Именем человечества - Владимир Корчагин

— Нет, не может быть! — воскликнул Максим в ответ на свои мысли.

— Моя мама — врач! — упрямо повторил мальчик. — Почему вы мне не верите?

— Я верю, но… Как зовут твою маму?.

— Татьяна Аркадьевна, — отчетливо произнес мальчик, а у Максима сразу запершило в горле, слезы застилали глаза:

«Татьяна Аркадьевна… Таня… Возможно ли? Но тогда этот мальчик… Этана, Этана… как могла ты не сказать самого главного!»

— Но почему вы все о маме? Почему не спросите, как зовут меня? — недовольно насупился мальчик.

— Да, как зовут тебя? — повторил Максим, жадно всматриваясь в родные черты.

— Меня зовут Вова. А вас?

— А меня Максим… Максим Владимирович.

— Вот здорово! И моего папу зовут Максим Владимирович. Только он где-то очень далеко. Так далеко, что от него даже письма не доходят… А почему вы плачете?

— Разве я плачу, Вова? С чего ты взял? Просто… Просто ветер, — с трудом проговорил Максим, стараясь подавить вдруг подступившие рыдания.

— Нет, вы плачете, я вижу. Послушайте, а может… Может, вы и есть мой папка? Да, конечно, я бы вас сразу узнал, если бы вы были одеты, как на той фотографии, у мамы.

— Какой фотографии?.. — еле выдавил из себя Максим.

— Ну, той, где вы — геолог, в штормовке, с молотком… А теперь вы уже не геолог?

Но Максим не слышал больше ничего, Он прижался лицом к мягким мальчишеским вихрам и дал волю слезам:

— Вовка, сынок! Если бы я только знал…

А маленькие горячие ручонки сына уже обвились вокруг его шеи:

— Ты озяб, папа? Ты весь дрожишь. Пойдем домой!

— Это я от радости, сынок. Сейчас все пройдет, — постарался взять себя в руки Максим. — Подождем маму.

— А она на автобусе приедет. Это там, на улице. Пойдем, встретим ее.

Максим взял сына за руку, и они вышли со двора.

— А вон и «семерка», видишь! — махнул Вова рукой на приближающийся автобус.

Максим впился глазами в открывшуюся дверь машины.

— Да вон же, вон она, мама! — крикнул Вова. — Ой, что это с ней?

Но Максим и сам уже увидел ее, такую же, как восемь лет назад, и совсем другую — уже не девушку, а очаровательную женщину. Глаза их встретились. И Таня вскрикнула, побледнела как полотно, качнулась в сторону, начала оседать на землю. Какой-то мужчина подхватил ее под руки, крикнул другому, чтобы тот звонил в скорую помощь. Но Таня открыла глаза, рванулась из рук мужчины, метнулась к нему, Максиму. Губы ее разжались:

— Не надо… скорой помощи…

А Максим с сыном уже подбежали к ней:

— Таня! Танюша!

— Максим!.. — она обхватила одной рукой его, другой — сына, прижалась к ним обоим, прильнула губами к небритой щеке Максима. — Максим, родной мой! Вовка, сынок! Вот мы и дождались! Это же папка твой…

— Что я, не знаю? Я первый его встретил, — гордо ответил мальчик, высвобождаясь из рук матери. — И что вы оба сегодня плачете? Пошли домой!

— Да-да, пойдем, Максим, — она вытерла слезы, взяла Максима под руку:

— Они улетели? Совсем?

Он молча кивнул.

— А ты остался? Ты вернулся к нам?

Он только крепче сжал ее локоть.

— Я знала… Я верила, Максим. Я ждала тебя каждый день, каждую минуту! Ведь ты для меня… — она вдруг потупилась, локоть ее дрогнул. — Я понимаю, что никогда не заменю тебе Миону, но…

— Не надо об этом, Таня. Здесь, на Земле, ты — единственный близкий мне человек. А теперь еще и Вова…

— Значит, там… Значит, Этана ничего не сказала тебе о нас?

— Она сказала мне о тебе лишь четыре дня назад, во время последнего сеанса дальней связи, покидая Солнечную систему. А о Вове я узнал только сегодня. Но это она, Этана, устроила нашу встречу, «прописав» меня в твоей квартире.

— Этана осталась Этаной. Но я не сужу ее…

— Ее нельзя судить, Таня. Как нельзя судить Солнце за то, что оно движется по такой, а не другой орбите. Все живут по-своему, в своих, слишком разных плоскостях, и никто не виноват, что иногда эти плоскости пересекаются под самыми невероятными углами. Мог ли я еще неделю назад рассчитывать, что сегодня меня ждет такое счастье…

Она без слов прижалась к нему.

Автобус ушел. Толпа рассеялась. На опустевшей улице остались двое.

— Вот так-то, сын. Пойдем и мы, — сказал Зорин, зябко запахивая плащ. — Я рад за нее.

— Я тоже рад, только…

— Не надо, Дима. Я понимаю тебя. Но жизнь очень сложная штука. И нужно терпеливо нести через нее нелегкое бремя истинной порядочности, чтобы рассчитывать на такие вот минуты счастья.

— Нет, папка, это все слова. Их можно, конечно, повторять в утешение. Но мы, наше поколение, давно поняли подлинную цену таких сентенций.

— Жаль!

— А мне жаль тебя! О себе я не говорю. Я, может быть, действительно не заслужил любви такой женщины, как Тропинина. Но ты! Можно ли вообще представить человека более порядочного, чем ты. А где оно, твое счастье?

— Счастье надо уметь ждать, сын.

— За счастье надо бороться, папка! А уж если видишь, что надежды на победу нет, то и гори все синим пламенем!

— Не будем спорить, Дима. Я знаю, во мне много старомодного. Но так мы жили… И скажу откровенно, сынок, я искренне надеюсь — пройдут годы, и люди снова будут жить так же, как и мы, так же любить, не требуя никаких векселей, так же делать добро, не рассчитывая ни на какое вознаграждение, так же мечтать о большом счастье, довольствуясь тем, что дала тебе жизнь.

— Папка, папка! Мне бы твою веру! Но я так жить не смогу. И Тропининой для меня больше не существует…

— Тропинина будет существовать независимо ни от твоего, ни от моего желания. Всегда!

Она позвонила утром, еще до работы:

— Это я, Андрей Николаевич. Простите, вчера получилось так нескладно… Я не ожидала…

— Полно, Татьяна Аркадьевна! Все получилось замечательно. Я поздравляю вас. И я, и Дима.

— Спасибо, Андрей Николаевич.

— И потом, вот что. Отпуск на три дня я вам уже оформил. Так что никуда не торопитесь сегодня.

— Ой, зачем это?

— Нужно, Татьяна Аркадьевна. Так следует по нашему законодательству.

— Спасибо вам еще раз. Но сегодня вечером мы вас ждем. И вас, и Дмитрия Андреевича.

— Ну, сегодня, я думаю, вам будет еще не до нас.

— Это просьба Максима. Речь пойдет о проблеме нейтринной стабилизации ядер. Дело, оказывается, не терпит отлагательств. Мы ждем вас в шесть часов вечера.

— Хорошо, мы придем, Татьяна Аркадьевна. Зорин прошел в комнату к сыну:

— Ты слышал, Татьяна Аркадьевна с мужем приглашают нас к себе?

— Слышал, но не пойду. Я же сказал вчера…

— Нас приглашают не просто в гости. Предстоит серьезный разговор о нейтринной стабилизации ядер. Видимо, муж Татьяны Аркадьевны хочет познакомить тебя с идеями, которые он почерпнул у инопланетян.