Невидимая горилла - Кристофер Шабри

• «Травля вредит психике детей». Мог ли исследователь распределить детей на две группы: те, кто подвергается травле, и те, у кого нет такой проблемы? Нет. Это было бы невозможно по этическим причинам. Поэтому в исследовании, вероятно, изучалась связь между травлей и проблемами с психическим здоровьем. Однако причину и следствие можно легко поменять местами — дети, изначально имеющие психические расстройства, скорее всего, чаще подвергаются травле со стороны сверстников. Или же травля и проблемы с психикой могут быть порождены другими факторами, например семейным окружением ребенка.

• «Среда проживания — одна из причин шизофрении?» В этом исследовании показано, что в одних местах проживания заболеваемость шизофренией выше, чем в других. Могли ли исследователи случайным образом распределить испытуемых по нескольким местам проживания? Как показывает наш опыт, люди в большинстве своем охотно участвуют в психологических экспериментах, но заставлять их укладывать чемоданы и переезжать на другое место — было бы слишком жестоко.

• «Работа по дому снижает риск рака груди». Мы сомневаемся, что экспериментаторам удалось бы случайно распределить женщин на две группы: на тех, кто чаще выполнял бы работу по дому, и тех, кто не был бы сильно обременен домашними заботами (хотя некоторые участницы, вероятно, были бы довольны таким жребием).

• «Эротические песни побуждают подростков к занятиям любовью». Исследователи должны были случайно распределить подростков на две группы, чтобы одни слушали песни с сексуальным подтекстом, а другие — песни с более невинным содержанием, а после этого наблюдать за тем, насколько часто они вступают в половой контакт (?!). Возможно, какой-нибудь отчаянный экспериментатор и решился бы проделать такое в своей лаборатории, но этим исследователям смелости не хватило. И очень сомнительно, что прослушивание Эминема или Принса в лаборатории привело бы к заметным изменениям в сексуальном повелении, даже если бы такой эксперимент был проведен.

Взяв на вооружение этот прием, вы увидите, насколько смехотворны подобные заголовки, вводящие нас в заблуждение. В большинстве случаев сами ученые, вероятно, сознают ограниченность своих исследований. Они понимают, что корреляция еще не означает причинность, и используют правильную логику и терминологию в научных статьях. Однако при «переводе» их исследований на общедоступный язык возникает иллюзия причинно-следственной связи, и все эти важные нюансы теряются. При написании статей для широкой аудитории журналисты часто запутывают причинные связи, пытаясь сделать идею более интересной, а изложение фактов более убедительным. Мысль о том, что подростки, слушающие песни с сексуальным подтекстом, рано начинают половую жизнь, производит меньше впечатления. Между тем такая более точная формулировка дала бы возможность для более убедительных объяснений — из-за половых контактов или интереса к сексуальным темам подростки более восприимчивы к эротическим песням, или же существует третий фактор, который способствует как преждевременному половому развитию, так и любви к подобным песням.

Папа, а что было дальше?

Иллюзия восприятия причинной связи в простых корреляциях во многом зависит от привлекательности истории. Когда мы слышим, что подростки слушают песни с сексуальным подтекстом или играют в жестокие компьютерные игры, то ожидаем, что рано или поздно такое поведение приведет к последствиям, а когда нам говорят, что те же самые подростки чаще занимаются сексом или ведут себя агрессивно, то мы сразу устанавливаем причинно-следственную связь. У нас сразу же возникает убежденность, что мы понимаем, как эти формы поведения связаны друг с другом. Однако все наше понимание основано на одной логической ошибке. Третий основной механизм, который порождает иллюзию причинно-следственной связи, зависит от подхода к интерпретации фактов. При оценке хронологий или простой последовательности событий мы предполагаем, что более ранние по времени события являются причиной последующих.

В конце лета 2008 года Дэвид Фостер Уоллес, автор известного романа «Бесконечная шутка», покончил самоубийством через повешение. Как и многие знаменитые писатели, он долгое время страдал от депрессии и алкогольной зависимости и однажды уже пытался свести счеты с жизнью. Уоллес был своего рода литературным вундеркиндом. Свой первый роман «Метла системы» он опубликовал в 25 лет, когда учился в университете на магистра искусств. Книга была высоко оценена в The New York Times, хотя остальные рецензии были неоднозначными. Затем Уоллес работал над сборником рассказов, но считал новые произведения неудачными. Мать уговорила его вернуться домой. Согласно биографическому очерку Д. Т. Макса в The New Yorker[204], дела у писателя шли все хуже и хуже:

«Однажды ночью он и Эмми [его сестра] смотрели „Историю Карен Карпентер“, слезливый фильм о певице, которая скончалась от сердечного приступа, вызванного анорексией. После просмотра сестра Уоллеса, которая в то время училась на магистра искусств в Виргинском университете, сказала Дэвиду, что вернется в колледж. Дэвид просил ее не уезжать. Когда она все-таки ушла, он попытался покончить с собой, наглотавшись таблеток».

Какую информацию вы почерпнули из этого отрывка о первой попытке самоубийства Уоллеса? На наш взгляд, наиболее естественная интерпретация выглядит следующим образом: фильм огорчил Уоллеса, он просил сестру остаться с ним, но она отказалась, и в отчаянии, оставшись без дружеского участия, он принял смертельную дозу лекарства. Однако если вы еще раз прочтете отрывок, то обнаружите, что в нем нет прямого указания ни на один из этих фактов. Даже мысль о том, что он просил ее остаться, лишь косвенно выражена в одном из предложений («Дэвид просил ее не уезжать»). Своим бесстрастным подходом к изложению фактов Макс напоминает врача, ставящего диагноз. Однако интерпретация этих фактов кажется нам очевидной; все заключения мы делаем автоматически, без участия сознания, даже не замечая, что добавляем информацию, которой нет в источнике. Именно так и действует иллюзия причинно-следственной связи. Когда нам излагают несколько последовательных фактов, мы заполняем пробелы в рассказе, выстраивая цепочку причин и следствий: событие 1 привело к событию 2, что вызвало событие 3 и т. д. Фильм опечалил Уоллеса, и поэтому он попросил Эмми остаться с ним; ее отъезд означает, что она отказала ему, и это побудило его к попытке самоубийства.

Мы не только автоматически выстраиваем причинно-следственные связи, косвенно выраженные в последовательности фактов, но и склонны лучше запоминать рассказ, когда делаем подобные заключения. Проанализируйте следующие пары предложений из исследования, проведенного психологом Джанис Кинан и ее коллегами в Денверском университете[205].

1. Старший брат наносил Джону удар за ударом. На следующий день его тело было покрыто синяками.

2. Безумная мать Джона сильно рассердилась на него. На следующий день его тело было покрыто синяками.

В первом случае специального заключения не требуется — причина синяков Джона прямо указана в предложении. Во втором случае причина синяков выражена косвенно, но не указана напрямую. Потому для понимания второй пары предложений требуется несколько больше усилий (и времени), чем для понимания первой. Однако важнее то, что происходит непосредственно в момент прочтения предложений. Чтобы понять смысл второй пары предложений, нужно сделать дополнительное логическое заключение, тогда как для осмысления первой пары такой необходимости нет. И благодаря таким заключениям мы более ярко и точно запоминаем прочитанное. Читатели приведенной выше истории из New Yorker запомнят предполагаемую причину первой попытки самоубийства Уоллеса, хотя в тексте о ней не говорится ни слова. Это объясняется тем, что они, не получая готовых выводов, сами делают заключение.

«Расскажи мне сказку», — часто просят дети своих родителей. «Папа, а что было дальше?» — нетерпеливо спрашивают они, как только возникает пауза. Взрослые тратят миллиарды долларов на создание кинофильмов, телевизионных передач, романов, рассказов, биографий, исторических произведений и других форм повествования. Одна из причин привлекательности зрелищных видов спорта заключается в их хронологичности: каждый матч, каждый удар, каждая победа является новым событием в истории, которая вряд ли когда-нибудь завершится. Учителя, а также авторы научной литературы знают из своего опыта, что интересная история — это лучший способ привлечь и удержать внимание аудитории[206]. Однако здесь существует один парадокс: история, то есть последовательность событий, сама по себе увлекательна, но далеко не всегда поучительна. Сложно сказать, почему наш мозг в ходе эволюции сформировался таким образом, что ему комфортнее воспринимать факты в хронологическом порядке за исключением тех случаев, когда другие формы подачи информации дают больше преимуществ. Ценность представляет не сама конкретная история, а общее правило о причинно-следственной связи. Если ваш брат съест фрукт с темными пятнышками, а через некоторое время у него начнется рвота, то вы сделаете соответствующее заключение о причине и следствии (на основании пищевого отравления), и такое знание может впоследствии помочь вам в целом ряде ситуаций. Поэтому удовольствие, которое нам приносят повествовательные формы, возможно, объясняется как раз тем, что из любой хронологической связи мы невольно пытаемся вывести причинно-следственную зависимость, и наш мозг изначально ориентирован на поиск и усвоение причинной взаимосвязи, а не простой последовательности событий.