Секрет (сборник) - Шарлотта Бронте

Глава 2

Когда маркиз вышел, Марианна с глубоким вздохом склонилась над неоконченным рисунком, но то ли ее карандаш утратил свою искусность, то ли рука — силу; так или иначе, вместо аккуратных плавных линий и мягких теней на бумагу ложились дрожащие рваные штрихи и уродливые пятна. Наконец маркиза убрала рисунок в папку, закрыла шкатулку слоновой кости, в которой держала рисовальные принадлежности, и повернулась к стоящей поблизости арфе. Ее тонкие, умелые пальцы извлекли из дрожащих струн несколько печальных, хоть и сладостных звуков, а затем в лад музыке зазвучал и дивный, как флейта, голос:

По берегу шумливых волнБрожу я одиноко,Их ропот, дум печальных полн,Несется издалека.О! Их глубокий ровный шумВ моем сердечном миреВздымает волны скорбных дум,Как пальцы в чуткой лире.Эхо среди скал прибрежныхМедленно замирает,Вздохи жалоб безнадежных,Вея, ветр повторяет.На просторы мирозданьяВыплывает хор светил.Блеск их вечного сияньяНеизменен, как и был.Но едва над миром встанетОбновленная луна,Спать я буду в океане,Под песком погребена.Мое горестное имяБолее не прозвучит,Словно растворится в дымеУгасающей свечи.

Ей оставалось пропеть еще два куплета, когда в дверь постучали.

— Войдите, — сказала маркиза, и вошла Мина с очаровательным младенцем на руках. — Мой ангел! — воскликнула Марианна деланно-бодрым тоном, вставая и протягивая руки к своему прелестному отпрыску. — Как тебе гулялось?

— От свежего воздуха щеки у малыша немного порозовели, миледи, — сказала камеристка, возвращая хозяйке свою ношу.

— Вижу; и коли так, впредь тебе стоит прогуливать его каждый день, Мина.

— Хорошо, миледи, — ответила служанка, садясь за рабочий столик и беря в руки белое платье, которое вышивала для госпожи.

Марианна несколько мгновений ворковала с маленьким Юлием, забавляя его золотым, украшенным кораллами колокольчиком, который висел у нее на поясе, но вскорости погрузилась в мрачные мысли, умолкла и осталась сидеть, скорбно глядя на дитя. Верная Мина, заметив, что хозяйка опечалились, и желая узнать, что тому причиной, спросила:

— Мне кажется, милорд чем-то раздосадован?

Марианна вздрогнула.

— Почему ты так думаешь?

— Я встретила его на улице, но он не заговорил ни со мной, ни с лордом Юлием, как всегда делает в хорошем расположении духа, лишь прошел мимо с нахмуренным лицом, хотя малютка плакал и тянул к нему ручки.

Маркиза ничего не ответила, и Мина без единого слова вернулась к своей вышивке. Так прошло примерно полчаса, затем в дверь опять постучали. Мина пошла открывать; на пороге стоял лакей с письмом.

— Кто его принес, Уильям? — спросила хозяйка, быстро глянув на адрес и печать.

— Мальчишка, сударыня; он сказал, письмо дала ему на Харли-стрит какая-то женщина.

— Он ушел?

— Да, мэм.

— Хорошо, Уильям, можете идти.

Марианна поспешно сломала печать и пробежала глазами послание. Лицо ее побледнело, бумага выпала из ослабевшей руки, и сама она рухнула бы на пол, если бы Мина не кинулась на помощь госпоже. По счастью, та не лишилась чувств, а через несколько минут ее щекам вернулся обычный румянец. Она попросила оставить ее одну.

— Забери свою работу в мою гардеробную, Мина, — сказала маркиза, — а Юлия отнеси няньке. Пусть никто ко мне не заходит, пока я не позвоню. Я хочу немного побыть в одиночестве.

Мина послушно удалилась, и следующий раз хозяйка вызвала ее только в полночь. Остальные слуги уже час как ушли спать, и только Мина сидела в опустевшем холле, беспокойно прислушиваясь. Наконец, когда она уже решилась войти без зова, пробило двенадцать и раздался долгожданный звук колокольчика.

Войдя в гостиную, Мина увидела, что маркиза сидит все в том же кресле у камина, прислонившись к каминной полке. Огонь почти погас, и в комнате не горело ни единой свечи.

— Хотите подняться в спальню, миледи? — спросила девушка. — Я принесла лампу.

— Нет, Мина, не сейчас. Подойди, я хочу с тобой поговорить.

Служанка закрыла дверь и села в кресло, на которое указала хозяйка. Марианна продолжала:

— Ты знаешь маркиза, Мина, не хуже меня. Тебе известно, что он, будучи почти полным совершенством, не терпит несовершенства в других. До сих пор его слово было для меня законом, которому я с радостью повиновалась. Однако сегодня я собираюсь поступить прямо наперекор его воле. Поступок мой, в других обстоятельствах непростительный, извиняет крайняя необходимость; но если маркиз о нем проведает, я погибла. Ты знаешь, где Харли-стрит, Мина? Мне нужно сегодня туда пойти.

— Нет, миледи, не знаю. Но вы же не пойдете одна?

— Пойду.

— Это невозможно, миледи. Вы заблудитесь в городе. Пусть вас проводит мой отец; он знает в Витрополе каждую улицу и закоулок.

— Он здесь?

— Да, милорд приказал ему постоянно ночевать в доме.

— Коли так, позови его.

Мина вышла и минут через десять вернулась с отцом. Нед замялся в дверях.

— Входите, Эдвард, — проговорила маркиза своим ласковым мелодичным голоском.

— Сейчас, миледи, только башмаки сниму, — отозвался он. — Куда в них по такому ковру!

— Не надо, — ответила Марианна, против воли улыбаясь его церемонности. — Простите, что подняла вас с постели, Эдвард, но мне нужно узнать, в какой части города расположена Харли-стрит.

— Харли-стрит? Это улица, которую еще называют Райской, потому что там стоит дом, мимо которого вам ночью одной лучше не ходить.

— Коли так, вы меня проводите?

— С превеликим удовольствием, миледи.

— Тогда подай мои плащ и шляпку, Мина.

— Не лучше ли вам взять мои, сударыня? — спросила благоразумная камеристка.

— Да, конечно, ты совершенно права.

Мина опять вышла и вскоре вернулась с простой соломенной шляпкой и коричневой шелковой пелериной. Все это она надела на юную госпожу, затем, со свечой проводив юную искательницу приключений и ее чичероне до задней двери, которую открыла своим ключом, вернулась в помещение для слуг, легла на обтянутую английским ситцем кушетку рядом с горящим камином и быстро заснула.

Ночь была непогожая; по небу неслись клубящиеся тучи, из которых лился нескончаемый дождь, а когда они на краткий миг расходились, в просвет выглядывала высокая безмятежная луна. Стенания северного ветра вторили далекому рокоту бушующих волн. Марианна с бьющимся сердцем спешила по мокрым улицам вслед за своим надежным вожатым. Миновав много больших площадей и широких длинных проспектов, они свернули в темную улицу, где могли бы пройти плечом к плечу не более четырех человек. По одну ее сторону тянулся ряд высоких домов. Выглянувшая луна озарила ступени и портик перед одним из них.

— Вот и Харли-стрит, миледи, — сказал Нед, останавливаясь и оборачиваясь к спутнице.

— Это она, Эдвард? — тихо спросила Марианна, затем, охваченная волнением, без сил опустилась на вышеупомянутые ступени.

Она не просидела и минуты, как заслышала шаги. Приближалась большая компания. Луна вновь спряталась, так что разглядеть никого было невозможно, однако некоторых Марианна легко узнала по голосам.

— Сдается мне, вице-президент, мы запаздываем, — произнес один.

— Да, почтеннейший[65]… — был ответ; при звуке этого голоса Марианна похолодела и, торопливо вскочив, спряталась за колонной. — Да, и ставлю десять против одного, что Гордон[66] предлагает нас за это оштрафовать.

— По рукам, милорд маркиз! — воскликнул третий.

— Это О’Коннор? — спросил тот, кто предложил пари.

— Да.

— Что ж, отлично, и я сегодня рассчитываю поживиться на ваш счет, мой драгоценный рыцарь мотыги.

Тут двери распахнулись, и хлынувший в ночную тьму свет озарил двадцать — тридцать джентльменов, по большей части высоких красавцев.

С надменным взором, с видом величавымПрошли они — земли краса и слава[67].

Молодые люди беспорядочной толпой взбежали по ступенькам в великолепный зал, освещенный, как солнцем, огромной люстрой под потолком. Затем дверь закрылась, и царица-ночь вновь вступила в свои права.

— Лихие молодцы, — заметил Нед, подходя к перепуганной маркизе. — Заметь они вас, могли бы и обидеть. Впрочем, с ними милорд, и при нем они, пожалуй, вели бы себя поприличнее.

— Идемте, Эдвард, — сказала она.

— Какой дом вам нужен, миледи?

— Последний на улице, слева.

Скоро они добрались до цели, и Марианна, велев Неду ждать ее снаружи, робко постучала в дверь. Открыла неопрятная служанка в засаленном кружевном чепце и цветастом бумазейном платье.