Три комнаты на Манхэттене. Стриптиз. Тюрьма. Ноябрь - Жорж Сименон

— Большинство из них в первые вечера великолепны.

Это было действительно так. Точнее говоря, это было или все, или ничего. Или они, охваченные паникой, проваливались, а то и просто убегали, или же сама их неумелость, волнение, которое они испытывали, представ перед публикой, все это действовало на зрителей и приносило поначалу некоторый успех.

И только позже, когда они принимались создавать настоящий номер, возникали серьезные трудности, и крайне редко кому удавалось их преодолеть. Так что владельцы кабаре попадали порой в затруднительное положение, не зная, как обновлять программы.

Но мог ли Леон после прогулки на острова не быть оптимистом?

Она поняла. Эта девочка оказалась гораздо умнее, чем я думал. Вводит в заблуждение робкий вид А ты знаешь, что она сказала журналисту:

«Обязательно нужно, чтобы у зрителей складывалось впечатление, что они видят не выступление артистки, а просто застают женщину в интимной обстановке, когда она раздевается». Она добавила: «А так как я не артистка и у меня нет никакого опыта, то для меня это будет нетрудно».

«Если только приобретаемый здесь опыт не заставит вас невольно измениться», — заметил наш друг Биа.

А она в ответ:

«Я постараюсь остаться такой, какая я есть, и не буду менять ни образ жизни, ни взгляды».

Было уже половина второго, когда Людо пересказал этот разговор Селите, а хозяйка тем временем, сославшись на то, что она с самого начала вечера испытывает боль, отправилась домой, чтобы лечь, хотя она крайне редко оставляла кабаре на попечение мужа.

Селита задалась вопросом, а не был ли этот уход своеобразной уловкой, довольно наивным способом произвести впечатление на Леона, но все же никуда не денешься от того, что мадам Флоранс уже в течение некоторого времени плохо выглядит и ездила на прием к гинекологу.

А дела с Мадо зашли значительно дальше, чем можно было предвидеть, и было невозможно сказать, кому пришла в голову эта почти гениальная идея — самой Мадо или Леону?

Когда Леон разговаривал с женой сразу после ухода журналиста, он пересказал ей то, что заявила Мадо Жюльену Биа:

«Постараюсь остаться такой, какая я есть, не буду менять ни образ жизни, ни взгляды».

Тогда репортер, не без иронии, оглядел все вокруг и возразил ей:

«Это будет нелегко, учитывая, что вы здесь будете проводить ночи».

И добавил, поднимая бокал:

«И будете пить шампанское и виски с посетителями».

Разве не был ответ Мадо гениальной находкой?

«Вот почему, — сказала она, — я буду просить мадам Флоранс разрешения избавить меня от всего этого, что выгодно не только мне, но и ей. От того, что я буду сидеть в зале или в баре, мало проку, какая из меня «завлекательница»? К тому же, если зрители увидят меня за этим занятием, то не будут верить в тот образ, который я создаю. Поймите же! Я должна сохранять облик юной, неиспорченной девушки».

Должно быть, она говорила, поглядывая на хозяина, уверенная в его поддержке. Может, он и подал ей эту идею, или же она придумала все сама. В таком случае ее действительно следовало опасаться.

Вероятно, он был польщен, этот дурак — «самец могучий» — тем, что она избежит контакта с другими мужчинами?

Что именно произошло между ними на островах? Селита склонялась к мысли, что ничего не произошло. Мадо, по-видимому, изображала из себя бедную, обиженную девушку, которую два неудачных сексуальных опыта — нет, три, потому что был еще эпизод в Марселе, — ранили, она чувствовала себя запачканной и просила дать ей время проявить по отношению к ней терпение и нежность.

— Прекрасно сыграно! — не могла не сказать Селита, обращаясь к Людо.

— Вы первая почувствовали, к чему идет дело! Я начинаю думать: а не лучше ли для всех было бы, если бы инспектор Мозелли забрал ее без рассуждений?

— Ну а что ему ответила мадам Флоранс?

— Они пока не приняли никакого решения. Хозяйка правильно поступила. Впрочем, как раз в это время она заговорила о боли в животе и заявила, что не сможет досидеть до закрытия.

Это тоже было неплохо сыграно, ибо бывают случаи, когда нужно уметь отступать. В этот вечер, сидя у кассы, она невольно стесняла мужа, которому начинало казаться, что она внимательно следит за каждым его шагом, и он злился. Разве мужчины не испытывают потребности чувствовать себя свободными?

Ее болезнь, какой бы она ни была, пришлась кстати.

А Мадо после второго сеанса не вернулась больше в зал. Она спустилась по железной лестнице уже в шляпе, с сумочкой в руке, как будто здесь была гостьей. Леон проводил ее до дверей, потом вышел с ней на тротуар.

Он, однако, не пошел с ней в ее отель, а быстро вернулся, зашел за стойку бара, где снял телефонную трубку, и позвонил домой.

— Это ты? — спросил он вполголоса. — Как ты себя чувствуешь?.. Ты приложила электрогрелку? Здесь все в порядке… Алло!.. Подожди… Сейчас скажу…

Леон оглядел зал.

— Осталось еще человек двадцать. Думаю, закроемся рано…

Флоранс не задавала вопросов по поводу Мадо. Хозяин сам в конце разговора счел необходимым добавить, чтобы успокоить жену:

— Я малышку отправил спать. Она просто валилась с ног от усталости.

— Двойное виски, Людо, — громко потребовала Селита.

— Вы это серьезно, мадемуазель?

Она энергично кивнула. Ее охватило безысходное отчаянье. Это была не столько печаль, сколько ощущение безнадежности и отвращения ко всему. Ее бесило, что такой мужчина, как Леон, считавший себя самцом высшей пробы, каким она его и воспринимала, вдруг оказался в сетях этой маленькой интриганки.

Снова, уже в который раз, Селита почувствовала себя жертвой несправедливости.

Ибо она сама хотела, чтобы Леон пришел в точно такое же состояние, но только из-за нее, и, конечно же, она бы добилась этого совсем другими, более достойными средствами.

Это была бы игра, но совершенно естественная. Из них уже начала складываться пара сильная и страстная, раздираемая столкновением самолюбий и желанием обуздать друг друга, с тем чтобы в конце концов снова соединиться.

Леон это так хорошо понял, что начал даже бояться ее, опасаясь, что Селита рано или поздно увлечет его в пропасть, куда ему самому захочется рухнуть вместе с ней.

Охладила ли его пыл ненависть Селиты к Флоранс? Она знала, что нет, и была уверена в себе. Ей нужно было только время, чтобы постепенно оторвать его от стареющей путаны, которая уже становилась ему в тягость.

Что было в этом плохого? Разве они не были все трое из породы хищников, которые, как известно, не щадят друг друга?

«Пусть победит сильнейший!» — говорят спортсмены.

Она была убеждена, что именно ей надлежит быть сильнейшей.

Никогда еще хозяин не казался ей столь неуклюжим, как сегодня, помолодевший, смущенный от счастья. Он просто не знал, куда приткнуться, на что смотреть. Ему, по сути дела, явно не хватало жены или, скорее, ее отрезвляющего присутствия у кассы.

Он не мог видеть, что все, кто работают в «Монико», исподтишка бросали на него удивленные взгляды, потом переглядывались с огорченным видом, который был заметен даже у лысого официанта Жюля с его слезящимися, как у пса, глазами.

— Все. Надоело, Людо, — заявила Селита, допивая виски.

— Вы вернетесь домой, примите что-нибудь, чтобы заснуть, и завтра почувствуете себя лучше.

Она окинула взором хозяина с ног до головы и иронически заметила:

— Завтра? Ты в этом уверен?

Леон слышал, как она опять заказывает двойную порцию виски. Ему было известно, что она такую же порцию только что приняла, а до того выпила несколько стаканов с посетителями. Заговорит ли он сейчас с ней, чтобы запретить ей пить, или же прикажет Людо больше ей не отпускать?

С вызовом она устремила на хозяина взгляд, с тем чтобы вызвать у него хоть какую-нибудь реакцию, готовая, если нужно, вступить с ним прямо здесь же в шумные пререкания, ибо нервы ее были на пределе.

Он же предпочел сделать вид, что ничего не замечает, и направился в служебное помещение, чтобы взять там бумажные шляпы, которые обычно не раздавали в столь поздний час, поскольку посетителям они уже были ни к чему.

— Нет, ты только посмотри! — проворчала она, с трудом сдерживаясь.

— Вам нужно быть осмотрительнее, мадемуазель Селита, — утешал ее Людо, — в молодости мне довелось работать в зоопарке в Венсенском лесу, и там в некоторые периоды, в основном весной, запрещали входить в клетки даже для того, чтобы их почистить. Но проходило две-три недели, и наши звери снова становились кроткими, как овечки, даже еще более кроткими, чем прежде, словно бы просили прощения.

Рассмешить этим Селиту не удалось.

Наташа, у которой удалился кавалер, подошла к стойке и посмотрела на часы.

— Еще целый час маяться! Вы даже представить себе не можете, как у меня болят ноги.