Мастер-снайпер - Стивен Хантер

— И как я предполагаю, ты решил, что твоя часть находится на той стороне моста? — поинтересовался сержант.

На это у Реппа ответа не было.

— Нет, господин сержант, — помолчав, сказал он. — Но там моя мать.

— Так ты, значит, решил отправиться домой, да?

— Я обязательно найду офицера и отмечусь у него, как только повидаюсь с матерью, — заверил Репп.

Сержант усмехнулся.

— Не думаю, что ты там найдешь хоть одного трезвого офицера. А если такой и отыщется, то я сомневаюсь, что ему будет до тебя дело. Иди, черт подери. Иди к матери. И скажи ей, что ты вернулся с войны.

Репп глубоко вдохнул холодный воздух и постарался сохранить спокойствие, пока проходил по великому Романскому мосту между двумя половинами Боденского озера: восточной, поражающей своим размахом, и западной, более живописной благодаря крутым лесистым берегам. В конце этого сооружения он прошел под средневековой башней и вступил в старый город Констанц. Это был курортный город, мощенный булыжником и дышащий стариной, город именно того типа, который меньше всего интересовал Реппа. У этого города с его казино, лодочными турами и зелеными парками на берегу озера не было никакого другого предназначения, как только доставлять удовольствие. Его никогда не бомбили, и в военной роли он чувствовал себя неловко, словно на него напялили чужеземный костюм. Солдаты, толпившиеся на узких улочках, были совершенно не к месту среди этих булыжных мостовых, арок, башенок, колоколен и шпилей. Репп шел среди них, никем не узнаваемый; они не обращали на него внимания, так как были заняты тем, что кричали что-то женщинам или задевали пьяных около базилики на Мюнстерплац. Даже офицеры находились далеко не в лучшей форме — мрачная, грубая компания пораженцев. «Кюбели» и грузовики были брошены вокруг площади, а на самой площади Репп заметил карабины, сваленные в кучу. Проталкиваясь сквозь толпу, он чувствовал, как в нем поднимается гнев, но подавлял его, ведь он был просто отставшим солдатом среди других отставших солдат.

Репп свернул с Мюнстерплац и направился вдоль Вессенбергерштрассе. Здесь, в этом жилом районе, солдат не было, только изредка попадались старухи и старики, кидавшие в его сторону вопросительные взгляды, с которыми он старался не встречаться. Он свернул на Нойгассе, где дома были более обшарпанными, и стал искать дом № 14. Вскоре он нашел его. Это оказалось двухэтажное строение с грязной облупившейся штукатуркой, очень похожее на своих соседей по улице. Не глядя по сторонам и не раздумывая, Репп сразу постучал в дверь.

Через некоторое время закрытая на цепочку дверь приоткрылась.

— Кто там?

Он не мог разглядеть ее в тени прихожей. Но голос был ему очень хорошо знаком. Голос звучал устало. Не то что в другие времена.

— Это я.

Дверь закрылась, звякнула цепочка, и дверь открылась снова.

Репп вошел в сумрачную прихожую, но ее там не было. Он прошел в гостиную. Женщина стояла около стены в темноте.

— Ну вот, наконец-то я здесь, — сказал он.

— Вижу. Они сказали, что придет человек. Я должна была догадаться, что это будешь ты.

— А, — протянул он.

По правде говоря, он чувствовал себя неуверенно.

— Садись, садись, — подбодрила она его.

— Я грязный. Я спал в сараях, переплывал реки. Мне нужна ванна.

— Все тот же Репп, такой же привередливый.

— Пожалуйста, покажи, где ванна.

— Да, конечно. Она провела его через обшарпанную гостиную с вытертыми цветами на обоях, изолированную от уличного шума шторами и ставнями, и затем вверх по какой-то ветхой лестнице. В доме слабо пахло плесенью и дезинфекцией.

— Извини, что здесь так ужасно. Но мне сказали, что это должен быть дом, именно дом, а это все, что можно было найти. Он чудовищно дорогой. Я арендовала его у вдовы, которая считается самой богатой женщиной в Констанце. Говорят еще, что она еврейка. Но как такое может быть? Я думала, что всех евреев давно уже забрали.

— Забрали, — подтвердил Репп. — Ты получила документы?

— Конечно. Все, что требуется. Можешь не волноваться. Билеты до Швейцарии.

Они прошли по короткому коридору в ванную комнату. Ванна стояла на ножках, изображавших звериные лапы. Штукатурка на серых стенах облупилась, а от унитаза пахло. К тому же зеркало покрылось пятнами, а на потолке виднелись сырые разводы.

— Не Гранд-отель, верно? — сказал Репп. Но она, кажется, этого не помнила.

— Верно.

Все это время она шла впереди него и только сейчас, в этой серой ванной комнате, повернулась к нему всем лицом. Она искала в его глазах признаки шока. Но он не дал ей увидеть этого.

— Ну и что? — наконец спросил он. — Ты ждешь, чтобы я что-то сказал?

— Теперь мое лицо не то, что раньше, правда? — спросила она.

— Не то, но это не важно.

Шрам красной линией пробороздил ее плоть от внутреннего угла глаза к подбородку, огибая рот.

— На Востоке я видел и похуже, — заметил Репп. — После войны тебе это исправят. Снова сделают тебя красавицей. То есть я хочу сказать, сделают тебя еще красивее. Ты по-прежнему очень привлекательна.

— Стараешься быть добреньким, да?

Но для Реппа она оставалась великой красавицей. Она была самой прекрасной женщиной, которую он когда-либо встречал. Ее светлые волосы были теперь коротко острижены, но тело сохраняло прежнюю гибкость и грацию. Для истинной арийской женщины она была, пожалуй, худощава, ее бедра были слишком узки для легких родов; впрочем, Репп никогда не интересовался детьми. На ней была серая юбка в мелкую полоску, блузка из цветастой материи, темные чулки, по-видимому очень старые, и туфли на высоком каблуке. Шея у нее была длинной, и под светлой кожей было видно, как пульсируют синие вены. Лицо казалось сделанным из фарфора или какого-то другого столь же изысканного, но хрупкого материала, хотя взгляд был твердым и сильным.

— Вот горячая вода, — сказала она. — А гражданская одежда в комоде в спальне.

— Знаешь, Маргарита, похоже, что все это тебе ужасно не по душе.

— Я пойду приготовлю ужин. Ты, должно быть, очень голоден.

Они ели в неловком молчании в маленькой темной кухне, хотя то, что она приготовила, — яйца, черный хлеб, сыр — было очень вкусно, а Репп после ванны чувствовал себя намного лучше.

— Мне очень давно не приходилось так хорошо есть.

— Они дали мне много денег, эти твои люди. Черный рынок здесь очень богатый.

— А разве может быть иначе? Ведь совсем рядом Швейцария.

— Иногда можно достать свинину, говядину и даже телятину. И конечно, сосиски. — Почти как до войны.

— Почти. Но ты все время знаешь, что идет война. И не потому, что везде солдаты, а потому, что нет музыки. Нет настоящей музыки. По радио иногда играют Вагнера и этого ужасного Корнгольда. Но ни Шопена, ни Хиндемита, ни Малера. Интересно, что они имеют против Малера. Из всех наших композиторов он единственный, чьи произведения действительно напоминают битвы. А ведь именно это они и любят, не правда ли? Так почему же они не разрешают Малера?

Репп ответил, что не знает. Хотя он ничего не понимал в музыке, ему было приятно видеть, что Маргарита так оживилась.

— Я очень люблю Шопена, — сказала она.

— Да, он хорош, — согласился Репп.

— Нужно было привезти сюда мой патефон. Или рояль. Но все происходило в такой спешке. Не было времени даже для патефона. О рояле, разумеется, не могло быть и речи. Это даже я понимала.

Он ничего не ответил. Затем она спросила:

— Кого ты видел за последнее время? Ты вообще-то видел генерала Баума? Он всегда меня так смешил.

— По-моему, он убит. В Венгрии.

— О. Мне жать. А полковник князь фон Кюль? Очаровательный мужчина.

— Пропал без вести. В России. Скорее всего убит, но, возможно, в плену.

— А… но нет, это бесполезно. Большинство из них убито, так ведь?

— Полагаю, что многие. Жертва была гигантской.

— Иногда я чувствую себя привидением. Единственной оставшейся. Ты никогда не думал обо всем этом с такой стороны?

— Нет.

— Это так печально. Все эти молодые люди… Ты помнишь Июльский праздник в 1938 году? Тогда я впервые увидела тебя. Уверена, что ты этого не помнишь. Я только что встала из-за рояля. Во всяком случае, в зале было множество прекрасных молодых людей. Мы пели и танцевали. Было такое счастливое время. Но большинство из этих людей сейчас уже мертвы, да?

— Видимо, да.

— Но ты об этом не задумывался?

— Я был довольно сильно занят.

— Да, конечно. Но в тот вечер знаешь, что я почувствовала в тебе? Одухотворенность. В тебе была духовная сила. Чтобы быть великим убийцей, надо обладать духовностью.

Слово «убийца» поразило его как физический удар.

— Ты знаешь, насколько это привлекательно? В тот вечер ты был словно священник, непорочный и прекрасный. Ты был очень привлекателен. В тебе было какое-то особое качество. Репп, Репп уже тогда был чем-то особенным. Я слышала, как другие тоже это говорили. Некоторые женщины сходили по тебе с ума. Ты знал об этом?