Мятеж - Ханна Мэтьюсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И он знал, что скоро ей будет не до него.
Если и требовалось какое-либо доказательство того, что Общество одаренных молодых чародеев было институтом бессмысленного веселья, а не институтом обучения магии, так это то, что одним из самых древних обычаев была весенняя охота падальщиков. За поистине несравненный приз – за право называться «Ваше величество» всем обществом до самого летнего солнцестояния – преемники соревновались за право первыми найти древнюю оловянную корону, спрятанную в самом Странствующем Месте. История показала, что во время охоты падальщиков пропадали без вести или были тяжело ранены больше членов Общества, чем в любую другую ночь года. Короче говоря, это было отличное мероприятие.
Но Олливан не собирался принимать в нем участия. Он начал игру с импровизированной речи, проигнорировав четыре напоминания Сибеллы написать ее заранее; он не стал бы тратить время и энергию на людей, которым было все равно, что он говорит, пока его речи были хвалебными, и которые в любом случае уже были слишком пьяны, чтобы обращать внимание.
Затем он бросил оловянную корону в огонь в общей комнате, чтобы активировать заклинание. Вместе с остальными он с благоговением наблюдал, как зеркало над камином запотело и на стекле появилась первая подсказка. Еще пятнадцать или около того подсказок, и победитель найдет корону там, где ее спрятало Странствующее Место. Если повезет, до окончания игры никто не провалится с третьего этажа в дыру, которая когда-то была лестницей, или не попадет в магическую ловушку, заковывающую в доспехи.
Когда преемники – в том числе Сибелла – с грохотом покинули комнату, Олливан уныло вернулся в убежище. Это был его единственный шанс разобраться с Гайсманом, потому что Сибелла вместе с другими участниками сейчас рисковала жизнью во имя хорошего веселья.
В убежище он с благодарностью опустился в огромное кресло за своим столом, его спина расслабилась. Из всех обязательств, которые Олливан невольно на себя взял, на самом деле не возражал он лишь против помощи в больнице. Но, звезды, мыслей о двух дополнительных благотворительных заданиях вдобавок к его собственным и неожиданно свалившаяся ответственность президентства, которой он собирался избежать, было достаточно, чтобы измотать его до глубины души.
Он потер лицо обеими руками, пытаясь вернуть хоть немного бодрости, и наконец потянул к себе сверток, состоящий из его пиджака и прошлых прегрешений. Пахло дымом и затхлой водой.
Место в его записной книжке было помечено закладкой и ждало. Он месяцами оттачивал заклинание наряду со своими планами, на случай если идея с выборами провалится. Вчера на бумаге из орехового дерева он написал окончательный вариант и засунул его в записную книжку. Прежде чем развернуть пиджак и разрушить удерживающее заклинание, которое он наложил на него, Олливан взял в руки бумагу. Кукла лишила Джаспера сознания, что вообще не входило в число тех случайных исходов, которых он опасался. Это заставило его четко осознать, что никто не знает, на что еще она была способна. Он готов был порадоваться, что это не привело к какому-то катастрофическому исходу, но затем подумал о том, что это могло произойти в любой момент.
Однако, когда он полностью развернул пиджак, то увидел лишь лежащую вниз лицом куклу с влажными, спутавшимися волосами. Он вспомнил, что до того, как он завернул ее в грязную одежду и оставил так на целый день, они были закручены в аккуратные локоны.
Он заколебался – сначала всего на мгновение, как замирает животное, увидев хищника. Ровно на столько, чтобы кукла, захоти она этого, прыгнула на него. И все же, когда этого не произошло, он обнаружил, что все еще чего-то ждет.
Значит, его Гайсман сработал не так, как ожидалось. Но что на самом деле случилось с Джаспером во время нападения? Если бы они не были смертельными врагами, он бы с удовольствием спросил его самого. Ему было больно оттого, что он никогда этого не узнает. Если не…
Он протянул руку к кукле, но тут же отдернул ее, когда у него мелькнуло сомнение. Это и был его порок, его истинный порок. Не хаос, или бунтарство, или жажда острых ощущений. Пороком Олливана были открытия. Магические открытия. Желание познать магию полностью, до каждой детали. Все, на что она была способна: и чудесное, и уродливое. Если он разрушит это заклинание, сможет ли он потом воссоздать его? В другое время, при лучших обстоятельствах? Не сможет. Потому что заклинание сработало не так, как было нужно, и он не мог точно знать, как именно, потому что эмоции приводили к непредсказуемым результатам.
Он мог бы сотворить разоблачающее заклинание. Это была простая, заманчивая магия, но ее не рекомендовали использовать. И данный конкретный случай был ярчайшим примером того, когда не следует прибегать к намерению разоблачения: «покажи мне, на что ты способен». Раньше звучащие в голове предупреждения на него не действовали, но с тех пор многое изменилось.
Поэтому он скорбно положил руку на куклу, поднял бумагу над головой и сжег.
Когда дело было сделано, он поставил куклу вертикально, вытер носовым платком остатки воды с ее пальчиков и позволил себе прочувствовать глубокое, исцеляющее облегчение. Благодаря магии, которую ему еще предстояло познать, все остальные его проблемы сразу показались незначительными. Он держал их в уме и поворачивал то так, то сяк и не мог понять, как когда-либо считал их такими непреодолимыми. У него было целых два года, чтобы найти другой способ отсрочить свое изгнание. И когда он это сделает, больше не будет президентом. Ему больше не придется выступать посредником при рассмотрении очередной жалобы или одобрять предложение за предложением. Возможно, ему даже никогда больше не придется видеть Сибеллу, и проблема его слабого и ноющего сердца – проблема, которую он унес в Иной мир и с которой вернулся обратно, – может со временем разрешиться.
Ему нужно было что-нибудь выпить. Он
