Дикари - Шеридан Энн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Леви стоит у дальней стены, прислонившись к ней, чтобы иметь идеальный обзор комнаты, того, что находится за окном, и выхода. Его пристальный взгляд скользит по мне, и без единого слова, произнесенного, между нами, он понимает, что мы с Романом потерпели неудачу. В его глубоких глазах мелькает боль, и я ничего так не хочу, как пробежать через гостиную и упасть в его сильные объятия, сказав ему, что все будет хорошо. Но сейчас главное внимание сосредоточено на Викторе.
Маркус проходит по комнате, становясь прямо за спиной Виктора, в то время как я следую за Романом в переднюю часть комнаты, желая увидеть лицо Виктора.
Мое сердце бешено колотится.
Виктор натягивает свои путы, рыча, пока его взгляд перебегает с одного брата на другого. Он знает, в какое дерьмо вляпался, и это заставляет меня задуматься, действительно ли он думал, что это сойдет ему с рук. Он действительно думал, что парни не выследят Джованни здесь? Что они не будут считать его лично ответственным за то, что он позволил Джованни сбежать с новорожденным сыном Романа.
Черт, с этим ублюдком покончено.
Ухмылка растягивает мои губы, и я ненавижу себя за то, насколько очевидно мое падение. Я не могу притворяться, что знаю все тонкости мафии ДеАнджелис, но этот человек провел бог знает сколько лет, стоя рядом с Джованни. Он выполняет работу, для которой Джованни слишком туп, чтобы делать самому. Этот человек — не что иное, как свинья, занимающая слишком много места на этой планете. Я могу только представить, какое дерьмо он творил с парнями на протяжении многих лет, и сегодня они отомстят.
Я могу только представить, что они приготовили для него, и, черт возьми, это не должно так возбуждать меня, но что я могу сказать? Парни действительно перетянули меня на темную сторону, и я не собираюсь лгать, мне здесь вроде как нравится.
Потемневший взгляд Виктора скользит по мне, и он на мгновение замирает, вероятно, решив, что я должна быть мертва. Я могу только представить, как Виктор и Джованни сидят до раннего утра, потягивая дорогой виски, и смеются над тем, как Джованни похитил меня и засунул в камеру рядом с рожающей Фелисити и его женой-изменщицей.
Не видя во мне угрозы, он быстро переводит взгляд обратно на Романа, понимая, что сегодня вся сцена принадлежит ему.
Роман не торопится, но с каждой секундой, пока он не делает свой ход, страдание и ярость только нарастают в нем. Он становится прямо перед большим окном и смотрит на своего дядю, его тело похоже на силуэт на фоне большого стекла.
— Где они? — Голос Романа наконец-то разносится по комнате, его тон заставляет дядю бросить ему вызов, чтобы у Романа был повод перерезать ему горло.
Виктор рычит, вырываясь из пут.
— Освободи меня, — выплевывает он, — и, возможно, я позволю тебе жить.
Роман смеется, и я не могу сдержать улыбку, которая расползается по моему лицу. Кем этот парень себя возомнил? Неужели он не знает, на что способны его племянники, или он предполагает, что использование строгого тона с ними приведет к тому, что они наложат в штаны и согласятся отпустить его?
Роман усмехается.
— Ты не в том положении, чтобы выдвигать требования. Теперь я спрошу тебя снова, где мой отец и мой ребенок? — требует он, быстро бросая взгляд в сторону Маркуса и кивая.
Виктор не сводит глаз с Романа, зная, что это он дергает за ниточки, но я не могу удержаться и смотрю поверх его головы, чтобы понаблюдать, как Маркус незаметно разворачивается и подходит ближе. Мои брови высоко поднимаются, когда я замечаю знакомую красную канистру, наполненную бензином, и мои глаза только расширяются, когда он поднимает ее и начинает выливать на голову своего дяди.
Виктор сплевывает и морщится от горючей жидкости, и когда Маркус, наконец, заканчивает, он качает головой, разбрасывая капли бензина по всей комнате. Запах ударяет мне в ноздри, и я делаю все возможное, чтобы не прижимать руку к носу, чтобы заглушить его.
Глубокое рокочущее рычание вырывается из груди Виктора, и что-то подсказывает мне, что он явно решил, как пройдет для него сегодняшний вечер.
— Ты думаешь, я расскажу тебе сейчас? — Виктор маниакально смеется. — У тебя нет никакой гребаной надежды.
Ярость слишком велика, и Роман бросается к дяде, хватая его за подбородок.
— ГДЕ ОНИ?
Виктор продолжает смеяться.
— Твоему отцу следовало прирезать тебя, когда у него был шанс.
Леви отталкивается от стены и подходит ближе, оставляя Роману возможность вести шоу.
— Ты действительно так хочешь это разыграть, дядя? Брось, я думал, ты умный человек.
Виктор сплевывает, когда бензин капает с его волос.
— О, да, племянничек, — говорит он. — Именно поэтому я не буду говорить. Твой отец восстанет, и когда он это сделает, вся эта дурацкая война, которую ты сфабриковал, покажется тебе просто шуткой. Он держит вас там, где хочет, всегда на пять шагов позади. Вы трое — шуты, а сейчас поторопитесь и сделайте это, — рычит он, снова устремляя свой смертоносный взгляд на Романа. — Проводите меня в сиянии славы.
Роман снова смотрит на Маркуса, и секундой позже Маркус откидывает голову Виктора назад, когда Роман протягивает руку и раздвигает ему челюсть, скорее всего, сломав ее в процессе. Маркус заливает бензин ему в горло, и у него нет другого выбора, кроме как проглотить его, чтобы не захлебнуться.
Бензин разбрызгивается по всей гостиной, и я обнаруживаю, что отступаю, видя здесь только один исход и будучи достаточно умной, чтобы понимать, что не хочу находиться рядом с ним, когда он превратится в огненный шар.
Маркус перестает вливать бензин, но только для того, чтобы начать разбрызгивать его по комнате. Он выходит и оставляет за собой след, распространяя его повсюду.
Роман отпускает челюсть Виктора, и тот тут же начинает кашлять и отплевываться, выглядя полным дерьмом. Я не сомневаюсь, что довольно скоро он будет метаться по всей комнате.
Я ни черта не смыслю в отравлении бензином, но знаю, что оно может быть смертельным, хотя что-то подсказывает мне, что он умрет задолго до того, как бензин успеет подействовать на его организм.
Леви придвигается ко мне и прижимает руку к моей пояснице, прежде чем вывести меня из комнаты. Оглянувшись через плечо, я вижу Романа, прислонившегося к своему дяде.
— Ты дурак, Виктор. Всегда был
