всю деревню… В течение пожара полиция ходила по соседним деревням, хватала рабочих и арестовывала их… Те, которые не появились вовремя, должны были быть расстреляны… Они охотятся на людей так, как отлавливают собак, уже в течение недели, и им это недостаточно. Заключенных запирают в школьном здании, и они даже не могут отправить своих естественных потребностей и должны делать это, как свиньи, в той же комнате.[522]

Если бы каким-то невероятным образом это письмо попало бы в руки Фрицу Заукелю, он, вероятно, испытал бы лишь легкую досаду. Что за ложная сентиментальность! Фюрер поручил обеспечить Рейх рабочими, и долг генерального уполномоченного по трудоиспользованию – выполнить задание.

Заукель делом доказал, что фюрер не ошибся, назначив генеральным уполномоченным именно его. Уже спустя месяц после назначения он представил фюреру «Программу по трудоиспользованию». Согласно программе вербовке на оккупированных территориях подлежали мужчины и женщины в возрасте от 17 до 35 лет; за полгода в Рейх планировалось вывезти 1 миллион 600 тысяч человек.[523] Цифра казалась фантастической и потому очень заманчивой.

– Если вы выполните намеченное в полном объеме, это будет лучшим подарком к дню моего рождения, – улыбнулся фюрер, утверждая программу. Спустя полгода выяснилось, что ведомство главного уполномоченного даже перевыполнило план, вывезя в Рейх столько, сколько планировалось, и еще 200 тысяч сверх нормы.

В свое время Заукель организовывал концлагерь Бухенвальд под Веймаром – и потому менее всего ему была свойственна гуманность. Любимым выражением Заукеля было «Без ложной сентиментальности!». Конечно, в принципе генеральный уполномоченный предпочел при вербовке рабочей силы обойтись без особой жестокости; однако было ясно, что без жестокости на Востоке нельзя. «Если число добровольцев не оправдает ожиданий, – распоряжался Заукель, – то, согласно приказанию, следует применять самые строгие меры».[524]

Добровольцы находились в европейских странах. Рабочих из Голландии, Франции и Бельгии привлекала в Германии хорошая зарплата и возможность покончить, наконец, с положением безработных. Французов привлекали тем, что за каждые пять уехавших в Рейх рабочих из немецкого плена отпускался один французский солдат. Условия работы европейцев в Рейхе практически не отличались от условий, в которых трудились сами немцы, а максимум принуждения, который допускался вербовщиками Заукеля в Европе, – это снижение пособия по безработице.[525]

На советских землях добровольцев практически не было. За время, проведенное под оккупацией, местные жители увидели достаточно, чтобы понять: ничего хорошего от нацистов ожидать не следует. И если оккупанты обещают завербовавшимся в Рейх молочные реки и кисельные берега – значит, людей ждет каторга. Уверенность в этом была столь непреложна, что вся мощь германской пропаганды не могла с ней ничего поделать.

Колонна жителей одного из населенных пунктов в районе Сталинграда перед отправкой в Германию.

«Вербовка рабочей силы доставляет соответствующим учреждениям беспокойство, ибо среди населения наблюдается крайне отрицательное отношение к отправке на работу в Германию, – докладывал начальник СД в Харькове. – Положение в настоящее время таково, что каждый всеми средствами старается избежать вербовки… О добровольной отправке в Германию уже давно не может быть и речи».[526]

«Из шести миллионов иностранных рабочих, которые прибыли в Германию, даже двести тысяч не прибыли добровольно», – признается впоследствии Заукель.[527]

Впрочем, ведомство главного уполномоченного не особенно и надеялось на добровольную вербовку в областях, населенных недочеловеками.

В инструкции по вербовке восточных рабочих – «остарбайтеров» – указывалось, что при обращении с советскими недочеловеками следует исходить из принципов, неприменимых в европейских странах.

…В течение десятков лет они находились под большевистским господством и воспитывались систематически в духе вражды к национал-социалистической Германии и европейской культуре. Нет необходимости в проверке рабочих по национальной принадлежности, поскольку для дальнейшего обращения с рабочей силой это никакого значения не имеет.[528]