Равнодушные - Альберто Моравиа

— Что значит «так»? — не сдавалась Мариаграция. Сама она ела с жадностью и, прежде чем отправить в рот кусок мяса, внимательно его осматривала. — Отец Пиппо, — продолжала она перечень достоинств семейства Берарди, — зарабатывает кучу денег.

— Промышленник, — в тон ей добавил Микеле, — производство необработанной пряжи, а также набивных тканей.

— Ах, так он промышленник! Значит, человек он умный, энергичный. Начинал, можно сказать, с нуля и всего добился собственным трудом.

Мариаграция выпила вина, вытерла губы, и наконец посмотрела на Микеле с ленивым любопытством сытой женщины.

— Он почетный кавалер, — будто невзначай бросила она.

— Неужели? — удивился Микеле. — Берарди почетный кавалер? За что же ему дали столь высокое звание?!

— Откуда я знаю, — ответила Мариаграция, не уловившая в его словах иронии. — Возможно, он оказал какие-то услуги государству.

— Когда? Где? Каким образом? — с самым серьезным видом продолжал допытываться Микеле.

— Ах, откуда мне знать! — наклонив голову, ответила Мариаграция. Затем снова вскинула на него свои глуповатые глаза. — Да, — повторила она мечтательно и благоговейно. — Он почетный кавалер, Карла, — вдруг сказала она. — Я следила за тобой позавчера, когда ты танцевала с Пиппо. Ты показалась мне холодной, равнодушной. Танцевала, как бездушный манекен. Стоит ли удивляться, что он не пригласил тебя на следующий танец.

— Это не я была холодной, — взволнованно ответила Карла, — а он слишком горячим. Говорил всякие непристойности. Тогда я попросила его помолчать. И потом мы до конца танца не обменялись больше ни словом.

Мариаграция недоверчиво покачала головой.

— Не выдумывай, — сказала она с многозначительной улыбкой. — Что он тебе мог сказать такого непристойного? Обычные глупости, которые юноши шепчут девушкам… Признайся лучше, — добавила она, — что ты, Карла, была настроена против него заранее.

Вошла служанка и поставила на стол фрукты. Карла подождала, пока та выйдет, взяла яблоко и задумчиво посмотрела на него.

— Вначале, — спокойно сказала она, не подымая глаз, — он стал распространяться о твоей красоте.

— О моей красоте? — весьма польщенная, переспросила Мариаграция.

— Да… Потом спросил, не приду ли я в его мастерскую. Я поинтересовалась, чем он занимается, а он ответил, что изучает женское тело.

— Ну и что тут плохого? — прервала ее Мариаграция. — Ведь он художник.

— Подожди… Тогда я по наивности спросила, рисует ли он, или пишет масляными красками. Он засмеялся и своим манерным голосом: «Синьорина, да я в жизни не брал в руки кисти!» — «Но тогда… Зачем же вы?…» Он снова засмеялся и, прервав меня, сказал: «Приходите, все равно приходите… ручаюсь, что и обнаженной вам холодно не будет…» И тут он подмигнул мне… — Карла прервала свой рассказ, с усмешкой посмотрела на пораженную Мариаграцию и вдруг нагло подмигнула ей. — Вот так… и потом спрашивает: «Ну как, придете?» Я ему сухо ответила: «Нет», — а он сильно удивился и воскликнул: «Не станете же вы утверждать, что это будет вам впервой?!» Поняла, мама?! Он был уверен, что я привыкла… посещать мастерские мнимых художников. Я, естественно, даже не ответила, на этом наш разговор и закончился.

В гостиной воцарилось тягостное молчание. Мариаграция была олицетворением оскорбленного достоинства. Точно Пиппо проявил неуважение не только к дочери, но и к ней лично, жестоко оскорбив ее, либо, что еще хуже, толкнув так сильно, что ее лицо сразу утратило всю свою величавость. Микеле удивленно посмотрел на Карлу. Эта история застала его врасплох, и сколько он ни пытался сбросить с себя броню равнодушия, убедить себя в том, что Пиппо — гнусный негодяй, что Карле нанесено оскорбление, у него ничего не получалось. Он никак не мог все обдумать хорошенько, живо, осязаемо представить себе разговор сестры с Пиппо. Казалось, речь шла не о Карле, а о молодой, красивой, но такой далекой Лукреции, которую обесчестил распутный Тарквиний. «Какая неслыханная наглость», — подумал он, но никак не мог точно определить, в чем эта особая наглость.

Наконец Мариаграция вновь обрела дар речи. Она брезгливо поморщилась и гневно воскликнула:

— Негодяй!

— Увы, мама, многие плохо говорят обо мне, — сказала Карла, не подымая глаз.

Она была совершенно спокойна. «Скоро злые языки восторжествуют. Либо я убегу с Лео, либо нас застанут в момент свидания. Подобные истории всегда так кончаются». Она обреченно подумала о неизбежном скандале, и это убило в ней последнюю надежду на новую жизнь.

— Иначе, мама, почему бы Пиппо осмелился так заговорить со мной?! — грустно добавила она.

Микеле не сводил глаз с сестры. Она выглядела печальной, беззащитной. Но, кроме мягкого сострадания, он ничего больше не испытывал. «Значит, я должен возмутиться?» — подумал он и тут же понял, как нелеп сам этот вопрос. Он чувствовал себя холодным, слишком рассудочным. Внимательно посмотрел на сестру. «А ведь она очень недурна собой». Теперь он лучше понял похотливость Пиппо и негодование Карлы. «У этого Пиппо губа не дура, — с некоторым стыдом подумал он. — И потом, может, Пиппо прав, и ей это и в самом деле не впервой». С холодным любопытством дилетанта он представил себе сестру в объятиях чужого мужчины. Полуголая, с растрепанными волосами, она сидит, скрестив ноги, и прижимается головой к его груди. А может, она небрежно уселась ему на колени. Ничего удивительного — она тоже женщина… И у нее есть свои желания… Свои романы. Она уже вполне созрела физически и, верно, очень темпераментна… Он вспомнил, что однажды увидел ее выходящей из ванны: склоненная длинная белая спина, большая мокрая голова, белая крупная грудь и темный пушок под мышкой. «Купающаяся Сусанна», — подумал он тогда и неслышно удалился. «А теперь этот Пиппо положил на нее глаз. Однако у него хороший вкус».

Он саркастически усмехался и молчал. Внезапно он понял, что должен, просто обязан что-то сказать, бурно вознегодовать, наконец! Иначе его снова одолеет обычное равнодушие, которое парализует его волю и не дает ему жить, как все нормальные люди. Он уже достаточно поиронизировал с игривой легкостью над собственной невозмутимостью. Пора хоть однажды в трагических обстоятельствах проявить искренность и силу воли. «Сейчас или никогда», — подумал он.

Бросил быстрый взгляд на Мариаграцию.

— Да, самый настоящий негодяй, — повторил он и похолодел от ужаса — так равнодушно, пошло прозвучал его голос. Точно он сказал «добрый день» или спросил, «который час». Он стукнул кулаком по столу. — Нет, я пойду к нему и надаю этому мерзавцу пощечин! — пронзительно, с деланной яростью воскликнул он. Поднял глаза и увидел свое лицо в висевшем напротив старом венецианском зеркале. «Это я или же кто-то другой отражается в зеркале и, лицемерно поглядывая на меня снизу вверх, словно шепчет еле слышно: «Нет, Микеле… не хватит у тебя духу. Признайся?»

Мариаграция, казалось, вообще не обратила внимания на этот взрыв гнева.

— Все знают, кто они такие. Нувориши, нувориши и есть! — повторила она.

Карла услышала гневную тираду брата и повернулась к нему лицом.

— Очень тебе благодарна, — сказала она. — Но я уже поставила его на место… Предоставь все это мне.

Ее спокойствие подстегнуло Микеле.

— Предоставить тебе! — воскликнул он и с облегчением отметил, что теперь его голос звучал куда более искренне. — А ты не думаешь, что хватит двух моих слов?! И он сразу поймет, что не на ту напал.

— Прошу тебя, предоставь все это мне, — повторила Карла, пристально посмотрев на брата. Впервые ей довелось увидеть Микеле в необычной роли брата-мстителя. И он показался ей смешным и напыщенным, ни дать ни взять — провинциальный актер.

«А если бы он узнал, что я отдалась Лео? — в смятении подумала она. — Как бы он себя повел?!»

Она поглядела на него. Микеле умолк и склонился над тарелкой. Опустив свою гладко причесанную голову, он молчал и, казалось, о чем-то задумался, а пальцы его машинально катали хлебные шарики. Ничто не говорило о его воинственных намерениях. «Как бы он тогда себя повел?» — снова подумала Карла. Она ощущала какую-то неловкость и смутно догадывалась, что и поведение, и слова брата, как и удар кулаком по столу, были неискренними. И когда Микеле поднял на нее глаза, ей показалось, что взгляд их полон грусти и тайного стыда. Она поежилась. Белый призрак крепко сжал своими ручищами ее трепещущее сердце. Все вокруг подернулось белесой пеленой. Где-то в тумане звучал голос матери.

Обед кончился.

— Какие у тебя планы на сегодня, мама? — спроси. Карла, закуривая сигарету. Она ждала ответа с некоторым беспокойством. «Лишь бы не попросила пойти с ней вместе куда-нибудь», — подумала она. После полудня ей хотелось встретиться с Лео — она уже не могла без него обойтись и прекрасно это понимала. На смену радостной мечте о новой жизни пришла привычка, и она испытывала жадное, нетерпеливое желание вновь очутиться в его спальне.