Фальшивые червонцы - Ариф Васильевич Сапаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помощники генерала спешно готовили нового курьера, рассчитывали пробиться в Ленинград через финляндскую границу, но он отменил все приготовления. Хочешь не хочешь, надо было дожидаться обещанного визита Назария Александровича. Правда, неизвестно, когда соблаговолят прислать его питерцы. И с какими известиями явится он в канун Зарубежного съезда, тоже неизвестно.
В Ленинграде тем временем еще только складывались необходимые условия для задуманной отправки курьера к генералу Кутепову.
Гораздо медленнее складывались они, гораздо труднее, чем надеялись и Печатник, и Петр Адамович Карусь, и другие работники Гороховой, на чьи плечи легла обязанность вести следствие по делу арестованных лицеистов.
Налицо был несомненный сговор.
Все привлеченные к ответственности вели себя на допросах примерно по одинаковой схеме. Уклонялись от прямых ответов на прямые вопросы, охотно жаловались на слабую память и вообще всячески тянули волынку.
Признавали, к примеру, свое участие в панихидах по усопшим однокашникам, но зато старательно открещивались от более грозных обвинений. И еще пробовали уверять следователей, будто всегда были и остаются убежденными сторонниками рабоче-крестьянской власти, что арест их — чистейшее недоразумение.
Владимир Забудский, изворачиваясь, как цирковой акробат, уверял, что ничегошеньки не слышал о существовании полковника Рихтера, вместе с которым бегал по следу Афанасия Павловича Хрулева.
Полковник Рихтер старался доказать, что в Парголово ездил на поиски некоего мифического сослуживца по Семеновскому полку, обещавшего войти в бедственное его положение и пристроить на какую-то службишку.
«Благороднейший человек» из Севзапвоенпрома не имел, естественно, ни малейшего отношения к пропаже секретных документов из сейфа Ружейкина, поскольку был хвор в те дни, а престарелый родитель его ни с кем не обменивался хозяйственными сумками на Кузнечном рынке.
Сговор действовал с железной непреодолимой последовательностью и методичностью.
Чувствовалась воля опытного режиссера, требующего от исполнителей не просто знания своих индивидуальных ролей, но и выполнения общей для всех сверхзадачи. Вкратце сводилась она к простым, как коровье мычание, ответам на любые вопросы следователя: «не помню», «не знаю», «извините, меня подводит ослабевшая память».
Режиссура спектакля немогузнаек принадлежала тайному советнику Путилову. Это от него, надежно изолированного в одиночной камере, тянулись незримые нити к участникам контрреволюционной группы, это он в благовремении позаботился выработать единообразную для всех линию поведения на случай провала.
Обыск у Путилова, как и предполагали на Гороховой, особо крупных открытий не дал. Приехали к нему в Басков переулок в седьмом часу вечера, точно рассчитав время возвращения статистика с работы, представились, предъявили ордер.
— Надеюсь, мне дадут поужинать у себя дома? — холодно осведомился тайный советник и, не дожидаясь разрешения, кивнул встревоженной супруге: — Накрывайте на стол, Наталья Михайловна. Не беспокойтесь попусту, недоразумение должно рассеяться...
Это была ставка на психологический эффект. Точно так же, как и образцовый порядок в ящиках его письменного стола и на книжных полках, наталкивающий на мысль, что напрасны поиски у тайного советника каких-либо секретов.
Любая вещь была здесь на виду, ничто не скрыто, не спрятано: и связанные голубой ленточкой письма, и коробочка с личными документами, и специальная шкатулка для орденов и медалей, заработанных тайным советником на службе царю и отечеству.
Но открытие в доме Путилова все же состоялось. Немаловажное открытие, дающее хорошую перспективу.
Печатник решил воздержаться от участия в обыске. Устроился поудобнее в мягком кожаном кресле, снял с полки увесистый том сочинений лорда Байрона, со вкусом иллюстрированный английскими художниками.
Товарищи его работали, старались не упустить ни единой мелочи, заслуживающей внимания, а он листал страницу за страницей, точно все происходящее в этой квартире было для него безразлично. И лишь изредка поднимал глаза на хозяина, как бы желая убедиться, что тот по-прежнему играет в олимпийское бесстрастие и невозмутимость.
Трудно объяснить, зачем полез он на верхнюю полку, где стояли толстенные тома Британской Энциклопедии. Не за справкой, конечно, и не из любопытства, так как издание это, датированное 1911 годом, успело состариться и поотстать от быстротекущей жизни. Сработала хватка бывалого оперативника — другого объяснения не придумаешь.
В полотняном кармашке для карт и схем, подклеенном к изнанке кожаного переплета, хранился сложенный вчетверо листок голубоватой писчей бумаги.
Нет, то был не шифр заговорщиков и не список явочных квартир. То был весьма занимательный документик, сочиненный господином Путиловым в назидание коллегам и сообщникам. Своего рода толковое карманное руководство по самозащите на Гороховой, сформулированное в виде лаконичных, почти библейских заповедей.
Доказывать обязаны они, твой долг отрицать.
Каждое неосторожное слово будет использовано против тебя.
Не помнить выгоднее, чем помнить.
Заповедей было, как и требуется, ровно десять. Прочитав их раз и другой, Печатник с нескрываемой усмешкой глянул на заметно побледневшего хозяина. Тому не удалось или не захотелось отворачиваться, взгляды их встретились, и сказано ими было гораздо больше, чем говорится порой в многочасовом разговоре.
Поздно ночью, вернувшись с Баскова переулка, Печатник обнаружил на обороте листка другую важную запись. Обнаружил и, признаться, вздрогнул, точно над ухом у него раздался пушечный выстрел.
Запись была учинена остро отточенным карандашом, едва различалась на голубоватой бумаге и состояла из одной-единственной строчки: «Константин Угренинов, 430-333». И все. И больше ни слова, как в скупых кладбищенских надгробиях.
Цифра «430-333» служила несомненно ключом. Не разгадав, что кроется за ней — адрес ли чей-то, фамилия или кличка, — нельзя было выяснить тайну гибели молодого чекиста, зверски растерзанного в лесу под Усть-Нарвой.
Александр Иванович и раньше догадывался, что тайный советник замешан в этом страшном преступлении. Либо через подручных своих, либо непосредственно. Но подозрение это не имело веской основы, являлось чисто интуитивным. Теперь оно было как-то подтверждено этой записью, по-прежнему нуждаясь в доказательстве.
Можно было, понятно, взять в оборот господина Путилова прямыми, лобовыми вопросами. Разрешите, мол, ваше превосходительство, выяснить, когда и каким способом свели знакомство с покойным моим другом Константином Угрениновым? И что значат эти, схожие с телефонным номером, цифирки?
Но атака не лучший способ единоборства с такими господами, как тайный советник. Человек, заблаговременно сочиняющий заповеди для сообщников, отделается от лобовых вопросов пустыми отговорками. Откровенность не в его интересах, не испытывает он и каких-либо угрызений совести.
Первая беседа с тайным советником полностью подтвердила этот вывод и свелась она в основном к официальному знакомству. Держался Путилов хладнокровно, на вопросы отвечал с рассчитанной медлительностью опытного юриста, знающего цену словам. Бешеной ненависти, мелькнувшей в его глазах во время обыска,
