Увиденное и услышанное - Элизабет Брандейдж
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хватит, мама, ты меня убедила. – Она повесила трубку.
Разговор лишь подтвердил, что их брак держится единственно на Фрэнни. Их дочь была талисманом победы, который мог достаться только одному из них.
Она достала сигареты и села на крыльце. Вдали было видно Уэйда на тракторе, пахавшего поле, туда – обратно. По радио тихо играла песня «Роллинг Стоунз».
День прошел, поле заволокло туманом. Она вышла на улицу и пошла через поле. Воздух был влажным. Она стояла и чувствовала, как очертания ее размываются – вот-вот она сольется с пейзажем и исчезнет.
Те, кто берет
1
В таком маленьком городке люди сплетничают. Невозможно ничего сделать без чьего-либо ведома. Мэри Лоутон не считала себя сплетницей, но волей-неволей о чем-то да услышишь, – и это несколько оживляло будни. Кто-то что-то видел, кому-то рассказал, а тот еще кому-то, и вот это уже событие, новость.
Девушка работала в гостинице, это все знали. Люди видели их вместе. Ее блестящие черные волосы бросались в глаза. Что-то в ней такое было – смелое, что ли. Фигура. Джинсы. Мэри слышала, как мужчины шутили о ней, о том, что бы они с ней сделали при возможности. Ну-ну, мечтать не вредно.
Как-то раз Мэри видела, что она выходит от Хака с Эдди Хейлом. Они шли в обнимку и выглядели так, будто очень близки друг другу. Она рассердилась: Эдди и так уже досталось немало. У девушки на руке были серебряные браслеты, похожие все вместе на игрушку-пружинку, и они звенели при каждом движении. Когда Мэри поздоровалась, Эдди чуть порозовел, но мать научила его вежливости, и он поставил сумку и представил их друг другу.
– Это Уиллис. Уиллис, Мэри Лоутон.
У девушки была хрупкая красота придорожного цветка. Она улыбнулась Мэри.
– Уиллис работает в гостинице, – пояснил Эдди. – Там мы и познакомились.
Они поговорили еще немного, и он сказал Мэри, что отправил документы в музыкальное училище в Бостон. Он справился о семье, стараясь не упоминать Элис, и она не сказала ему ничего нового, а потом они расстались, и она немного постояла, думая, какой он славный добрый мальчик и что эта девушка, кто бы она ни была, не стоит его.
Городок менялся. Это было видно по машинам, припаркованным на главной улице. Раньше встречались сплошь пикапы и ветхие драндулеты. Открылась пара новых магазинов, с кричащей рекламой на грязных фасадах. Богатые горожане скупали старые фермы, которые никто не мог позволить себе содержать, а тем более полноценно управлять ими. Честно говоря, она не возражала, что ее доходы растут, но остальным приходилось туго. Людям вроде Хейлов, которые все потеряли. Нельзя обвинять тех, кто сердит. И это осложняло жизнь приезжим вроде Клэров, которых навсегда запомнили как «тех, кто купил ферму Хейлов». Они были чужаки, и его должность профессора ничего не меняла. Лишь немногие выпускники местной школы поступали в колледж, обычно в Трой, где учеба стоила недорого и было вечернее отделение. Раз в несколько лет кто-нибудь уезжал в Сагино, там учиться было вдвое дороже, чем в университете штата. Для всех них поездка, как правило, означала, что они поступили и будут жить в экзотическом месте. Почти все местные парни служили в армии. Ее Трэвис с радостью пошел бы, но она не теряла надежды отговорить его.
И все же… Клэры как-то не вписывались. Они были сами по себе. Она встречала жену в церкви, всегда одну, та садилась на заднюю скамью и рано уходила, еще до завершающей молитвы. Мэри не раз видела ее выходящей из исповедальни, утирающую слезы платком.
Шли недели, и Мэри заметила напряженность в ее взгляде, но, возможно, она придала этому слишком большое значение. Холодная темнота церкви провоцировала на эмоции – сквозняк над головой, запах свечей, прекрасный образ Бога. Невольно задумаешься, а правда ли Он там, наверху. В церкви как будто примиряешься с ходом вещей. Смиряешься.
Она усердно молилась. За детей, за мужа. За то, чтобы в мире царил покой. Она молилась изо всех сил. Она шла домой, садилась, высоко задрав ноги, и не без отчаяния обозревала то, во что превратилась ее жизнь. Нужно жить с последствиями сделанного однажды выбора, со своими ошибками.
Однажды она поехала на ферму передать церковную листовку. Дверь была открыта, и она заглянула внутрь. Было слышно, как наверху бегает ребенок. В доме было до странности чисто. Мэри помнила, как трудно поддерживать порядок с маленьким ребенком, но всё, буквально всё было на своих местах. Даже старые деревянные полы блестели. Ни игрушек, ни газет, ни обуви. Здесь не было звонка, как часто случается в сельских домах, и она собиралась постучать, как вдруг услышала сдавленный крик. «Не драматизируй», – сказала она себе, но крик повторился. Потом стало тихо и заплакал ребенок – как подумалось Мэри, случилось что-то плохое.
У нее вскипела кровь. Она с силой постучала, и застекленная дверь задребезжала. По лестнице спустился Джордж Клэр, держа девочку на бедре, с холодным неприветливым лицом. Чуть пахло джином. Малышка смахнула слезы, густые ресницы слиплись от влаги. Он встал у дверей, глядя на нее.
– Я не вовремя?
Он не ответил, но явно был недоволен. Девочка вздрогнула и вытерла глаза кулачком.
– Кэтрин…
– Она не расположена.
Мэри никогда не понимала этого слова до конца.
– Мама больна, – сказала девочка.
– Жаль. А то я подумала…
– Просто голова заболела.
Девочка нахмурилась.
– У твоей мамочки голова заболела?
Ребенок покосился на отца.
– Мама больна!
– Ничего серьезного, – с нажимом сказал он и вдруг показался выше, чем обычно.
– Ну, тогда передайте ей вот это, – сказала Мэри, отдавая ему листовку. – У нас намечается ужин в складчину.
– В церкви?
– Мы бы хотели, чтобы вы пришли всей семьей.
Джордж воззрился на голубую бумажку, потом снова на нее.
– Я передам ей, – сказал он, но она заподозрила, что не передаст. Он так смотрел, что ей стало не по себе. Что-то в его взгляде заставило ее тут же уйти.
– Большое спасибо, – сказала она наигранно бодрым голосом, чувствуя, как его взгляд буравит ей спину.
