Настоящее имя - Даниил Корецкий

- Там лох какой-то сзади тащится, - сказал Догоняйло. - Один. Давай его сделаем?

Лобан согласно кивнул головой:

- Давай. Пусть знает, сука, где ходить.

Они синхронно развернулись на сто восемьдесят градусов, красиво развернулись, как в кино, и пошли навстречу неизвестному лоху. Лобан сперва засомневался, поскольку лох оказался громадным мужиком, не вызывающим желания затевать с ним драку.

Но Догоняйло уже выдвинулся вперед, надевая на руку тяжелый шипастый кастет, и Лобан, следуя приемам нехитрой тактики уличных драк, стал обходить мужика справа.

Тот остановился. Внимательно посмотрел на друзей.

- Здорово, ребята, - сказал он низким глуховатым голосом.

- Здорова моя корова, - остроумно ответил Догоняйло, подступая вплотную.

Лобан аж зашелся от смеха, аж за живот схватился. Но смотрел внимательно: Догоняйло мастерски работал кастетом - раз! И тыква потекла или совсем лопнула... А глупый мужик стоял себе, как баран, явно не понимая, что его ждет.

- Кто из вас Лобанов? - спокойно спросил он.

До Лобана не успел дойти смысл фразы. Он увидел, как Догоняйло и этот мужик одновременно дернулись, и в следующее мгновение раздался отчетливый тошнотворный хруст. Но хрустел почему-то не череп, а - рука. Рука Догоняйлы. Мужик держал её за предплечье, аккуратно сворачивая кисть в то время как сам Догоняйло корчился где-то внизу, захлебываясь в утробном вое.

- Ты - Лобан? - мужик встряхнул неестественно вывернутую руку.

- ...нееееее... - провыл Догоняйло.

Мужик отпустил кисть и взмахнул ногой, будто пенальти пробил. Бесформенная фигура отлетела к мусорным бакам и распласталась на мокрой мостовой.

- Здорово, Лобан! Я тебя давно ищу...

Мужик медленно надвигался, буравя его маленькими медвежьими глазами. Всем своим обликом он напоминал разъяренного, поднятого из берлоги медведя.

Лобан сунул руку в карман. Стволов они с собой не брали: зачем стволы на отдыхе? А вот перо он всегда таскал, на всякий случай.

Раздался щелчок, выкинулось из потного кулака мутное лезвие, но уверенности не прибавило: все равно что с обрезом одностволки против танка...

- Брось! - приказал мужик страшным голосом.

И Лобан бросил свою последнюю надежду.

- А ты не такой дурак, как кажешься, - похвалил мужик и у Лобана появилась надежда, что все обойдется. - Пойдем, поговорим по душам...

Железная рука вцепилась в подмышку, вздернула слегка, и как крюком подъемного крана потащила на огороженный квадрат стройки. Лобан скосил глаза вверх. Огромный мужик разглядывал его с отстраненной брезгливостью, как филин прижатую когтистой лапой крысу.

- Слышь, возьми бабки, - пошарив за отворотом куртки, Лобан выташил несколько смятых стодолларовых купюр. - Если мало, я ещё принесу...

Рука с деньгами судорожно шарила по кожаному боку мужика. Но тот предложением не заинтересовался.

Братва знает, что признаваться нельзя никогда и ни в чем. Но сейчас Лобан нарушил это непреложное правило.

Да. Да. Он все вспомнил. Да. И как рвал ей волосы, когда вместе с Мазом тащил в бойлерную. Да. Белый полушубок. Она не успела закричать. Да. Били по спине, груди, животу, он сам и бил. Нет, он не помнил, сколько раз. В почки. Да. В солнечное сплетение. Да, это он говорил ей: "на мужниных кишках висеть будешь." Да. Да. Он снял колготки, трусы, сапоги... Да. Он первым, потом Маз... Да...

Да. Лобан многое вспомнил. Каждое "да" сопровождалось тяжелым, как молот, ударом. В темноте пустыря лицо мужика казалось ужасающей маской смерти. Да. Да. Да. Лобан каждый раз падал в грязь, и каждый раз он его поднимал, и снова спрашивал. "А помнишь?.." Да! Да!.. Лобан давно распростился с собственными яйцами и почками, свободно болтались перебитые ребра, от дикой боли он несколько раз обоссал штаны и чуть не перекусил надвое язык. Да!! Да!!..

Но он хотел жить. Без языка, без почек, без яиц. Только жить. Он умолял.

А мужик казался таким же спокойным, как и вначале, он не орал и не дышал в лицо. Он размеренно выколачивал из Лобана жизнь, как пыль из ковра. Сам Лобан делал это много раз, но тогда он отнимал жизнь у других, а рядом одобрительно гудели дружки. Теперь жизнь по каплям забирали у него. Рядом никого не было, братва осталась далеко, Догоняйло отдает концы под мусорными баками, здесь только пустырь, луна и забитые сваи... И свежий чистый воздух, которым не надышишься...

- Не убивай... не надо, пожалуйста... - прохрипел Лобан, чувствуя, что ещё удар, и - все, конец, кранты. - Я больше никогда не буду. Я лучше отсижу сколько надо... Только оставь...

Мужик полез в карман. Лобан сжался. Но тот достал картонную пачку, извлек сигарету, бросил в рот, поднес зажигалку... Но не прикурил. Бросил короткий взгляд на бесформенное тело, пожевал сигарету.

- Ну и как? Тебе понравилось трахать мою жену? Что молчишь? Отвечай! Отвечай, а то хуже будет! И правду!

Каждому ясно, что правильного ответа тут не дашь. Да страшного мужика и не интересовал правильный ответ - его устраивал любой. И Лобан был не в том состоянии, чтобы выбирать, какое слово лучше.

- Да...

- Громче! Понравилось?!

- Да. Понравилось.

Мужик вздохнул, наклонился, одной рукой взялся за окровавленный подбородок, второй за затылок.

- Не надо! Не на...

Резкий рывок, хруст шейных позвонков и Дмитрий Лобанов перестал существовать на этом свете. Он лежал на животе, но лицо смотрело вверх, прямо на желтую луну.

Фокин вытер испачканную руку о куртку убитого, выпрямился, щелкнул зажигалкой. Но поднести огонек к сигарете не мог: сильно дрожали руки.

- Ладно, потерплю еще, - тихо сказал он и выплюнул изжеванную сигарету на изуродованный труп. - Осталось достать заказчика...

Фокин был возбужден и испытывал острый голод. Домой идти не хотелось. Он вспомнил, что "Козерог" работает до трех часов и, остановив такси, отправился туда.

В небольшом помещении никого не было, пахло сигаретами и перестоявшей пищей. Блондинка Лиза собирала со столиков зеленые скатерти, аккуратно встряхивала и складывала пополам. Увидев Фокина, она удивленно улыбнулась.

- О-о-о, как вы сегодня поздно... Наверное со службы?

- Да, - кивнул тот. - Покормишь?

Улыбка изменилась - стала приветливой и доброжелательной. Так улыбаются своим. И действительно: раньше она только догадывалась, что он из Конторы, а сейчас спросила и получила ответ. Обстановка расположенности и доверительности возникла сама собой.

- Чанахи, жульен, салаты не советую - уже перекисли с утра... А вот свежих эскалопов могу поджарить. Есть зеленый горошек, маринованные грибочки...

- Давай, - ещё раз кивнул Фокин. - Мяса побольше. И водки грамм триста. Прямо сейчас...

Пока Лиза стряпала и накрывала на стол, Фокин вдруг вспомнил, что после Татарина он тоже остро испытал голод, и после Маза разыгрался зверский аппетит...

Потом он жадно ел мясо, пил водку, ложкой отправлял в рот сладковатый горошек и скользкие острые грибы, и снова ел мясо...

Через некоторое время к нему подсела Лиза, она причесалась, обновила полустертый карандашный контур вокруг глаз, освежила помаду на тонких губах.

- Выпьешь? - не дожидаясь ответа, Фокин плеснул водки во вторую рюмку.

Лиза, не жеманясь, выпила.

- Можно? - и тоже, не дожидаясь ответа, закусила горошком из его ложки, посмотрела внимательно. Глаза у неё были прозрачными и откровенными.

- У тебя что-то не в порядке?

- С чего ты взяла?

Пряный аромат её духов с трудом пробивался сквозь запахи кухни и застоявшийся табачный дух.

Она пожала плечами.

- Чувствую. От тебя веет напряжением. И злостью.

- Да нет, все нормально...

Он машинально поискал сигареты и с недоумением вытащил из кармана смятый ворох стодолларовых бумажек. Брезгливо отбросил, комок перелетел через стол и упал Лизе на колени.

- Что это?

- Это тебе.

- Мне? - удивилась барменша и привычно пересчитала купюры, складывая их портретом в одну сторону.

- Ого! Восемьсот баксов! За что?

- Просто так, - буркнул Фокин. - Дай ещё водки.

- Сейчас, - сказала Лиза и встала. - Только дверь закрою...

Фокин проводил её взглядом, осмотрел обтянутые короткой юбкой бедра, чуть кривоватые ноги в черных колготках и открытых домашних шлепанцах и понял, что аппетит у него проснулся не только на еду.

В половине третьего ночи он с набитым свининой, грибами и зеленым горошком желудком, прямо на полу остервенело таранил теплую, будто наскоро подогретую лизину промежность, словно задался целью прикончить податливую смазливую блондинку, которая лежала под ним, подогнув к подбородку беззащитные колени и вытаращив очумелые глаза. Она разделась до пояса снизу и сейчас голые ноги резко контрастировали со строгой белой блузкой, "черной бабочкой" и официальной именной табличкой, наполовину прижатой мягким, с синими прожилками бедром.